Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Игорь Шелест

— Но сегодня ты опять здесь!

Жос потянулся к Наде ослабевшей рукой. Она схватила на лету его руку и поцеловала.

— Спасибо тебе, родная, — прошептал он.

— Я знаю, они сказали тебе что-то ужасное… Такое, чего сами испугались потом.

— Они не виноваты… Это так…

— Сейчас не думай об этом, не говори мне ничего… Забудь все тяжкое… Когда-нибудь, если захочешь, скажешь… А нет — и не надо.

— Найденок мой!.. Умница! Сколько в тебе чуткости, тепла!

— Не надо, милый… Давай лучше вспоминать что-нибудь счастливое из нашей жизни… Давай?..

Он улыбался ей, но в блеске его воспалённых глаз Надя видела и теплоту любви к себе, и залёгшую глубоко печаль. Она порывисто поцеловала его и, отпрянув, озарилась радостным воодушевлением:

— Давай вспоминать… Знаешь о чём?

— О чём?

— О поездке в Ленинград… Боже мой, как я была тогда счастлива!

— А я как! — Он сжал её руку. — Скажу тебе, как на исповеди… Я не святой и знал девушек до тебя, но никогда меня не оставляло чувство одиночества. А тут появилась ты, и одиночество моё пропало.

— И моё тоже! — подхватила Надя. — Порознь будто нас не стало — теперь были мы .

— Именно, мы !.. Удивительно окрылённые!.. Но тут уж стоило тебе оставить меня на день, — усмехнулся Жос, — и я начинал себя чувствовать так неприкаянно, как может, вероятно, чувствовать себя птица, лишённая крыльев… Каково же мне теперь здесь без тебя!

— А я стану прилетать к тебе через форточку, коль они вздумают меня не пускать! — Надя деловито оглядела окно. Жос следил за её взглядом не без умиления.

— Прилетать?

— Ну да!.. Как Маргарита к Мастеру…

— Я вижу, мои мечты о махолёте проникли и тебе в сердце… Ты как Карлсон: лучший в мире лекарь!

— Вот! — подхватила Надя, будто не заметив его улыбки. — А они мне не верили!.. Но… Давай же повспоминаем наши счастливые мгновения…

— Увы. Их было так немного.

— Выбрось из головы все печали и верь свято: они будут, они ведь в нас…

«Вот останусь калекой — кому я буду нужен?!» — подумал он, а вслух спросил:

— Что же тебе запомнилось?

— Все, все!.. С момента, когда ты встретил меня на вокзале… Это ль не счастливые мгновенья?! И потом: сколько их было в поездке в Петергоф, Ораниенбаум…

— С удивительным гидом-таксистом.

— Да… Как подарок нам даже погода выдалась на редкость. Воздух был напоён утренней свежестью, настоян ароматами трав и цветов после ночного дождя… И пенье птиц…

— И далёкое кукование…

— И мы брели в обнимку по аллеям Верхнего парка…

— И лицо твоё озарялось оранжевыми вспышками лучей, продиравшихся сквозь листву…

— И твоё тоже, милый!.. И ты помог мне перелезть через чугунную решётку у Китайского дворца, когда служительница открыла ставни и ушла…

— И мы, как дети, притиснули к стёклам носы и восторгались роскошью екатерининских парадных залов, благо они были прекрасно освещены солнцем.

— И это мгновение застряло в памяти цепче, чем если бы мы обежали все залы с экскурсией!

— Потому что мы созорничали, как дети…

Надя рассмеялась:

— Даже вздумали поцеловаться, глядя на Амура и Психею!

— И как это вывело из себя старуху! Это была ведьма. Она превратилась в ворону и каркала, пока мы шли к павильону Катальной горки, когда я хотел тебя обнять.

— Вот как!.. Ну разве это не сказочное путешествие?

Они ещё о многом вспомнили из своей замечательной поездки и закончили на том, как к исходу второго дня, не чувствуя под собой ног, счастливые, сидели на скамейке в Павловском парке перед павильоном «Трех граций» и ели мороженое, а день клонился к закату, и, хотя на горизонте не было видно туч, Наде почему-то вдруг взгрустнулось.

— Уж больно я счастлива была в те наши сорок восемь часов!.. — сказала Надя, опустив глаза, — я со страхом подумала, что такое великое счастье так просто людям не даётся, что нам предстоит за него тяжёлая расплата…

Жос грустно улыбнулся:

— …Предчувствие тебя не обмануло… А главный врач меня утешил: радуйся, сокол, что не сыграл в ящик!.. Но каково соколу лежать с подрезанными крылышками?..

— О, господи! — Надя закрыла лицо руками, пряча слезы. — Над нами будто висел рок!.. Но как, как это могло случиться?.. Ты же говорил, какой это был прекрасный самолёт!..

Жос взял её руку, поднёс к губам.

— Рассказать?..

Надя кивнула, смахнув платочком слезы.

И Жос рассказал о трагическом полёте.

