Персональное дело - Владимир Войнович

   Мы знаем много примеров, когда очень хороший писатель нуждался в помощи, но его к этой нужде приводили насильно. Допустим, Булгаков, Платонов, Зощенко много бедствовали (а Литфонд безмолвствовал), но только потому, что их в эти бедствия ввергали. Если бы их книги не запрещались, они никогда не нуждались бы ни в чьей помощи и очень хорошо обходились бы без Литфонда.

   Всегда могут найтись единицы (но не тысячи), которым на каком-то этапе стоит помочь, но для этого на Западе, например, существуют не один, а разные фонды. Разные и – что важно – не зависимые от тех, кому они чего-то дают. А кроме того, есть газеты и журналы, с которыми писатель может сотрудничать, есть университеты, где он может что-нибудь преподавать или получить место writer in residence (не знаю, как перевести на русский – писатель на жительстве, что ли). Занимая такое место, писатель ведет семинары (примерно как в Литинституте) и за эту непыльную, но полезную работу получает очень недурную зарплату. И это нормально. Из 10 000 членов СП есть тысяч девять с половиной, которым вовсе не обязательно быть свободными художниками, они ничем такой привилегии не заслужили.

   Есть и еще одно соображение. Конечно, Литфонд за время своего существования накопил большие богатства, и неплохо бы ими как-нибудь по совести распорядиться (лучше всего напасть на него ночью в масках, все захватить и поделить поровну). Но сейчас, в период развала всех структур, естественно желание стоящих поближе к кормушке урвать от нее как можно больше и убежать.

   Я думаю, что в процессе борьбы за Литфонд разные силы раздерут его на части и от него ничего не останется. И чтобы ему оставаться богатым, нужны новые поступления. А откуда они возьмутся? Раньше государство сколько хотело, столько из нашего кармана вынимало, нас о том не спрашивая. А теперь если будет рыночная экономика, то мы, наверное, сами начнем решать, куда деньги вкладывать, куда нет. А с нас отовсюду будут тянуть. Члену Союза писателей надо заплатить взносы. Если он в двух союзах, то двойные. Если он еще член Пен-клуба, то и туда. А в Литфонд?

   Если эта организация существует в самом деле для помощи неимущим, то должно быть так. Богатые люди туда платят много, но оттуда не берут ничего. А бедные ничего не платят, но кое-что берут. Так вот я спрашиваю богатых: вы согласны платить и не брать?

   Теперь перехожу к сути моего предложения, которое никем принято, конечно, не будет.

   Рынок, как известно, наступает. Хорошо это или плохо, но его уже никто не удержит. Он создает новую систему ценностей и общественных отношений. Кто был никем, может быть, и не станет всем, но кто был всем, вполне рискует стать никем. Это касается в первую очередь партийных боссов, преподавателей марксизма-ленинизма, секретарей Союза писателей СССР и, увы, большинства рядовых писателей тоже.

   Рынок – дело жестокое. Правда, не такое все же жестокое, как социалистический образ жизни. На рынке писателя не убивают, не сажают, не ссылают, не выгоняют за границу и не заставляют придерживаться единственно правильного художественного метода, благодаря при этом партию, которая его этим методом вооружила. На рынке закон простой: пиши, что хочешь, хоть про секретарей обкомов, хоть про коров. А дальше – найдешь покупателей, будешь сыт, не найдешь, останешься голодный. И даже если партия и правительство тебя провозгласят величайшим и навешают на тебя всяких золотых знаков отличия, то и это потенциального покупателя твоей книги не соблазнит.

   Как мы привыкли жить? Каждый писатель (не секретарь и не член парткома, а рядовой), если он никого не трогает и никому не мешает, время от времени должен издавать свои книги. Не потому, что они кому-то в самом деле нужны, а потому, что он член Союза писателей, ему скоро исполнится пятьдесят лет, у него больна жена, его два года не издавали и вообще товарищу надо помочь. Помочь – это значит много тысяч рублей потратить на издание его книги и, ничего за них не выручив, несколько тысяч заплатить автору. А саму книгу подержать на каких-то полках, а потом сдать в макулатуру. На рынке, который живет по законам здравого смысла, такой номер не проходит. На рынке если уж какие-то благодетели пожелают помочь человеку, то они ему лучше заплатят в два раза больше, ничего не издавая. И это правильно. Издавать книгу, которая никому не нужна, не только коммерчески глупо, но и безнравственно.

