Delirium/Делириум - Лорен Оливер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выйдя на улицу, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на окно спальни. Одно мгновение мне чудится, будто я вижу в нём лицо Грейси, бледное, словно луна. Но скорее всего, это лишь игра теней, безмолвно пляшущих на стенах дома. Когда я опять взглядываю на окно, там никого нет.
*Дом №37 по Брукс-стрит совершенно тёмен и тих, когда я протискиваюсь через заколоченное окно первого этажа. «Его нет! — думаю я. — Он не пришёл», — но часть меня отказывается в это верить. Он должен был прийти!
Достав фонарик, начинаю шарить лучом во мраке — второй раз за день — из чистого суеверия не желая позвать его вслух. Просто не могу, непонятно почему. Если он не ответит, то мне придётся окончательно увериться в том, что он так и не получил моей записки. Или, что ещё хуже — получил, но решил не приходить.
В гостиной я останавливаюсь как вкопанная.
Наши вещи, которые ещё днём валялись повсюду, исчезли. Рассохшийся дощатый пол лежит под лучом моего фонарика голый, на всей обстановке — ни малейших следов нашего недавнего присутствия: ни брошенной в угол майки, ни полупустого флакона солнцезащитного лосьона — ничего. Было время, когда я боялась ночью входить в глубину этих сумрачных помещений, но это было давно. А сейчас страх возвращается, страх перед анфиладами тихих комнат, наполненных брошенными, медленно превращающимися в пыль вещами, перед тёмными углами, в которых взблёскивают крысиные глаза. На меня словно пахнуло ледяным дыханием: Алекс всё же был здесь и убрал все наши вещи.
Теперь мне всё окончательно ясно. Он больше не хочет иметь со мной ничего общего.
На какое-то время я даже забываю дышать. И тогда приходит Оцепенение. Его волна так сильна, что бьёт меня в грудь, словно настоящая, реальная водная стихия, налетающая на прибрежный волнолом. Мои колени подгибаются, и я, непрестанно дрожа, съёживаюсь на полу.
Его больше нет. Из моего горла вырывается придушенный звук. Роняю фонарик— тот с щелчком гаснет — и громко, не сдерживаясь, рыдаю в темноте. Слёзы текут таким неудержимым потоком, что, кажется, скоро наполнят весь дом, и я утону. Или река слёз вынесет меня отсюда и забросит куда-то очень далеко.
И тут тёплая ладонь ложится мне на затылок, откинув спутанные волосы.
— Лина.
Я оборачиваюсь — Алекс! Стоит, склонившись надо мной. Я, по сути, не могу в темноте как следует рассмотреть его лицо, но оно кажется мне тяжёлым, строгим и неподвижным, словно высеченным из камня. На короткое мгновение мне приходит в голову, что он только чудится мне, что это лишь призрак, но тут его рука снова касается меня — твёрдая и тёплая, настоящая.
— Лина, — повторяет он. Похоже, он не знает, что ещё сказать. Я с трудом поднимаюсь на ноги, вытираю рукой слёзы.
— Ты получил мою записку!
Пытаюсь прекратить всхлипывать, но добиваюсь лишь того, что начинаю икать.
— Записку?
Хорошо бы, чтоб фонарик снова оказался у меня в руке — тогда я смогла бы рассмотреть его лицо получше. Но в то же время я в ужасе от этой мысли, боюсь обнаружить в его чертах равнодушие и отчуждённость.
— Я оставила тебе записку у Губернатора. Просила встретиться здесь.
— Я не получал её, — говорит он, и, могу поклясться, я слышу холод в его голосе. — Я пришёл, чтобы...
— Постой!
Я не могу позволить ему закончить фразу. Не могу позволить сказать, что он пришёл, чтобы убрать наши вещи, что больше не хочет видеть меня. Это меня убьёт. «Любовь — самая смертоносная из всех смертоносных сущностей»...
— Послушай... — говорю я, всхлипывая и икая, — послушай, сегодня... Это была не моя затея. Кэрол сказала, что я должна с ним встретиться, а у меня никак не получалось предупредить тебя. Ну и вот... Мы стояли там, и я думала о тебе и о Дебрях и о том как всё изменилось и больше не осталось времени у нас не осталось больше времени и на секунду на одну-единственную секунду мне захотелось чтобы всё-всё стало как раньше...
Из моей сбивчивой речи, конечно, ничего нельзя понять, я знаю. Объяснение, которое я не раз прокручивала у себя в голове, пошло насмарку, слова играют в чехарду. Мои оправдания, похоже, курам на смех. Да они и ни к чему. Я вдруг осознаю, что единственная существенная вещь — наше с Алексом время вышло. Но продолжаю захлёбываться словами:
— …но клянусь, я на самом деле этого не хотела! Я бы никогда... Если бы я не встретила тебя, я бы никогда... Я ничего не понимала до встречи с тобой, правда, не...
Алекс притягивает меня к себе и крепко обнимает. Я прячу лицо у него на груди. Мы сливаемся так плотно, словно наши тела созданы специально друг для друга.
— Ш-ш-ш... — шепчет он мне в волосы и так тесно прижимает меня к себе, что мне даже немного больно, но я не жалуюсь. Как хорошо! Наверно, если бы я оторвала сейчас ноги от пола, он продолжал бы удерживать меня на весу. — Я не сержусь на тебя, Лина.
Я чуть-чуть отстраняюсь. Знаю, что даже в темноте выгляжу настоящим страшилищем: глаза вспухли, всклокоченные волосы прилипли к лицу... Слава Богу, что он крепко обнимает меня: он слишком близко, чтобы всё это видеть.
— Но ты... — Я с трудом сглатываю и пытаюсь дышать ровно. — Ты же всё убрал. Все наши вещи...
Он на мгновение отводит взгляд. Его лицо утопает в тени. Когда он вновь заговаривает, его голос звучит немного слишком громко, как будто слова с трудом проталкиваются из его горла наружу:
— Мы всегда знали, что это случится. Мы знали, что времени у нас не много.
— Но... но... — Пожалуй, не стоит говорить, что, мы закрывали на это глаза, что мы действовали так, будто всё никогда не изменится и будет длиться вечно.
Он берёт моё лицо в свои ладони и смахивает слёзы большими пальцами.
— Не плачь, хорошо? Не надо слёз. — Он легонько целует кончик моего носа, а затем берёт за руку. — Пойдём, я хочу тебе кое-что показать. — Его голос чуть-чуть срывается, и мне приходит в голову, что всё теперь срывается, рассыпается, идёт прахом...
Алекс ведёт меня к лестнице. Высоко над нашими головами потолок, прогнив, местами провалился, так что ступеньки ясно видны в серебряном свете луны. Когда-то давно лестница, наверно, производила внушительное впечатление: она величественно устремляется вверх, а потом раздваивается, ведя к площадкам на обеих сторонах.
Я не была на втором этаже с того времени, когда Алекс привёл сюда нас с Ханной в первый раз — мы тогда решили исследовать весь дом, комнату за комнатой. Мне даже в голову не пришло проверить второй этаж сегодня днём. Здесь, пожалуй, ещё темнее, чем внизу, и жарче — чёрная, невообразимо влажная духота.
Алекс быстро мчится по коридору мимо целого ряда одинаковых деревянных дверей.