Доктрина шока. Становление капитализма катастроф - Наоми Кляйн

О подобных мерах невозможно было и помыслить всего год назад, до кризиса, когда в Южной Корее профсоюзы были особенно активны. Новые законы о труде, которые во многом лишали работников защиты, были встречены самыми крупными и радикальными за всю историю Южной Кореи забастовками. Но кризис изменил правила игры. Крах экономики казался настолько ужасным, что правительство чувствовало себя вправе (как это было при подобных кризисах от Боливии до России) на время перейти к авторитарному правлению, хотя оно продолжалось недолго — сколько понадобилось для реализации рецептов МВФ.

В Таиланде, например, программа шоковой терапии была проведена через Национальную ассамблею не обычным путем дебатов, но в виде четырех срочных указов. «Мы потеряли нашу автономию, способность определять нашу макроэкономическую политику. Это печальное обстоятельство», — заявил заместитель премьер министра Супачай Паничпакди (позже его в награду за покладистость сделали главой ВТО [785]). В Южной Корее пренебрежительное отношение МВФ к демократии выражалось еще откровеннее. Завершение переговоров с МВФ совпало с очередными президентскими выборами, на которых двое кандидатов стояли на платформе, враждебной МВФ. С удивительной беззастенчивостью вмешиваясь во внутреннюю политику суверенного государства, МВФ отказался предоставить займы до тех пор, пока не получит от всех кандидатов обещания, что в случае победы они будут согласны с новыми законами. МВФ добился полной победы: каждый кандидат предоставил письменное обязательство поддерживать программу фонда [786]. До этого момента основная миссия чикагской школы защищать экономику от демократии не проявлялась настолько явно: жителям Южной Кореи сообщили, что они могут голосовать, но результаты голосования не повлияют на экономическую жизнь страны. (День заключения этой сделки остался в памяти корейцев как «день национального унижения»[787].)

В стране, которая пострадала от кризиса сильнее всего, необходимости сдерживать демократию не было. Индонезия, первая страна в регионе, открывшая границы для бесконтрольного иностранного инвестирования, все еще находилась в руках генерала Сухарто, который правил уже более 30 лет. Однако к старости Сухарто стал с большим упрямством относиться к Западу (что часто случается с подобными диктаторами). Несколько десятилетий он распродавал нефть и полезные ископаемые Индонезии иностранным корпорациям, и ему надоело обогащать других, поэтому последнее десятилетие он посвятил заботе о себе, своих детях и тесном круге приятелей. Так, генерал активно субсидировал автомобильную компанию, принадлежащую его сыну Томми, что вызывало недоумение у компаний Ford и Toyota, почему им надо соревноваться с «игрушками Томми», как прозвали этот бизнес аналитики [788].

Несколько месяцев Сухарто пытался сопротивляться МВФ, его бюджетные планы не соответствовали пожеланиям фонда о резком сокращении расходов. В ответ МВФ усилил прессинг. Официально представители МВФ не вправе общаться с прессой в процессе переговоров, потому что малейшие детали относительно хода собеседований могут оказать сильнейшее воздействие на рынок. Это не помешало анонимному «высокопоставленному сотруднику МВФ» сообщить газете Washington Post, что «рынки не могут понять, насколько серьезны намерения индонезийских руководителей относительно этой программы, в частности, относительно важнейших преобразований». Статья содержала прогноз о том, что МВФ накажет Индонезию, не выдав стране обещанных займов в несколько миллиардов. Сразу после этой публикации индонезийская валюта начала падать, за один день ее стоимость снизилась на 25 процентов [789].

После такого удара Сухарто пришлось сдаться. «Может кто–нибудь отыскать мне экономиста, который объяснит, что происходит?» — неоднократно спрашивал министр иностранных дел Индонезии [790]. Сухарто отыскал такого экономиста, даже нескольких. Чтобы переговоры с МВФ завершились гладко, диктатор обратился к «берклийской мафии», которая сыграла решающую роль в первые годы его режима, а затем перестала пользоваться расположением престарелого генерала. После долгих лет, проведенных в политической изоляции, они снова получили власть; переговоры возглавил 70 летний Виджойо Нитисастро, которого в Индонезии звали «деканом берклийской мафии». «В хорошие времена Виджойо и его экономисты пребывают в тени, а Сухарто советуется со своими близкими друзьями, — говорил Мохаммад Садли, бывший министр Сухарто. — Группа технократов нужна в периоды кризисов. Тогда Сухарто прислушивается только к их мнению, а другим министрам велит помолчать»[791]. Теперь переговоры с МВФ стали носить куда более коллегиальный характер, как сказал один из членов команды Виджойо, они стали больше походить на «дискуссию интеллектуалов. Ни одна сторона не оказывает давления на другую». Естественно, МВФ добился практически всего, чего желал, — в соглашении упоминалось 140 «преобразований»[792].

