Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер

Энджи отложила лист, потянулась и извлекла из своей сумки сверточек. Развернув тонкую оберточную бумагу, дочь положила себе на колени деревянную розочку на кожаном шнурке. Энджи ойкнула.

– Посмотри на узел, мама! Взгляни только на узел!

Между кусочками кожи виднелось несколько темно-рыжих длинных волосинок. Весь мир вокруг утратил свою ясность. Расплылись слова на бумаге, лицо Энджи и сама розочка. Мои пальцы когда-то касались этих волос.

Энджи теперь казалась спокойнее меня. Она действовала куда более методично. Дочь завернула талисман в оберточную бумагу и осторожно положила его на скамью. После этого она снова обратилась к письму Джеки. Теперь ее голос звучал гораздо ровнее.

Это волосы сестры Амалии. Я срезала розу с ее шеи, когда она спала. Ева была с ней. Она проснулась, увидела ножницы в моей руке, и они вызвали полицию. После этого меня посадили в сумасшедший дом. Они думают, что я хотела убить Амалию, но я не желаю ей смерти. Я хочу, чтобы ее судили, но я никому ничего не рассказывала. Я решила подождать, пока ко мне не придет кто-то, кто мне поверит. Я приказала себе дожить до этого часа. Амалия пыталась навязаться ко мне в посетительницы, но я отказалась с ней встречаться. Я знаю, чего ей от меня нужно.

Энджи подвинулась ко мне поближе:

– Это правда. Я видела ее там. Амалия сидела снаружи в машине, когда я ходила за письмом.

– Ты с ней разговаривала?

– Нет. Я даже не уверена, что она меня заметила. Давай дочитаем.

Энджи протянула мне листок, чтобы мы обе могли читать. Мы поддерживали листок с обеих сторон. Наши лица были настолько близко, что выдыхаемый нами воздух смешивался, встречаясь с ароматом фруктового сада.

Надеюсь, этого достаточно, чтобы запереть Амалию в тюрьме до конца ее дней. Меня тоже будут судить, но я этому даже рада. Она знала, что Люсьен с ней не пойдет. Мальчик никогда ее не любил. Эта ведьма добралась к нему с моей помощью. Она все спланировала. Я не хотела его смерти, но все равно повинна в ней. Но, пожалуйста, поверь, что я его любила. Он был очень милым мальчиком. Если бы ему суждено было вырасти, из него получился бы хороший мужчина.

Я не уверена насчет Евы, но она не станет свидетельствовать против Амалии. Я думаю, она не такая сильная, какой хочет казаться. Дороти что-то подозревала. Она солгала о той ночи, но сделала это, исходя из своей доброты.

Я не сумасшедшая и не пишу бред. Наше безумие состояло в том, что мы ей поверили.

Однажды ты меня поддержала, когда со мной случился припадок. И вот так я тебя отблагодарила!

Надеюсь, тебя отпустят.

Энджи наконец расплакалась. Все ее тело содрогалось. Доведенное до истерики горе высасывало воздух из ее легких, топило глаза в слезах. Письмо, скользнув, упало на траву и зацепило цветок клевера. Потревоженная пчела улетела в поисках других цветов. Я развела руки в стороны. На секунду я застыла, объятая страхом и недоумением, а затем руки вспомнили, что им следует делать. Я обняла дочь и крепко прижала к груди. Мы так просидели довольно долго, объединенные ужасом, горем и облегчением, вызванным знанием.

Сбивчивые вопросы, повторное чтение письма, переспросы нарушали тишину, но ничто из этого не уменьшало тяжести знания.

– Марк! – откашлявшись, наконец произнесла она. – Я должна поехать к нему, мама. Марк тоже должен узнать.

Она вскочила, собираясь тотчас же уехать, но я уговорила дочь подождать, успокоиться, а не срываться с места в таком состоянии духа. Я не могу припомнить, сколько раз я впустую говорила это Энджи в прошлом, но на этот раз дочь меня послушалась. Она высморкалась в то, что осталось от последней бумажной салфетки, а затем скрутила себе самокрутку. Ее руки дрожали. Табак просыпался на скамью. А я сидела рядом с дочерью онемевшая.

– Ты себя плохо чувствуешь, мама? – спросила она.

Я отрицательно мотнула головой. На большее я просто не была способна.

– Точно? Ты такая бледная.

– В последнее время я мало гуляла, – сподобилась я на шутку.

Я знала, что ей надо уезжать. Я понимала, что должна ей это позволить.

Кажется, моя неудачная шутка вернула Энджи на землю, и дочь оглядела то, что нас окружало.

– Сейчас это место такое… странное. Не думаю, что ты даже понимаешь, насколько оно странное и жутковатое.

Энджи задела рукой ветвь летней сирени, растущей за скамьей. Две или три капустницы взлетели с лиловых цветов и принялись по спирали набирать высоту.

– Чертов рай. Помнишь, как я когда-то назвала это место в момент, когда мы ссорились? Я хорошо это запомнила. Я сказала, что не собираюсь оставлять Люсьена в этом чертовом раю.

