Золотые мили - Катарина Причард

— Пэдди опаснее всего, когда он врет, — спокойно сказала Салли.

Она обрадовалась, узнав вскоре после этого разговора, что Пэдди уехал в Восточные штаты. Теперь он собирался жить преимущественно в Мельбурне; у него был великолепный дом в Тураке и другой в Македонии — об этом Фриско рассказал Мари. Жена у Пэдди — тихая, довольно некрасивая и очень набожная женщина, гораздо старше него. Пэдди женился на ней ради денег, которые были вложены в пивоваренное предприятие. У нее две дочери, близняшки. Отношения с женой у Пэдди сложились как будто бы неплохие, хотя он и разочарован тем, что миссис Кеван пока не выполнила свой долг — не подарила ему сына.

По словам Фриско, Пэдди нажил уйму денег во время войны. Он вложил полмиллиона в военный заем, подарил боевой самолет Королевскому воздушному флоту и пожертвовал несколько тысяч фунтов стерлингов на различные «патриотические» нужды. Правительство обязано ему ценным советом по части реорганизации металлургической промышленности, в которой к началу войны господствовал германский капитал. Пэдди уж конечно рассчитывает кое-что получить за это. По мнению полковника де Морфэ, Пэдди Кеван никогда не стал бы зря стараться и сорить деньгами.

Фриско пришел повидать Динни, после того как был опубликован новогодний список награждений.

— Сэр Патрик Кеван! — хохотал он громко и заразительно, совсем как в былые времена. — Я так и знал, что Пэдди готовит нам какой-нибудь сюрприз. Вот что значит быть пламенным патриотом и филантропом, а, Динни?

Финансовые дела самого Фриско были изрядно запутаны. Он рассказал Динни, что пострадал во время войны, да к тому же Пэдди ухитрился вытеснить его из крупного предприятия, в котором они были компаньонами. Их тяжба должна была разбираться в суде, и Фриско надеялся, что ему удастся посадить сэра Патрика Кевана на мель, когда станут известны обстоятельства дела.

— Пэдди совсем не так твердо стоит на ногах. Придется ему выложить тысчонку-другую, — торжествовал Фриско.

— Когда надо выкрутиться из трудного положения, тут Пэдди стоит на ногах не хуже сороконожки, — предостерег его Динни.

— Знаю, знаю, — уверенно и самодовольно отозвался Фриско, с улыбкой поглядывая на Салли. — Но на этот раз он мне попался.

В тот день Салли впервые увидела Фриско с черной повязкой на глазу, и сердце ее сжалось. Он все еще был в мундире и хотя немного постарел и обрюзг, но держался все с той же бесшабашностью и небрежным изяществом, которые были ей так хорошо знакомы. И тем не менее, подумала Салли, бои на Галлиполи и в Палестине наложили свой отпечаток и на него. Смуглое лицо его, от носа к углам рта, прорезали глубокие морщины. В плотно сжатых губах появилась какая-то суровость. Усы поредели.

Салли знала, что Фриско пришел повидаться не столько с Динни, сколько с нею. Впрочем, когда ему не везло, он всегда являлся потолковать с Динни и с Моррисом, рассчитывая получить от старых приятелей немного дружбы и тепла в то время, как все другие холодно отворачивались от него. Жена бросила его, и несколько месяцев назад он развелся с нею.

Когда Салли провожала его до калитки, он сказал ей немного резко, но с оттенком прежней веселой насмешки:

— Только не вздумайте жалеть меня, Салли. Возможно, война и подкосила меня. Все остальное казалось мне таким ничтожным, когда я был там с ребятами. Но зато я стал теперь больше похож на того, кого вы хотели во мне видеть, — если это имеет еще для вас значение.

Глава XL

— К председателю лесозаготовительной компании Ною Хеджесу пришла депутация лесорубов, — сообщил Динни, — и он поздравил их со «славным списком наград». Служащие компании получили на войне награды всех степеней — от медали «За доблесть» до креста Виктории. «Ни на одном предприятии страны рабочие не могут поспорить с вами в доблести», — сказал он. Но тем не менее повысить им заработную плату или как-либо улучшить условия их труда он отказался.

— Рабочие хотели обсудить все пункты нового договора по отдельности, — напомнил Том, — но никто даже не пожелал выслушать их требования. Тогда они отказались подписать его.

— И правильно сделали, — горячо сказала Эйли. — Папа работал на лесоразработках в Куррайонге, и он говорит, что у рабочих был договор с лесозаготовительной компанией на три с половиной года. Компания за это время сильно повысила цены на инструменты и продукты, которые она продает лесорубам в отдаленных лагерях. Всем известно, что жизнь за время войны непомерно вздорожала и что лесорубы дальних лагерей находятся всецело в руках у лесозаготовительных компаний, которым принадлежат там все лавки. И вот теперь, когда рабочие, прежде чем подписать новый договор, просят увеличить им жалованье, поскольку жизнь вздорожала, никто не желает пойти им навстречу.

