Эпицентр - Евгений Филенко

— Вот-вот!

— И к тому же, у него куча детей от разных женщин.

— Ни за что не поверю!

— Ну так я вас познакомлю!

— И он сразу же начнет на меня пялиться бараньим взглядом и тайком от тебя хватать за разные места… Все бесполезно, такова природа фанатизма. Никто от хорошей жизни не станет делиться своей ненавистью с посторонними. Когда человек живет плохо, он становится фанатиком. Когда народ живет плохо, возникает фундаментализм. Но сейчас-то почти все живут хорошо!

— И какой же вывод?

— А такой, что у этого типа что-то неладно со здоровьем. И скорее всего с эндокринной системой. Вот он и злится на всех. Па тех голых девиц — что они могут себе позволить красиво лежать на травке голышом, но не захотят, чтобы он прилег рядышком. На меня — что я одинаково хороша что нагая, что в одежде. Кратов промычал нечто утвердительное, — но иду мимо него с тобой, а не мимо тебя с ним. На тебя — что ты не потеешь и плевать на него хотел… Но попробуй он публично ненавидеть окружающих, ему ненавязчиво предложат отдохнуть и полечиться. И уж никакого интереса к своей убогой персоне он не вызовет Вот он и взъелся на инопланетян.

— Ну, инопланетянам и дела нет до его антипатий…

— Зато нам есть дело… То есть, конечно, нам с тобой как раз дела-то и нет. Но вдруг кто-нибудь да и обратит на него неравнодушное внимание…

— Поверхностно, — сказал Кратов. — Неосновательно. Ничего ты не понимаешь в хар-р-рошем, обстоятельном, замшелом фанатизме.

— Ты много понимаешь!

— Немного, — согласился он. — На эту тему недурно было бы побеседовать с покойным Олегом Ивановичем Пазуром. Эго был настоящий фанатик, не чета нынешним…

— Он всех нас хотел похоронить тогда, — сказала Рашида с непонятной интонацией.

— И все же ты пришла с ним проститься.

— И я его простила… Смотри-ка! — Рашида вдруг едко захихикала.

— Что, снова Торрент? — спросил Кратов, оборачиваясь.

Возле метарасиста сгрудились блистательные иовуаарп и, деликатно жестикулируя, что-то ему объясняли. Судя по всему, они пытались втолковать ему отличия между его призрачным гадом и реально существующими тоссфенхами. Метарасист стоял на четвереньках и затравленно озирался.

— Скажи мне, Кратов, — промолвила Рашида. — Вот мы с тобой бродим по этому ужасному, знойному Рио. А перед этим рыскали по самой дикой сибирской тайге. Завтра отправимся куда-нибудь еще…

— Завтра, после карнавала, мы проспим до обеда, — возразил Кратов, — а потом двинем в музей Сантос-Дюмона, как ты и хотела.

— Не перебивай… Ты нашел меня, когда я хотела быть одна. Ты поманил пальцем, и я прилетела, как девчонка на первое свидание. Ты потребовал, чтобы я показала тебе последний известный мне приют Стаса…

— Насчет того, кто и кого нашел и поманил, вопрос спорный, — попытался спорить Кратов без большой надежды на успех.

— … А потом взял подмышку, как куклу, и тащишь за собой по белу свету… И я покорно исполняю нее твои прихоти и фантазии.

— Ты преувеличиваешь. Прихоти и фантазии в основном исходят от тебя…

— Но почему это? Почему ты нашел меня спустя столько лет, когда почти все забылось? И почему я позволила тебе вить из себя веревки — я, о скверном норове которой ходят легенды?!

— Во-первых, тебе это нравится. Тебе всегда этого хотелось. И сейчас ты получаешь то, о чем мечтала эти двадцать лет. Разве не так?

— Вздор!

— А во-вторых…

— Ну, договаривай!

— Во-вторых — я не знаю.

— Я убью тебя, Кратов!

— Нет, в самом деле… — Он остановился, положил ей руки на плечи, притянул к себе. — Я боюсь.

— Ты? Боишься? Разве такое возможно?! И чего же ты боишься, человек-танк?

— Я не понимаю того, что происходит. Я лишь могу предполагать. Какие-то смутные догадки, какие-то гени… Я хватаюсь за любую соломинку. Я даже на Торрента готов положиться Хотя, наверное, уж лучше бы я сел на кактус… Я надеялся, что мне поможет Спирин. Кто знает, быть может, он и помог, только я еще этого не понял… Я думал, что мне поможет встреча с тобой и со Стасом. Потому что… загадка таится в том, что случилось с нами тогда, в экзомстрии.

— Загадка?! Но ведь все закончилось, все было ясно, все было ясно эти двадцать лет!

— Это не было ясно ни единой минуты. И… я неточно выразился. Тогда, на борту «гиппогрифа», действительно все закончилось. А мы трое… нет, четверо… покинули гибнущий корабль и унесли загадку с собой. Она в нас. И мы можем разгадать ее, если соберемся вместе. Жаль только, что четверть ее невозвратимо утрачена, унесена Пазуром в могилу.

— Ты так говоришь, и я тоже начинаю бояться, Костя…

— Может быть, я просто спятил, — принужденно засмеялся Кратов. — Может быть, спятили все тектоны, что низвергли меня с небес на Землю-матушку. Может быть, и нет ничего. Но… ты же все слышала сейчас, у Спирина. Нкианхи что-то скрывают. А это значит: тектоны что-то скрывают. Или о чем-то не знают… если такое возможно. И пытаются укрыться от своего незнания за ложью и дезинформацией. И нас хотят уберечь от удара, который мы испытаем, когда вдруг обнаружим, что есть кое-что, чего не знают даже тектоны! Представляешь, что с нами будет, когда внезапно выяснится, что тектоны чего-то не знают?! — Он зажмурился, на лбу проступили неконтролируемые капельки пота. — Я чувствую, что скоро найду ответ. Найду его с вашей помощью. И до той поры, а уж тем более — когда это случится, — лучше нам всем держаться вместе…

— Значит, Стас тебе нужен не потому, что ты хочешь ему помочь, а как один из фрагментов рассыпавшейся мозаики?

— Опять про мозаику, — усмехнулся Кратов. — Которую раскидали по белу свету от греха подальше… Да.

Стас мне нужен для этого. А заодно — и чтобы ему помочь.

— И меня ты просто держишь при себе, как собачку или кошку?

— Да.

— Чтобы я, однажды объявившись, никуда не пропала? И была под рукой в нужный момент, когда придет пора собирать мозаику?

— Да.

— И поэтому ты развлекаешь меня днем, и спишь со мной ночью?

— Нет! Вот это — нет и нет!

— Костя… — всхлипнула Рашида. — Ты меня сейчас раздавишь… ты делаешь мне больно… я нос расплющу о твою грудь!

— Э… гм… — послышалось неподалеку. Междометия звучали как бы смущенно, хотя на самом деле это была фальшь от начала до конца.

Рашида резко отстранилась, и даже отступила на несколько шагов, нервно поправляя сбившуюся прическу.

— Опять эти зрители, — проворчала она.

— Если вы обо мне, — заметил доктор социологии Торрент, как всегда, похожий одновременно и на Дуремара, и на Паганеля, и на всех чертей сразу, то я подошел только что. В отличие от полутора десятков посторонних и совершенно случайных наблюдателей в окрестностях. И если я понимаю, что это всего лишь специфическая ваша манера сглаживать эмоциональный дискомфорт в общении со своим сексуальным партнером, то они-то уж наверняка вообразят невесть что…