Надя слушала с полными ужаса глазами, и видно было, что она слышит и вой самолёта, и леденящий душу треск ломающегося крыла, и его, Жоса, отчаянные крики: «Прыгай!.. Прыгай!.. Прыгай, ведьма!..» И наконец, спасительный хлопок купола над ним, за какие-то мгновения до того, как он мог превратиться в мешок с костями… Он смолк, а она всё ещё со страхом смотрела на него и, словно бы боясь закричать, зажимала себе рот. Так они просидели несколько минут, и в палате было тихо, как в склепе, а Надя все зажимала себе рот, и глаза её были полны боли за него. Потом Надя спросила так, что он скорее догадался о смысле вопроса по движению её губ.

— Но что же тебя так потрясло в разговоре с начальством?..

— Надюша… Я узнал самое ужасное… Вера почему-то не захотела раскрыть парашют и упала в ста метрах от меня. Но меня увезли в госпиталь, а её в морг…

Надя, наверно, слышала о гибели Веры; во всяком случае, последние слова Жоса она восприняла спокойно и даже заметила холодно:

— Да, в твоих глазах печаль… хоть ты знаешь, что из-за Вериного вероломства ты был на волоске от того, чтобы лечь в могилу с ней рядом!

— Ну уж нет, — Жос мрачно усмехнулся, — меня похоронили бы отдельно!..

Надя зыркнула остро:

— Это, конечно, «утешает».

Он сделал вид, что не заметил иронии.

— Но и нынешнее горизонтальное состояние…

— …о чём ты, любимый!.. — прервала его Надя.

Они опять надолго замолчали. Уже смеркалось, вошла сестра, зажгла свет, сунула Тамарину под мышку градусник и, не взглянув на Надю, вышла.

— Что-то ты совсем притихла, — сказал наконец Жос. — Уж я жалею, что все это рассказал тебе.

И тут Надя как бы вдруг прозрела от осенившей её догадки. В её зрачках замерцали искорки, и на лице даже появился румянец.

— Господи! — воскликнула она. — До чего ж вы, мужчины, недогадливы, когда дело касается тонких психологических нюансов человеческих отношений!.. Да ведь Вера до безумия была влюблена в тебя!.. Да, да!.. А ты, конечно, и не догадывался об этом… Она знала, что не может понравиться тебе, и в гордыне таилась… И, несомненно, очень долго страдала… Когда же вы оказались с ней в воздухе, ею овладело отчаянное желание покорить тебя своим мастерством, утвердить над тобой своё преимущество чемпионки… И если б ты похвалил её или, пусть шутливо, признал себя покорённым, наконец, отнял бы у неё управление, чтобы прекратить её безумства в воздухе, — она, торжествуя, наверное, смирилась бы, ну, может быть, сказала бы тебе что-нибудь обидное…

Но ты выдержал характер, и это привело её в такое бешенство, что она сломала самолёт… И не хотела прыгать, желая, может быть, тебя унизить тем, что вынудит выпрыгнуть первым… Но и тут ты не поддался!.. И тогда она решила выброситься только ради того, чтобы спасти тебя!.. Злость и всю ненависть к тебе в последний миг покорила любовь!

Жос вытаращил глаза и глядел на Надю, будто не совсем узнавая, изумляясь и тому, что она говорила, и той удивительной вере в неоспоримость своих доводов, которая сияла в её глазах. Он продолжал все так же пялиться на неё, хотя она уже смолкла и тихо разглядывала его.

— Ну что же ты молчишь? — спросила она, не вытерпев.

— Не знаю, что и сказать… Как это ни чудовищно, но очень похоже на истину!.. Никогда бы и мысли не допустил, что женщина способна сознательно пойти на такие жуткие действия…

В этот момент в палату вошли врач и сестра, и Надя встала, чтобы проститься.

— Приду завтра, — сказала она, поцеловав его на прощание. — Мне кажется, после этого разговора тебе будет спокойней.

— Может быть, может быть… — неотрывно глядел он ей вслед. Надя обернулась у двери:

— Буду думать о тебе, чтоб тебе стало лучше…

— Спасибо, девочка… Приходи же, буду ждать тебя!.. Постой… О чём я хотел попросить тебя… Не могла бы ты заглянуть к моим студентам?.. Они ведь тебя любят по-прежнему… Узнай, пожалуйста, как…

— О, господи, я совершенно потеряла голову!.. Да ведь они все эти дни толклись здесь, внизу, не имея возможности к тебе попасть… Я обязательно загляну к ним завтра и попрошу, чтоб кто-нибудь из них навестил тебя. Поправляйся, любимый!

Стремнин узнал о катастрофе Тамарина только на третий день.

Сергей и Хасан продолжали работать у Крымова на Южной точке. Выполнив с утра очередной полёт на подцепку аналога «Икс» к носителю, они вместе с Майковым присели у коттеджа, чтобы перекурить, и тут к ним подошёл прилетевший из центра инженер и ошарашил страшным известием и о гибели Гречишниковой, и о том, что Жос Тамарин в госпитале и врачи борются за его жизнь.