Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Лично я никогда в этом не сомневался.

— Мы тоже. Мало того, запомните, что с особой тщательностью мы проверяем именно тех людей, титулы которых ни у кого сомнений не вызывают.

— Итак, мой титул сомнения не вызывает. Что из этого следует?

— Что теперь вы должны вести себя так, чтобы никто не сомневался: перед ним — князь, причем из древнего рода, корни которого прослеживаются от династии древнерусского князя Ярослава Мудрого.

— Так далеко в корни рода я, признаюсь, не проникал, — подрастерялся Курбатов.

— За вас это сделали знающие люди. Напомню, что одна из дочерей этого великого князя, Анна, в свое время была королевой-супругой и матерью-королевой Франции. Французы до сих пор почитают ее, поскольку прах ее покоится в земле Франции. Конечно, считать вас прямым потомком князя Ярослава или королевы Анны никто не решится. Однако же никто не решится оспаривать теперь вашу принадлежность к одной из ветвей древнего княжеского рода, которая имеет свой герб. Соответствующую справку геральдической комиссии вы получите.

— Вы меня окончательно заинтриговали, барон.

— У меня такое хобби: интриговать славянских аристократов. Но если говорить серьезно… Когда встанет вопрос о возрождении всероссийского или украинского престола, а, возможно, и о Царстве Сибирском, то почему бы не вспомнить о некоем князе Курбатове, одном из самых родовитых представителей современных восточных славян?

Полковник удивленно повел подбородком: ничего подобного услышать от Штубера он не ожидал.

— Даже не предполагал, что за этими рыцарскими стенами умеют заглядывать столь далеко вперед.

— В политике это называется «эвкалиптовой дипломатией». Рассчитывать на тень от эвкалипта можно, если не ошибаюсь, лишь через сорок лет. Но, чтобы когда-нибудь насладиться этой тенью, высаживать эвкалипт посреди пустыни нужно уже сейчас, причем немедленно.

44

Наспех перекусив тем, что нашлось в рюкзаках, они долго петляли по едва приметным плавневым тропинкам, пока не вышли на поросший ивами луг. Трое сидевших у костра в армейской форме седовласых мужиков подхватились и от неожиданности замерли, не понимая, откуда они появились, эти военные. Иволгин скосил всех троих из автомата, прежде чем они успели что-либо сообразить, а винтовки их так и остались стоять прислоненными к стожку сена.

Бросившийся к ним Кайманов успел встряхнуть одного из смертельно раненных мужичков и выяснить, что это был пост местного истребительного отряда, который охотится за диверсантами.

— Вот это уже по-нашему, ворон меня не клюй! — похвалил тем временем Иволгина лагерь-майор (кличка эта в группе за ним так и осталась), тонко улавливая тот переломный момент, когда из растерянного истеричного бродяги Иволгин вновь стал превращаться в испытанного в боях заматерелого диверсанта. — Только так мы и должны прокладывать себе путь, только так.

— Теперь я это тоже начинаю понимать, — мрачно изрек Иволгин.

Однако, выдержав небольшую паузу, Кондаков добавил:

— Но предупреждаю всех: впредь в подобных случаях, без моего приказа, огонь не открывать. Порядок у нас будет такой, ворон меня не клюй…

— Не возражаю, подполковник, — сдержанно поддержал его Иволгин. — Дисциплину в группе будем укреплять.

— …И сражаться, сражаться, ворон меня не клюй. Философствовать будем потом, после войны.

Отойдя к стожку, Иволгин улегся на влажноватое сено и, раскинув руки, блаженно улыбнулся.

— Возвращаемся в Даурию, командир! — возрадовался он, словно только теперь поверил в искренность намерений лагерь-майора. Хотя сам еще недавно был яростным противником этого возвращения. — Я рад, что командование приняли вы, Кондаков, тяготился я этим. Не диверсант я, как оказалось. Командовать подразделением в бою — это одно, а вести диверсионно-партизанскую борьбу в тылу врага — другое. И не по мне это, как оказалось, нет во мне того диверсионного куража, который был у Курбатова; нет его — и все тут! Вот, передал командование — и радуюсь, как гора с плеч.

— Я и сам только недавно понял, что для диверсионной службы талант нужен особый, — признал Кондаков. — Ничего, будем осваивать все, в том числе и этот, как вы говорите, диверсионный кураж.

Пока прапорщики оттягивали подальше и хоронили в плавнях тела, он выяснил, что в рыбацком котелке поспевает уха, которой все несказанно обрадовались.

