Вернуть Онегина. Роман в трех частях - Александр Солин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сын: – Мама, а как называется эта улица?
Алла Сергеевна: – Улица Ленина, сынок…
Сын: – А долго еще ехать?
Алла Сергеевна: – Уже приехали…
Картина вторая. Те же и встречающие их у подъезда Марья Ивановна с Нинкой.
Марья Ивановна (устремляясь к внуку): – Ах ты, ангел мой! Ну, иди скорее к бабушке! Дай-ка я тебя обниму, да посмотрю на тебя! Ах ты, госссподи, вырос-то как!
Нинка (распахивая Алле Сергеевне объятия, призывно-покровительственно): – Ну, с приездом, что ли, подруга!
Алла Сергеевна (подхватывая тон): – Привет, подруга! Страшно рада тебя видеть!
Обнимаются, после чего придирчиво разглядывают друг друга.
Нинка (стянув губы обиженным узлом): – Ну, ты, естественно, как всегда…
– Что – как всегда? – не понимает Алла Сергеевна.
– Лучше всех, вот что! – объявляет Нинка.
– Ладно, ладно, не завидуй! Я тебе там кое-что привезла! Будешь не хуже! – отбивается Алла Сергеевна, переходя в материнские объятия.
Нинка (присаживаясь перед ребенком): – Ах ты, ангелочек наш московский! Весь в мамочку! Да, Санечка? Правда? Ты ведь у нас счастливчик?
Тем временем Петенька извлекает вещи и рассчитывается с таксистом. Таксист прощается и уезжает, а Петенька присоединяется к компании, со вкусом целует Нинку, с которой уже знаком, и жмет руку Марье Ивановне.
Марья Ивановна (растроганно): – Наконец-то приехали, наконец-то… Ну, пойдемте, пойдемте в дом…
Поднимаются на третий этаж и попадают в большую, с расточительным безвкусием отделанную квартиру. Под предводительством Марьи Ивановны отворяют двери-шоколадки, переходят из комнаты в комнату и удивленно ахают.
Санька: – Бабушка, а у тебя ничего квартирка! Почти как у нас!
Марья Ивановна: – Мамочке твоей спасибо скажи – позаботилась о бедной бабушке!
Алла Сергеевна (в сторону): – Господи, восточный базар какой-то! (Матери, осторожно) Кто тебе обои и занавески подбирал?
Марья Ивановна (гордо): – Сама, кто же еще! Хоть напоследок поживу среди красоты!
После смотрин Санька в сопровождении Петеньки уходит гулять во двор, Марья Ивановна собирает на стол, а сорокалетние дамы идут в одну из комнат, где Алла Сергеевна, достав из чемодана ворох платьев, командует подруге: «Меряй!». Нинка с бурным девичьим восторгом накидывается на них. У нее до сих пор складные, соблазнительные, подпружиненные аппетитной полнотой и отделанные чистой розоватой кожей формы. Ей особо нравится темно-синее, отороченное белыми деталями платье-футляр – приталенное, без рукавов, с фривольным декольте и потайной молнией на спинке. Облачившись в него, она в нем и остается.
Нинка гордится своими блестящими, волнистыми, с красивым рыжеватым отливом волосами, но выразить ими ничего не может – они растрепаны и невнятны. Алла Сергеевна подбирает их вверх и стягивает на затылке узлом так туго, что высокий Нинкин лоб разглаживается, а сама она морщится и шипит:
– Ослабь, ослабь!
– Терпи, кукла – красавицей будешь! – отвечает безжалостная Алла Сергеевна.
Она стирает с Нинкиного лица провинциальный грим и заново подводит ей брови и ресницы. У Нинки белая кожа, крупный чувственный рот, темно-синие кукольные глаза и мягкие, очень симпатичные черты. Сама она всю жизнь считает себя красавицей и имеет привычку капризно морщить носик. Алла Сергеевна выбирает помаду и духи, а в заключение обвивает шею подруги ниткой крупного перламутрового жемчуга.
Алла Сергеевна (обнимая подругу и глядя вместе с ней в зеркало): – А ведь мы с тобой, Нинка, еще весьма и весьма!
– Ну, уж ты-то точно! – отвечает довольная Нинка.
Идут к столу. Марья Ивановна, с изумлением глядя на Нинку:
– Нинка, ты, что ли?
Работает Нинка в школе бухгалтером, а ее муж – мастером в локомотивном депо.
Возвращаются Петенька и Санька. Все садятся за стол. Петенька, одобрительно поглядывая на Нинку, принимается ухаживать за дамами. Несколько рюмок коньяка оказываются хорошим жароповышающим средством, а последовавшие за ними громкие, беспорядочные разговоры лишь добавляют застолью градус. Словоохотливости Марьи Ивановны, любопытства Аллы Сергеевны, Нинкиного кокетства, Петенькиной галантности и Санькиной непосредственности хватает на пару часов, после чего застолье переходит в негромкую, доверительную фазу. Марья Ивановна удаляется на кухню, Петенька с Санькой уходят смотреть телевизор, а Алла Сергеевна с Нинкой, прихватив бутылку коньяка, устраиваются в креслах в дальнем углу гостиной для исповеди: последний раз они виделись пять лет назад, когда Нинка приезжала к подруге в гости.
