Мечта хранимая - Виксар

— Мы используем перемещение. Но очень редко — это сжигает слишком много энергии, — мрачно сообщил я.

Карс покачал головой:

— Нет, этот способ крайне экономный. Ладно, не нервничай. Иди сюда.

Одиночка встал посреди комнаты, закрыл глаза и запрокинул голову. Через несколько секунд скомандовал:

— Возьми меня за руку.

Как только я это сделал, комната исчезла. Причем не мгновенно, как при относительно привычной мне телепортации, а словно уехала куда-то назад. Тело при этом потеряло вес и повисло в чёрной пустоте. Сознанию пришлось хуже — оно полностью прекратило деятельность, но продолжало ощущаться.

— Вот он. Храм Одиночества.

Мы стояли перед широкой мраморной лестницей. В конце неё действительно находился храм — слово «дворец» к нему никак не подходило. Серый камень, из которого было построено здание, на две трети скрывался под колоссальным количеством позолоты и узоров из драгоценных камней. Место фокуса прослеживалось чётко — купол в дальней части.

Поёжившись от прохладного ветра, я обернулся и неожиданно понял, что нахожусь перед обрывом; лестница начиналась метрах в пяти от края. Судя по высоте, строители вдохновлялись тибетскими буддистами или кем-то подобным.

— Кто автор? Первый Одиночка?

— Не знаю. — Карс внимательно посмотрел мне в глаза: — У нас не принято задавать этот вопрос. Храм — просто есть, и детали не важны.

По мере приближения храм нравился мне всё меньше. Входные двери распахнуты настежь, коридоры совершенно пустые, хоть и чистые. Да, всё роскошно, свет свободно проникает в каждое помещение… Но при этом чувствовалось отсутствие чего-то живого, не относящегося ни к чистоте, ни к красоте. Ещё одно различие в мироощущении Правителей и Одиночек?

Пройдя по коридорам, мы уткнулись во вторые двери, прикрытые. Карс остановился и несколько секунд молчал, после чего сказал:

— Пошли.

Я уже догадался, что это тот самый главный зал под куполом, но тем сильнее было моё удивление: изнутри он показался раза в два просторнее, чем снаружи. Интересно, зрительный эффект или натуральная свёртка пространства?

В центре зала сидел человек — спиной к нам, так что длинные, ниже лопаток, волосы не давали понять, парень это или девушка. Сидел прямо на полу, скрестив ноги и, вероятно, погрузившись в себя.

Карс прямо от входа направился в обход стен с непонятной целью. Подумав, я остался на месте — мало ли, что он делает; было бы нужно делать то же самое, сказал бы.

Сделав полный круг, он махнул мне рукой, и мы направились к центру.

— Привет, — поздоровался Карс, обойдя сидящего и повернувшись к нему лицом. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Времени, — отозвался тот. — Почему же?

— Потому что будет ненавистная тебе политика.

Человек не спеша поднялся на ноги.

— Но будет и что-то, не связанное с политикой. — Он, наконец, обернулся ко мне и улыбнулся: — Доброго времени.

Это был парень. Возраст его, как и Карса, я определить не смог — те же пятнадцать-девятнадцать. Впрочем, девятнадцать вряд ли, ростом он был чуть пониже меня. Лоб его пересекала голубая лента, скрученная на затылке и перехватывавшая тёмно-русые волосы. И просто, и изящно. Одежда была под стать: свободные штаны из светлой ткани и распахнутая небесно-голубая рубашка на голое тело.

Главным же было лицо. Мягкие черты его, усиленные улыбкой, располагали, но не шли ни в какое сравнение с глазами — сосредоточием жизни. Не такие уж большие, но предельно выразительные, они приковывали к себе внимание и буквально изливали потоки тепла и дружелюбия. Мне радовались искренне и открыто, даже не зная, кто я, зачем пришёл и как скоро уйду; радовались просто потому, что я такой, какой есть.

— Маркус… — не зная, как лучше поздороваться, я чуть склонил голову. — А почему «времени»?

— Я привык считать время цельным, не разделённым на субъективные периоды, — мой собеседник улыбнулся ещё шире, спровоцировав у меня ответную улыбку. Говорил он негромко, но мягко и выговаривая каждое слово, вызывая ассоциации с журчанием ручья. — Меня здесь называют «Монах».

— Тебе подходит, — признался я.

— Мне тоже нравится, — Монах рассмеялся. — Я правильно понимаю, ты и есть тот самый Правитель, который нашёл Карса?

— Ну, на самом деле, мы оба друг друга нашли… Но вообще да, я.

Интереса в глазах Одиночки прибавилось.

— И у тебя есть титул?

— Князь… Был. Я потому и здесь, что — был.

— Конфликт с соседями? — я кивнул. — Понятно. Не волнуйся об этом, твой титул с тобой до тех пор, пока ты чувствуешь свою связь с ним.