Торжественное открытие

С точки зрения МВФ кризис прошел отлично. Менее чем за год фонду удалось совершить экономический захват Таиланда, Индонезии, Южной Кореи и Филиппин [793]. Наступил решающий момент, которым каждый раз такие захваты завершались: момент торжественного открытия, когда субъект переговоров, стремящийся найти равновесие, подготовленный и снабженный резервами, предстает перед изумленной публикой — глобальным рынком ценных бумаг и валюты. Если все прошло гладко, МВФ сдергивает покрывало со своего нового творения, и тогда горячие деньги, ушедшие из Азии в прошлом году, должны политься сюда потоком на покупку теперь уже доступных акций, облигаций и валют «тигров». Но произошло нечто иное: рынок испугался. Деловые люди рассуждали примерно так: если МВФ счел положение «тигров» настолько безнадежным, что пришлось все заново начинать с нуля, значит ситуация в Азии куда серьезнее, чем казалось раньше.

Поэтому дельцы отреагировали на торжественное открытие тем, что стали изымать свои деньги еще активнее, так что валюты «тигров» оказались под новой угрозой. Корея теряла один миллиард долларов в день, и ее долг понизили в разряде, переведя в категорию «бросовых» облигаций. «Помощь» МВФ превратила кризис в катастрофу. Или, как говорил Джефри Сакс, уже вступивший в открытую войну с международными финансовыми организациями, «вместо того чтобы потушить пламя, МВФ выставил его на всеобщее обозрение»[794].

Человеческая стоимость экспериментов МВФ приближается к бедствию, поразившему Россию. По данным Международной организации труда, за этот период невообразимое число людей — 24 миллиона — потеряли работу, а в Индонезии безработица возросла с 4 до 12 процентов. Когда «реформы» шли полным ходом, в Таиланде ежедневно теряли работу 2000 людей — 60 тысяч за один месяц. В Южной Корее каждый месяц увольняли по 300 тысяч работников — в основном из–за совершенно ненужного требования МВФ сократить бюджетные расходы и повысить процентные ставки. К 1999 году показатели безработицы в Корее и Индонезии выросли почти в три раза за последние два года. Как и в Латинской Америке 70‑х, в этой части Азии стало исчезать то, в чем видели основной признак экономического «чуда» в регионе, — стал исчезать широкий и растущий средний класс. В 1996 году к среднему классу относилось 63,7 процента жителей Южной Кореи, к 1999 году это число снизилось до 38,4 процента. По данным Всемирного банка, за этот период 20 миллионов жителей Азии в результате «запланированного обнищания» (как это называл Родольфо Вальш) оказались за чертой бедности [795].

За этими статистическими данными стоят бесплодные жертвы и отчаянные решения. Как это всегда бывает, сильнее всего от кризиса пострадали женщины и дети. Многие деревенские семьи Филиппин и Южной Кореи продали своих дочерей торговцам людьми, которые переправили их в публичные дома Австралии, Европы и Северной Америки. По данным органов здравоохранения Таиланда, всего за один год после начала реформ МВФ детская проституция выросла на 20 процентов. То же самое происходило на Филиппинах. «Только богатым был выгоден этот бум, в то время как за кризис пришлось расплачиваться бедным, — сказала Хун Буньян, активистка, живущая на северо востоке Таиланда, которой пришлось послать своих детей убирать мусор, после того как ее муж потерял работу на фабрике. Даже ограниченная возможность посещать школу и пользоваться услугами здравоохранительной системы исчезает»[796].

И на этом фоне в марте 1999 года состоялся визит государственного секретаря США Мадлен Олбрайт в Таиланд, где она критиковала местную общественность в связи с проституцией и «тупиком наркомании». Кипя от морального негодования, Олбрайт говорила: «Важно, чтобы девушек не эксплуатировали, не подвергали жестокому обращению, не заражали СПИДом. Очень важно против этого бороться». Она явно не замечала связи между тем, что многие тайские девушки занимаются проституцией, и политикой строгой экономии, которой она выразила «решительную поддержку» во время того же визита. Это напоминало то, как Милтон Фридман критиковал Пиночета или Дэна Сяопина в связи с нарушениями прав человека, одновременно восхваляя за приверженность экономической шоковой терапии [797].