— Нельзя нам долго задерживаться здесь, господа, — предупредил Перс, отмывая руки в небольшом родничке, пробивавшемся у полуразрушенного рыбацкого лабаза. — Выстрелы далеко слышны, того и гляди, отряд таких вот «истребителей» нагрянет.

— В лучшем случае прибудет еще один патруль, которого мы тотчас же уложим, — беззаботно ответил Иволгин. — Предлагаю отобедать ухой и хорошенько отоспаться. А вечером разметать остатки лабаза и, смастерив плот, уйти на нем на левый берег реки. Если только командир не решит, что нам лучше заняться здесь пиратством.

— Тоже дельное предложение, ворон меня не клюй, — в тон ему мечтательно произнес Кондаков.

— Только спуститься бы вниз по Волге километров на пятьдесят, — добавил Перс, извлекая из внутреннего кармана обрывок карты, добытой в одной из школ, в которой ночью им пришлось прятаться от ливня. — Чтобы низом пойти, обходя башкирские села, а затем и Уральские горы. Причем какое-то время идти можно будет вдоль левого берега.

— Если плот окажется достаточно прочным или подвернется рыбацкая шаланда, можно устроить себе и это «великое плавание».

Они уже завершали строительство плота, когда услышали, что к их верфи приближается какой-то катер. Это был небольшой рыбацкий сейнер, на палубе которого, на специальном возвышении, установили пулемет. Попросив у Иволгина бинокль, лагерь-майор внимательно осмотрел суденышко и, обнаружив на его борту пятерых бойцов, решил, что стычка с таким «крейсером» группе его не нужна. Однако на самом «крейсере», на борту которого красовалась надпись «Волжанин», то ли заметили их, то ли знати, что здесь должен располагаться пост «истребителей», поскольку рулевой решительно ввел свое суденышко в камышовый залив.

— Эй, истребители-бомбардировщики, сколько вас здесь?! — звонким, почти мальчишеским голоском прокричат приземистый худощавый сержант, как только сейнер приблизился к небольшому рыбацкому причалу.

— Семеро, — ответил старшина Кайманов, пройдясь взглядом по лабазу и шалашу, в которых затаились остальные диверсанты.

— Все из местных мужичков?

— Нет, нас сюда из города перебросили, сотрудники Смерша.

— Да неужели?! — удивился сержант, первым сходя на причал. Вслед за ним сошли еще четверо бойцов.

— В этих местах действует отряд дезертиров во главе с каким-то германским агентом. Вам об этом что-нибудь известно? — произнес Кайманов ту условную фразу, после которой должен был появиться со своими людьми Кондаков.

— Ну, чтобы настоящий агент, разведчик — да в такой глуши… Что-то я сомневаюсь, — ответил сержант. — А вот что касается дезертиров и всяких там уклоняющихся — этого отребья у нас действительно хватает.

— Именно поэтому, — появился на крыльце лабаза Кондаков, — всем сложить оружие на причале, отойти на два шага и приготовить свои документы!

— Команды сейнера это тоже касается, — поддержал его Перс, в одной руке которого был автомат, во второй граната. — Сойти на берег и предъявить солдатские книжки.

— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! — командирским баритоном поторопил их Иволгин. Выбежав их шалаша, он пронесся мимо старшины и залег за валун. А еще через несколько мгновений на сейнере оказался Перс.

Всю команду суденышка: капитана, рулевого, механика и палубного матроса — он заставил сгрудиться на баке и поднять руки. На помощь ему подоспел Кондаков. Быстро осмотрев судно и убедившись, что никого на нем больше нет и что в трюме его — ящики с тушенкой, рыбными консервами и… патронами, он вновь появился на палубе.

Сержант пытался что-то там объяснить «смершевцам», однако Иволгин прошелся по нему и его группе густой автоматной очередью, к которой тотчас же присоединилась очередь Кайманова.

Пораженный этой сценой юный матросик, которому вряд ли исполнилось лет семнадцать, прыгнул за борт и попытался доплыть до камышовых зарослей, однако Кондаков спокойно, как в тире, расстрелял его из пистолета.

— Куда направлялось ваше судно? — поинтересовался он у капитана.

— Сначала объясните, кто вы такой и по какому праву расстреляли стольких бойцов, которые… — однако договорить ему Кондаков не дал. Схватив моряка за седеющие волосы, он дулом пистолета нанес ему сильнейший удар в живот, а когда тот опустился на колени, сорвал с него форменный китель и двумя выстрелами отправил вслед за матросом.