Нинка: – Как у вас с мужем?
Никто из окружения Аллы Сергеевны не смеет задать ей такой вопрос кроме глупой, доброй, в меру завистливой Нинки – это ее пожизненное право и родовая привилегия. И только ей может она открыть те залежи драгоценных слов, что скопила за прошедшие пять лет в дополнение к предыдущему богатству. Однако как ни тяжело ей чахнуть над златом в одиночку, она все же будет сдержана, ибо не в ее характере обнажать неосторожным словом самородки чувств. А потому Нинке достанется лишь тусклый отблеск ее сокровища. Впрочем, последовавшая за вопросом несвойственная ей беспомощная растерянная улыбка и устремленный вдаль нежнейший, мечтательнейший взгляд и без того выдают Аллу Сергеевну с головой.
Алла Сергеевна: – Даже не знаю, что сказать… В общем, у нас с ним так все хорошо, так хорошо, что мне иногда даже бывает страшно… Знаешь, мы вместе уже двенадцать лет, а я до сих пор люблю его, как сумасшедшая…
Нинка (вскидываясь): – Да ты что? А он тебя?
Алла Сергеевна: – Любит, Нинка, любит! Точно знаю – любит!
Нинка (завистливо вздыхая): – Счастливая ты, Алка, кругом счастливая!
И помолчав, тускло роняет: – Мой тоже говорил, что любит…
Алла Сергеевна (обеспокоенно): – А что такое?
Нинка (буднично): – Изменяет он мне…
Алла Сергеевна (всплескивая руками): – Да ты что! Давно?
Нинка: – Года полтора уже, а, может, и больше…
Алла Сергеевна: – Что, точно знаешь?
Нинка: – Спасибо добрым людям – просветили… Да и сама я еще раньше почувствовала…
– Нинка, бедная… – встает с кресла и обнимает подругу Алла Сергеевна.
У Нинки дрожат губы.
– Слушай, Нинка, но как же так? На кого же он тебя, такую красавицу променял?
– На кого, на кого – на молодую каракатицу, вот на кого!
Лицо ее становится злым, глаза вспыхивают сухим блеском.
– А-а, да что говорить! Все мужики одинаковы! Ты вспомни своего Сашку!
Приходится вспомнить Сашку.
– Ну, тот-то спутался по расчету, а какой расчет у твоего? У вас же хозяйство, взрослый сын…
– А ты его спроси…
– И что теперь собираешься делать?
– Не знаю, Алка, честно – не знаю… – отвечает Нинка, наливает и залпом выпивает полбокала коньяка.
Алла Сергеевна (дождавшись, когда Нинка отдышится): – Кстати о Сашке… Что о нем слышно? Он ведь, кажется, вернулся?
Нинка (пьяно выговаривая слова): – Сашка, Сашка… А что Сашка… Дурак он, твой Сашка…
Алла Сергеевна (строптиво): – Давно уже не мой!
Нинка (с непоколебимым убеждением): – Да твой, твой! Как любил он тебя, так до сих пор и любит… (С сердцем) Все тебя любят, все!..
Об их московском сожительстве и о том, как его бросили Нинка узнала от самого Сашки еще лет десять назад. Немудрено, что с его слов история оказалась перекошенной в его пользу до такой степени невинности и страдательности, что изрядно возмущенной Алле Сергеевне едва удалось кувалдой доводов восстановить заржавевшие весы справедливости до положения шаткого равновесия. Склонить их в ее пользу не получилось ввиду неубедительности ответа на вопрос, зачем она его нашла в Москве и, сойдясь с ним, дала ему надежду.
Алла Сергеевна (раздраженно): – Ладно, хорошо, пусть будет мой! Так что с ним?
Нинка (пьяно): – А-а, вот видишь, подруга – все-таки, интересуешься!
Алла Сергеевна (также раздраженно): – Интересуюсь только потому, что не хочу с ним встречаться!
Нинка (мотая головой): – Не боись, подруга, не боись, не встретишься!
Алла Сергеевна: – Э-э, подруга! Да ты же уже совсем того… пьяная!
Нинка (с вызовом): – Да?! И что?
Алла Сергеевна: – Как же ты мужику своему на глаза явишься в таком виде?
Нинка: – Молча! Щас приду, подол задеру и скажу этому козлу – на, бери, пользуйся! Чем я хуже твоей каракатицы?!..
Алла Сергеевна ведет Нинку на кухню и заставляет выпить кофе. Затем зовет Петеньку и велит ему доставить подругу домой, обратив перед уходом ее нетрезвое внимание на их завтрашний к ней визит.
– С удовольствием! – откликается Петенька, подхватывает податливую Нинку за сдобную талию и осторожно спускается с ней по лестнице, приговаривая: – Сюда, Нина Ивановна, сюда! Осторожно, осторожно… Вот так, хорошо!..
Остаток вечера мать и дочь проводят на кухне за неторопливой, рассудительной беседой.
Петенька возвращается неожиданно поздно. На вопрос, куда он пропал, отвечает, что гулял по городу.