   Короче говоря, неизбежное наступление рынка – это для большинства членов Союза советских писателей полная и нежданная катастрофа. Моральная и материальная. Их писания коммерческой ценности не представляют, а художественной тем более. И что им теперь делать? Те из них, кто помоложе, возможно, переквалифицируются по примеру Остапа Бендера в управдомы. Но есть такие, кто до пенсии пока не дожил, а возраст, в котором еще можно овладеть другой профессией, уже перешли. Допустим, те, кому сейчас лет пятьдесят с лишком. Им без помощи просто не выжить. Но помогать им надо не изданием их не имеющих спроса книг, а просто деньгами. В какой форме, не знаю. Может быть, в виде пенсий: или в связи с потерей кормильца, или как инвалидам идеологической войны. А лучше всего до достижения пенсионного возраста выдавать им обыкновенное и распространенное в странах с рыночной экономикой пособие для неимущих. Конечно, такого пособия не заслужили секретари СП и другие приближенные к литфондовской кассе люди, которые высосали из нее все, что смогли, да и сейчас досасывают остатки, вроде того теленка, что припал к вымени мертвой коровы.

   P.S. Кажется, я недооценил наших телят-писателей. Со дня написания этого фельетона прошло 13 лет, а они все еще сосут ту же корову и что-то еще высасывают.

    1992

Бессонница

   Всегда хотел овладеть методом, который называется поток сознания. Какой замечательный и удобный жанр. Не надо выдумывать никаких сюжетов, не надо заботиться о схождении нитей, об образах. Сидишь, думаешь. Или лучше лежишь, думаешь. Особенно когда лежишь, включив на сон грядущий телевизор, он что-то бубнит, ты о чем-то думаешь, мелькают кадры, глаза слипаются, «поток сознания» струится, захватывая всякий попутный мусор. Мешаются в голове впечатления прошедшего дня, память о чем-то сделанном или упущенном, мысль недодуманную вытесняет еще не созревшая, мелькнула в уме строка, фраза, шутка, надо бы встать, зажечь свет, надеть очки, найти клок бумаги и карандаш, лень, ладно, утром запишу, а к утру уже все выветрилось, испарилось. Думаешь о вечном и текущем, о жизни, о смерти, о капризах моды, погоды и всякой чепухе вроде смены правительства, падения рубля и шатаний доллара, который сейчас наперегонки с рублем мечется вверх, вниз и в сторону, реагируя то на назначение у нас председателя Центробанка, то на показания у них президентской стажерки. Глупейшая история, чисто американское лицемерие. Если б у нас, предположим, президент переспал, ну и что, а если б соврал, то тем более, да он это и делал, и сколько раз, у нас вранье даже и малым грехом не считается.

   Последний раз про девальвацию, что не будет, а она… что говорить! Ну, их-то лидер нации, допустим, да, переспал, тоже нехорошо, да ведь он не первый и вряд ли последний, но если уж грех попутал, что же должен сразу всех, жену, дочь, конгресс, большое жюри, весь мир оповестить, не упуская деталей? И все мало. Самое пуританское общество в мире, тривиальную бытовую историю превратили во вселенскую порнографию с вовлечением малолетних потребителей Интернета. Он уже признался, грешен, стыжусь, каюсь, было дело, но они прямо по Галичу, давай подробности, и не уклончиво «было дело», а в точном медицинском определении и когда, каким способом, сколько раз и сколько времени, что же он, к делу с секундомером приступал и в блокнотик записывал?

   Охают, ахают, соврал! А что же ему было делать? Что благороднее в данном казусе – сказать правду или соврать? Профессора Пинского лет двадцать тому назад на допросе следователь КГБ, уличая, спросил: «Разве честный человек не должен говорить всегда правду?» – «Не должен, – уверенно ответил Леонид Ефимович. – Один человек, – припомнил он, – однажды сказал правду, и вот уже две тысячи лет его проклинает все человечество». Сказал правду, получил гонорар. 30 сребреников. Сейчас гонорары возросли – стажерке за книгу предлагают миллионы долларов. С каким успешным писателем можно сравнить? А впрочем, писательство, литература, это что за занятие? Единственное дело, где профессионализм и мастерство ничего не значат. Самые преуспевающие материально писатели – халтурщики со скудным запасом слов, убогими идеями и примитивными сюжетами. На книжном рынке ситуация выглядит так, как если бы бижутерия продавалась наравне с драгоценностями и при одинаковой цене раскупалась охотнее. В любой области смешно, если за дело берется дилетант. Не умея танцевать, не станешь солистом балета, а не имея голоса – оперным певцом. А в литературе не так. Здесь, не умея связать двух слов, можно стать автором книг и зарабатывать на них больше профессионального литератора. Спрос на книгу определяется не занимательностью, не качеством, а черт знает чем и числом неприхотливых читателей. В словарях сказано, что невежда – это необразованный человек. Не точно. Если сапожник не читал Пушкина, но хорошо тачает сапоги, он не невежда. Он становится невеждой, когда судит выше сапога или по принципу: «Я Пастернака не читал, но скажу». На меня еще недавно за «Чонкина» нападали генералы, которые рассуждали о литературе как полнейшие невежды. Из них многие кончили по две академии.