— Спасибо. Хотя… честно говоря, странно слышать такое от Одиночки. Я думал, что… ну…

— У человека много характеристик. Титул лишь одна из них, ничем принципиально не отличающаяся. У тебя есть какие-то планы на сегодня?

— Вроде, нет.

— Я был бы очень рад, если бы ты задержался после собрания. Мне очень хочется пообщаться.

— Эээ… Ну, конечно, почему нет.

Монах ободряюще улыбнулся, и неловкость сразу прошла.

— Конечно, задержусь, — повторил я.

— Хорошо. Вот, кстати, и остальные.

Обернувшись, я увидел входящих в зал парней и девчонок.

Представлять проблему стал Карс. Без всяких договорённостей: пока я собирался с мыслями и подготавливал себя морально к незнакомой аудитории, он вдруг похлопал меня по плечу и вышел вперёд. Первоначально возникшее удивление — с чего бы ему делать чужую работу? — довольно скоро прошло: стало понятно, что, даже если он провалит это выступление, я не стану делать ничего.

Как бы тесно ни переплетались со мной обстоятельства проблемы и как бы плохо ни понимал Карс суть просьбы к общественности от моего имени, он понимал присутствующих. Он мог говорить так, как мне никогда бы и в голову не пришло — не обращаясь к общим ценностям, а почти что отрицая их.

Даже не видя его глаз, я легко угадывал, когда он переводил внимание с одного слушателя на другого: это мгновенно отражалось в словах, зачастую едва не выворачивающихся в противоречия. Кого-то брали на исследовательский интерес, кого-то — на безопасность затеи, кого-то — на честолюбие. Увы, но как личности Одиночки мне были незнакомы и прослеживать адресантов конкретных посылов не удавалось. Оставалось только наблюдать.

Честно говоря, пришедших оказалось до обидного мало; видимо, внутренне я успел настроиться на теоретические полсотни. Осознание того, что из присутствующего десятка мне предстояло уговорить около половины, запаздывало.

Они расположились полукругом вокруг нас с Карсом. Кто стоя, кто сидя, лежавших не было, и на том спасибо. Пять парней и четыре девчонки, все разные. По крайней мере, считавшие себя такими — сходу, намётанным ещё со старого мира взглядом, я определил: они всячески, любыми ухищрениями старались выделиться, не быть похожим ни на кого другого.

Четверо сразу «попали» в отдельную группу: три девчонки и один… даже не парень, мальчик. Всем на вид не больше пятнадцати, но общей характеристикой было не совсем это. Они выглядели как дети из бедных или, скорее, строгих семей, которых привели в магазин одежды и аксессуаров и разрешили брать всё, что понравится. Они и набрали. Не думая ни о вкусе, ни о сочетаниях, ни о чём-либо еще, сняв огромную чугунную цепь с жаждавшей свободы фантазии… О том, что это всё-таки Мечтатели, напоминал только совершенно невообразимый вид некоторых деталей их одежды — было бы нелегко сделать что-то подобное без потенциала. Ну, и — ладно, признаю это, — большая доля серьёзности в их взглядах, чем ожидалось от таких людей.

Независимость от толпы других проявлялась сильнее. Даже девушка лет семнадцати с непробиваемо равнодушным взглядом, которая сидела на полу и слушала плеер. Надо отдать должное, ради нас она вытащила один наушник, когда входила. От тысяч других таких же, живущих в старом мире, внешне она отличалась, пожалуй, только тем, что могла позволить себе время от времени создавать из воздуха стакан с каким-то напитком. Но именно эта демонстративная, прямо-таки концентрированная «серость» заставляла приглядываться к ней лучше: что же там скрывается, под этим напускным равнодушием? Почему-то ведь она сюда попала?

Один парень мне запомнился особенно. Он походил на пирата: голый торс, широкие чёрные штаны на ремне с пряжкой-черепом, чёрная же бандана. Глаза — в сочетание, хитрые и оценивающие. На мой взгляд, из него получился бы замечательный символ всех Одиночек, какими они кажутся для Правителей: независимый до романтизации и непонятный до отталкивания. Общаться с ним мне по понятным причинам не захотелось.

Прикинув, я понял, что дело не в нём — сближаться я бы не стал с абсолютным большинством присутствующих. Может, это во мне говорил правительский шовинизм, но, блин, что это за люди? Вот этот парень, высокого роста, в очках, в брюках и рубашке. Что ему до меня? Выглядит вполне уверенным в себе, наверное, он здесь даже своеобразный лидер. Здесь у него есть всё. А у меня — ничего. Какая у него могла быть причина сюда прийти — кроме как посмотреть на унижение извечного соперника из другой части мира, где не приняли заветы Одиночек и постоянно за это расплачиваются?