Герой должен быть один - Генри Олди

– И что же он на этот раз натворил?

– Ничего! – выпалил Лукавый. – В том-то и дело, что ничего! За пять лет – ни-че-го-шеньки! В Иолке Арг-корабел судно заложил, все герои Эллады в Колхиду за Золотым Руном собрались; даже семнадцатилетний Тезей, Мусорщик Посейдона, с ними… Что там Тезей – из сыновей Среднего там и Эвфем, и Эргин; потом сыновья Борея Зет и Калаид, Мусорщики Диониса Фан со Стафилом, Авгий Гелиад, Ялмен и Аскалаф Ареады, Палемон Гефестид, Диоскуры, божественный Орфей, и мой Автолик, и…

– Стоп! – рявкнул Владыка. – Сколько их там всего?!

– Пятьдесят, дядя! Если не больше уже…

– Ну и нечего мне всех перечислять! Я тебе не тетка Мнемосина, богиня памяти! Толком говори!

– Так я ж толком и говорю – один Алкид не приехал! Ему и приглашение отсылали – даже ответить не удосужился! Он-то молчит, а Эллада о нем и подавно забыла. У всех на уме молодой трезенец Тезей, Посейдонов отпрыск! Наш пострел везде поспел – и Кроммионскую свинью зарезал, и великанов каких-то поубивал (интересно, где он их нашел?!) и разбойничков повывел, и девок кучу испортил…

– А Алкид в свои без малого двадцать три сиднем в Фивах сидит и носу оттуда не кажет! Ты это имеешь в виду, Лукавый?

– Вот именно, дядя! Семья шумит: что ж это за Мусорщик такой, что подвигов не совершает, войн не ведет, гор не сворачивает, ему уж и приглашения шлют, в ножки кланяются – глухо! В Фивах недорослей в палестре тренирует, богоравный наш! И все. Поговаривать начали, что не Алкид – Мусорщик-Одиночка, а скорее Тезей из Трезен, Посейдонов сынок.

– А отсюда один шаг до другой мысли, – задумчиво проговорил Владыка. – У Среднего сын-Мусорщик – истинный герой, в отличие от сына-Мусорщика Младшего. Ослабел Зевс, истаскался – может, и править стоит не Младшему, а Среднему?

– Да, дядя. Вслух этого пока не говорят, но думают. Те, кто умеет думать. Значит, скоро заговорят – те, кто умеет говорить.

– Выходит, авторитет Младшего пошатнулся, и ему позарез надо, чтобы Алкид начал совершать подвиги в честь Отца-Олимпийца? Тебя это беспокоит, Лукавый?

– Не то чтобы беспокоит, но я решил, что ты должен знать. А беспокоит меня другое: у Алкида за эти пять лет не было ни одного приступа.

– Вот тут ты прав – очень уж похоже на затишье перед бурей. Да и Тартар в последнее время притих… не нашли ли Павшие новый выход из создавшегося положения? А, Гермий? Мы тут себе ждем прорыва, войны, грохота, а они…

– О чем ты, дядя?

– Все о том же. Я долго думал, Лукавый, я складывал мозаику и так, и эдак, я беседовал с тенями Мусорщиков, на время возвращая им память жертвенной кровью – и, кажется, кое-что понял.

– Что, Владыка?

– И мы, и Павшие, и титаны – бессмертны. Мы знаем это. Мы убеждены, что не способны убивать друг друга навсегда. Те, кого люди называют чудовищами – сродни нам. Но… Беллерофонт убил Химеру, а Персей – Медузу. Почему? Почему смертный Мусорщик смог уничтожить существо, уверенное в собственном бессмертии?! Ты когда-нибудь всерьез задумывался над этим, Гермий?

– Нет, дядя, – Лукавый был явно растерян.

– А зря. Младший видит в Мусорщиках новое оружие, Гера – объект для нападок, остальные – скаковых лошадей, иметь которых престижно, и на которых можно делать ставки; я же попытался понять, в чем их сила.

– И понял?

– Надеюсь, что так. Мусорщик, вступая в бой с чудовищем, вначале побеждает себя, свой страх смерти, ужас смертной плоти, которая хочет жить. И если это ему удается – тогда он вкладывает изгнанную смерть в свои удары, он заражает смертью бессмертного противника, как прикосновение к больному чумой заражает здорового человека; на какое-то мгновение смертный и бессмертный меняются местами! Мы не боимся смерти, но Мусорщик заставляет нас научиться этому, заставляет нас испугаться… и от такой мысли мне холодно, Лукавый!

Некоторое время оба молчали.

– Ты говоришь «Мы», дядя, – первым нарушил молчание Гермий. – Ты не говоришь просто – «чудовища». Это значит…

– Да, Гермий. Это значит, что если Мусорщик способен убить чудовище, то он способен убить и бога. Это обоюдоострое оружие, и мы должны понимать это, используя его.

– Но смертные Мусорщики – наши дети, Владыка!

– Да. И Павшие в Тартаре могли додуматься до того же! Там хватает времени для размышлений, а Крон-Временщик никак не глупее меня или Младшего. Так что, узнав о подоплеке гибели Медузы и Химеры, Павшим вполне могла прийти в голову идея породить в Тартаре собственную расу смертных героев – назовем их, к примеру, Гигантами – которые будут знать о своей смертности и звать чудовищами нас с тобой!

– То есть?..

– То есть они будут способны убивать нас навсегда.

– Но Павшие или Гиганты – они ведь в Тартаре, дядя, под охраной Сторуких!

– Смертные Гиганты просто-напросто выйдут из Тартара. Гекатонхейры и не заметят их, потому что смертные якобы не могут посягать на миропорядок, охраняемый Сторукими. И потом, ты возьмешься предсказывать действия гекатонхейров? Я – нет. Так что Семья вполне может быть снова втянута в войну, но даже если Гея-Земля и не выдержит новой бойни – Сторукие на этот раз не смогут вмешаться и бросить охраняемый ими Тартар. И тогда для Семьи вопрос станет так: не победа или поражение, а жизнь или смерть. Как это было для Медузы и Химеры. Но может быть…

– Что – может быть?

– Все может быть, Гермий. А также может быть, что я ошибаюсь. Ребенок тоже способен увидеть буку в вывешенном для просушки хитоне.

– Тогда мы должны выяснить это, Владыка. Мы знаем, с чем на самом деле связаны приступы Алкида – значит, кто-то из Одержимых Тартаром находится в Фивах или поблизости. Если найти его и допросить, если взять его живым…

– Живым не надо. Я предпочитаю допрашивать мертвых – они честнее. Но ты прав, Гермий. Просто мне хотелось, чтобы ты сказал это вслух. То, что сейчас у Алкида нет приступов, ни о чем не говорит. Если Младший погонит своего Мусорщика на подвиги – Павшие в долгу не останутся.

– Что ж, пусть братья и отыщут для нас Одержимого!

– Ты разочаровываешь меня, Лукавый. Даже если Алкид и выйдет на след культа Павших – Одержимым достаточно принести ему человеческую жертву, чтобы Алкиду стало не до поисков.

– Ну, тогда могу попробовать я…

– Не можешь. Отец отозвал тебя из Фив, и нечего попусту раздражать Младшего.

– Кто-то из смертных?

– Нет.

– Тогда кто же?

– Тот, кто ждет своего часа на Островах. Амфитрион, потомок Персея.

Тьма.

Густая, вязкая тьма, озаряемая багровыми сполохами.

Шум реки.

Далекий приглушенный стон, ропот исполинского сердца, голос мириадов теней…

И скорбным эхом:

– Амфитрион… Амфитрион, потомок Персея.