Услышав слова дочери, я зажмурилась. Я слышала, как голос Энджи вновь дрогнул, но она тотчас вернула себе самообладание.

– Я со всем разберусь, мама, и вернусь. Обещаю.

Объятия. Поцелуй. Сдавленные слова о том, что я ее люблю и о неизбежности расставания. По тому, как поднимаются и опускаются ее плечи, я поняла, что дочь переводит дыхание, пытаясь успокоиться. У прогалины в живой изгороди она остановилась и вернулась. Оказалось, Энджи забыла о бабочке.

– Лучше я понесу ее к нему в Веллспринг, – предложила я, – сегодня понесу.

Дочь кивнула.

– Спасибо. Сегодня я все равно не смогла бы, – едва слышно произнесла она. – Извини, мама, я очень виновата в том, что когда-то тебя подозревала.

Конечно, она должна была подозревать меня. Если бы не я, то ничего этого не случилось бы. И в то же самое время убийца не я. Она ушла, но этот подарок, оставленный дочерью на прощание, был бесценным. Я верила, что Энджи вернется, поэтому легко ее отпустила. Я осознала, как люблю дочь. Чарли тоже ее любит. Я радовалась, что у нее есть он. Эти отношения надо беречь и лелеять. Я поняла это по тому, как Энджи стояла под сиренью, как она положила руку себе на живот, как напряглась ткань ее юбки. Она что, беременна? Дочь взяла конверт и отправилась в полицию. Теперь она сильна и решительна в своем гневе. Я попыталась представить себе эту картину. Сестра Амалия, высокая и далекая от раскаяния, стоит в дверях своего автофургона. Внизу полицейские задают ей вопросы. Смогу ли я когда-либо встретиться с ней, чтобы спросить, зачем она это сделала? А надо ли? Она целовала меня несколько раз. Она говорила, что боготворит меня как избранную. Вот только Амалия всегда поступала так, как ей заблагорассудится.

Мои мысли прервал крик Анонима из дома: сержант возвращается, надо отправляться ремонтировать пролом в ограде периметра. Мальчишка крикнул ему что-то в ответ. Хлопнула дверь. Видно, что-то забыл. Тишина. Они ушли, а я осталась наедине с разоблачениями. Они составляли мне необычную компанию.

Это была сестра Амалия, не я. Странно. Я так долго жила с этой мыслью, что теперь даже не знаю, как буду жить дальше, узнав, что невиновна. И не Марк. Однако существовало наследие прошлых мыслей. То, что я допускала, будто бы убийцей может быть Марк, уже уронило свою каплю яда в колодец.

Велл. У Люсьена есть две могилы. Энджи пойдет на кладбище со свистулькой, а я позже, когда охранники закончат ремонт, должна найти в себе силы отправиться к озеру с бабочкой в руках и осознанием того, что же я знаю.

Кажется, на этот раз они задерживались. Не знаю почему. Возможно потому, что, когда ждешь, время течет медленнее. Когда Мальчишка вернулся, отремонтировав наконец электроограду, он застал меня за подготовкой Анны-Лизы к вечерней дойке. Доить корову было непросто, но теперь я находила определенное душевное успокоение, прихлопывая жужжащих трипсов и раскидывая сено. Я спросила, как там сейчас Веллвуд.

– А что такое? – удивился он.

– Сама не знаю. Глупости. Я подумала, что, возможно, теперь там все по-другому, особенно сейчас, когда мы все знаем.

– А я могу узнать? – мягко поинтересовался Мальчишка.

Да, ему можно. Я сообщила парню содержание письма Джеки. Это избавило меня от последних сомнений. Вопросы и замечания Мальчишки помогли мне прояснить кое-какие не до конца понятые места.

– Я и раньше был уверен, что это не ты, – сказал он, когда я закончила изобличать чужую ложь.

– Как бы там ни было, но именно это я имела в виду, когда спросила тебя о том, что чувствуешь, когда ходишь по Веллвуду, – сказала я.

Мальчишка наполнил ведро водой и закрыл кран, но тонкая струйка, капающая в ведро, нарушала тишину, читая свою мантру раннему вечеру, преисполненному беспокойных мыслей.

Спустя несколько минут Мальчишка перенес ведро над оградой стойла и поставил возле коровы.

– Если хочешь знать, там немного жутковато, – сказал он.

– Жутковато?

– Я прежде нормально себя чувствовал там, внизу, хотя и знал, что тело Люсьена обнаружили в озере, но сегодня вечером, – произнес он, тщательно подбирая слова, – мне почудилось, что за мной кто-то наблюдает.

Я подумала о том, что сегодня ночью опять не удастся заснуть. За стенами хлева стремительно сгущались сумерки. Грачи что-то чертили на серебристом небе своими крыльями. Я не могла понять их беглого почерка с завитушками, закорючками и странными символами иностранного алфавита. Я отправлюсь в Велл и сделаю все так, как надо.