Первое поражение Сталина - Юрий Жуков

Переговоры начались на следующий день, в прифронтовом городе Эрзинджане, но завершились только 5(18) декабря соглашением, подписанным (с русской стороны) генерал-майором Вышинским. Учитывавшим все условия, выдвинутые турецким командованием.

Более того, получившим весьма важное дополнение, свидетельствовавшее, что русская армия в отличие от комиссариата признавала и Совнарком, и полномочия его делегации в Брест-Литовске: «В случае заключения общего мира между Российской Республикой и Центральными державами, все пункты такового становятся обязательными для Кавказского фронта».49

Обезопасив себя для начала перемирием, Закавказский комиссариат перестал нуждаться в сильной старой армии. 19(31) декабря издал приказ о создании собственных вооружённых сил. Тех самых, которые весьма безуспешно пытались сформировать в течение последних двух месяцев, опираясь на разрешение Временного правительства от 28 сентября (10 октября), подтверждённое генералом Пржевальским только 19 декабря (1 января 1918 года).

Планировалось создать три национальных корпуса. Грузинский, основой которого должен был послужить существовавший с марта 1916 года Грузинский стрелковый полк. Азербайджанский – путём «мусульманизации» отдельных частей фронта и развёртыванием Татарского конного полка Кавказской конной («Дикой») дивизии. Армянский, объединивший бы многочисленные армянские иррегулярные (партизанские) отряды, действовавшие в составе русской армии с 1915 года.

Такое далеко идущее решение не только ускорило самовольный уход солдат с позиций, превращавшийся с каждым днём в настоящее повальное бегство. Домой, на север. А ради того – к Баку, к единственной железной дороге, ведшей в Россию.

Заставило оно и С.Г. Шаумяна одним из первых закавказских большевиков осознать, наконец, пагубность использования лозунга самоопределения, обернувшегося ничем не прикрытым шовинизмом и сепаратизмом.

«Три национальные партии Закавказья, – с горечью писал Шаумян в очередной статье, – грузинская (в лице бывших социал-демократов меньшевиков), армянская (в лице партии Дашнакцутюн) и мусульманская (в лице партии Мусават и Хан Хойских) /Хан Хойский – один из лидеров этой партии – Ю.Ж./, поделили между собой Закавказье и создают свои национальные полки для того, чтобы закрепить за собой свои автономии. В этом ничего неожиданного и неестественного нет. Наоборот, это настолько естественно, что и мы, большевики, сами выставили для отсталых мелкобуржуазных национальностей окраин право на самоопределение…

Но главное зло заключается не в том, что в Закавказье образуются три национальные сатрапии. Главное зло – в том, что под руководством Жордания /председатель Краевого Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, грузинский меньшевик – Ю.Ж./ и КО Закавказье в эту критическую минуту практически реально, пусть временно – как они говорят, – но отложилось от революционной России».50

Не удовлетворившись такой провидческой оценкой событий, две недели спустя Шаумян продолжал развивать эту мысль в новой статье. «Злейшим врагом революции на Кавказе, – напоминал он читателям, – всегда был и останется национализм. Стихийный национализм мусульман и организованный национализм армян привели в 1905 году к кровавой армяно-татарской резне… Тот же национализм играет злую шутку с кавказскими народами и сейчас, в революции 1917 года. Националистический курс, взятый тремя крупнейшими партиями Закавказья, приводит с первых же шагов к самым печальным последствиям. Стремление обособиться и самоопределиться по национальностям, попытки разграничить национальные территории, создание своих национальных полков – всё это совершается в атмосфере обостряющейся классовой борьбы и в присутствии полумиллионной русской армии на Кавказе, которая вдали от родины в течение трёх лет вела войну, защищая интересы этих самых национальностей…

Самым печальным последствием кавказского национализма является дезорганизация фронта. Пока мир ещё не заключён, естественно, что войска должны ещё охранять фронт, но при созданной кавказскими националистами атмосфере есть ли силы, которые могли бы удержать русские войска на своих позициях?»

Шаумян не только предупредил народы края о тех последствиях, которые их очень скоро могут ожидать. Он и выдвинул обвинение: «Застрельщиками сепаратистской и националистической политики на этот раз, в 1917 году, явились на Кавказе меньшевики, открыто ставшие Грузинской Национальной партией. Не старые националисты-дашнакцатаны, а они первыми выставили требование национально-территориальной автономии Грузии. Они были инициаторами в создании национальных полков. И главная историческая ответственность за все печальные последствия этой политики падает, естественно, на головы Жордания, Гегечкори и КО. От этой ответственности им не уйти, и никакого оправдания для них не существует».51

Шаумян нисколько не ошибся в своём безрадостном прогнозе.

Закавказский комиссариат 1(14) января 1918 года заменил Пржевальского (на посту командующего Кавказской армией) генерал лейтенантом И.З. Одишелидзе. А 6(19) января ни кто иной, как Н. Жордания подписал откровенно провокационную телеграмму: «Краевой центр Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов постановил предложить всем Советам принять меры к отобранию оружия у отходящих частей, и о каждом случае доводить до сведения Краевого центра».52

Результатом стало то, чего и следовало ожидать. 8(22) января на железнодорожной станции Шамхор – неподалёку от Елисаветполя, только что переименованного в Гянджу, произошла кровавая бойня. Столкновение, заставившее русских солдат окончательно забыть о воинском долге, отказаться от дальнейшего пребывания на Кавказском фронте.

Грузинский вооружённый отряд штаб-ротмистра Абхазавы прибыл на бронепоезде в Шамхор и попытался разоружить десять воинских эшелонов, ожидавших отправки на Баку. Солдаты отказались выполнить незаконное требование, и в завязавшемся бою уничтожили бронепоезд. При этом случайным снарядом грузинского орудия было подожжено нефтехранилище. Огонь перекинулся на вагоны, уничтожив несколько составов. Разгневанные солдаты начали расстреливать всё вокруг, включая и окрестные азербайджанские сёла. Тогда к месту боя прибыло мусульманское ополчение, направленное в Шамхор Гянджинским Национальным комитетом. Когда три дня спустя сражение кончилось, на железнодорожных путях лежало две тысячи трупов…

Закавказский комиссариат, по собственной вине оказавшийся без прикрытия с фронта, так и не успевший создать хотя бы подобие собственной армии, вынужден был продолжить переговоры о мире с турецким командованием. Благо, в Тифлис поступило новое послание Вехиб-паши. В нём же, со ссылкой на мнение главкома вооружённых сил Турции Энвер-паши, содержался весьма польстивший комиссариату вопрос – «Каким путём будет возможно восстановить отношения с независимым Кавказским правительством?/выделено мной – Ю.Ж./».53