— Это ведь не забастовка — просто кончился срок договора, — заметил Том.

— Какая разница? — воскликнула Салли нетерпеливо. — Тысячи людей остались без заработка, а лавочники говорят, что они больше не могут кормить всех безработных Калгурли и Боулдера. Демобилизованные винят иностранцев в возникших беспорядках, а членов профсоюза — в том, что они поддерживают иностранцев.

— Мы организуем безработных, — сказал Том. — Мы добились государственного пособия для нуждающихся семей, но его сильно урезали. А когда мы созвали перед Рабочим клубом митинг протеста, демобилизованные сделали попытку сорвать его.

— Это потому, что вы пели «Красное знамя» и выкрикивали революционные лозунги, — заметила Салли.

— Ну и преступление! — усмехнулся Динни. — Да ведь и среди демобилизованных были такие, которые пели и выкрикивали революционные лозунги. Всю эту кашу заварила компания из Калгурлийской ассоциации демобилизованных. Знаете, мэм, я отлично понимаю демобилизованных, когда они говорят: «Нам обещали все, а не дали ничего». Но рабочие-то в этом не виноваты. Солдаты просто слепы, они не понимают собственных интересов, не понимают, что борьба за лучшую оплату и условия труда — это в такой же мере их борьба. А все дело в том, что жизнь очень дорога и люди боятся, что на всех не хватит работы.

— Да, я знаю, — сказала Салли. — Но на приисках никогда не бывало так плохо, Динни! Никогда рабочие Калгурли и Боулдера не враждовали так между собой — члены профсоюза и неорганизованные, иностранцы и наши.

— Есть такой Эдмунд Бёрк. Так вот он говорит: «Люблю, когда вокруг зла и несправедливости подымается шум. Набат в полночь нарушает ваш сон, зато благодаря ему вы не сгорите заживо в постели», — пробормотал Крис, сидевший в углу.

Все засмеялись, и разговор перешел на золотую лихорадку, вспыхнувшую в районе Хэмптон-Плейнза и немало взбудоражившую умы во время конфликта на лесоразработках. Не часто случались теперь такие находки, которые привлекали бы в заросли толпы старателей.

Том и Эйли еще не обзавелись собственным домом и жили пока у Салли. После смерти отца Тому не хотелось оставлять мать одну, а Эйли с удовольствием помогала Салли по хозяйству, когда у нее оставалось время от работы в недавно созданном Комитете помощи безработным. Том сидел без работы потому, что забастовка лесорубов продолжалась. Это по-прежнему называлось забастовкой, но как бы оно там ни называлось, горняки сидели без работы.

Иногда комитет собирался у Салли, и она была теперь в курсе всех перипетий борьбы между иностранными рабочими и демобилизованными солдатами: она узнала, с каким возмущением комитет отнесся к тому, что секретарь Калгурлийской ассоциации демобилизованных принял всерьез какое-то анонимное письмо, узнала о стычках между недовольными солдатами и горячими иностранцами.

На лесных участках работало много итальянцев, и они выполняли всю тяжелую работу по лесозаготовкам. Австралийцы и англичане получали более легкую работу. Демобилизованные неохотно брались за этот низкооплачиваемый труд; они вовсе не стремились забраться в глубь зарослей, за сотни миль от населенных мест, и лишить себя каких бы то ни было удовольствий и развлечений. Пускай иностранные рабочие поставляют топливо для рудников, но на более высокооплачиваемую работу в самих рудниках пусть не рассчитывают.

Эти раздоры между рабочими-иностранцами на лесных участках и поддерживающими их членами профсоюза, с одной стороны, и калгурлийскими демобилизованными — с другой, продолжались уже несколько месяцев, причем взаимное озлобление и обида все возрастали. Том рассказывал, что в Боулдере солдаты выступают заодно с профсоюзом, так как почти все они сами бывшие горняки, тогда как Калгурлийской ассоциацией демобилизованных заправляют консерваторы, не члены профсоюза, а также бывшие чиновники; впрочем, там есть и горняки.

Атмосфера становилась все более накаленной и зловещей, словно перед грозой. От правительства требовали принятия каких-то мер, чтобы солдаты не прибегли к насилию и не выполнили угрозу выгнать иностранцев с приисков. Малейший пустяк легко мог послужить поводом к самочинству со стороны демобилизованных — это все чувствовали. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнуло возмущение, вызванное безработицей и тем, что иностранцы имеют сносный заработок.