Я – меч, я – пламя! - Василий Кононюк

Затем начались проверки в подразделениях. Со связью везде картина была приблизительно одинакова, без пинков дело не шло, но после пинка никаких особых проблем не возникало. «Со связью нужно решать. Требуется постановление наркома обороны, предписывающее хотя бы раз в неделю отключать все телефоны в войсках и пользоваться исключительно радиосвязью. Тогда дело пойдет. Иначе радиостанции будут пылиться на складах, пока кто-то не приедет и не настучит по ушам. Когда этот кто-то уедет – сложат в коробки и сдадут обратно на склад. А приказ есть приказ. Отключив телефоны, вынуждены будут осваивать новую технику. С этим все ясно, но с Люшковым ничего не ясно. Фриновский уже несколько дней трясет управление, а Генрих Самойлович никаких подозрительных движений не предпринимает, то ли выжидает и у него уже все готово, то ли вообще об этом не думает. Обидно будет не успеть. Еще неделю мы покрутимся в близлежащих частях, а потом – суп с котом. Придется сообщить начальству, чтобы на меня не рассчитывали или выделили для захвата персональный самолет и парашют!» – устало подумала Стрельцова.

Вечером разболелись зуб и голова. У дежурной по этажу нашелся порошок аспирина, но помог не сильно, видно, продуло непривычную к такой погоде девушку холодным февральским ветром. Не успела она усесться за вечернюю работу по анализу всего, что ей за день пришло в голову, как прибыл посыльный от Фриновского с сообщением, что ее желают видеть.

Заместитель Ежова разместился в двухкомнатном люксе, первую комнату которого оборудовал под временный кабинет. Михаил Петрович сидел за письменным столом и что-то писал. Был он мужчиной большим, сильным, излучающим надежность и уверенность. Лишь слишком мягкие, брезгливо изогнутые губы портили его внешность, выдавая натуру подозрительную и беспринципную.

– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, лейтенант Захарова по вашему приказанию прибыла.

– Присаживайтесь, товарищ лейтенант. Я хотел с вами побеседовать неофициально по поводу того представления, которое вы устроили в поезде. Так как мне это рассказал товарищ Мехлис, все говорит о проступке, который может иметь для вас самые серьезные последствия.

– Докладываю по существу: я заметила, что повар умышленно делает пищу излишне острой, видимо, с целью увеличить продажу пива и вина. Не запивая, его блюда есть было просто невозможно. Начальник поезда знал это, но не предпринимал никаких мер к исправлению ситуации. После сделанного мной внушения и объяснения того, как можно трактовать такие действия, ситуация исправилась, повар впервые за восемь месяцев работы получил от трудящихся четыре благодарности с записью в книгу предложений. Начальник поезда стал регулярно дегустировать блюда своего вагона-ресторана. Это все.

– Хм… в вашей интерпретации это выглядит совсем не так, как рассказал товарищ Мехлис. Чем вы это объясните?

– Товарищ Мехлис при этом разговоре не присутствовал. Насколько мне известно, свидетелей не расспрашивал. Кто и какую информацию ему предоставил, мне не сообщал. Я ему объяснила то же, что и вам, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга.

– Понятно… а что там у вас за вопросы появились к местным товарищам? Мехлис рассказывал, что ему жаловался на вас товарищ Люшков.

– Рискну предположить, что товарищ Мехлис неправильно понял товарища Люшкова. Не сомневаюсь, товарищ Люшков просто перепроверял то, что услышал от меня.

– И что же он от вас услышал?

– Я собирала сведения о некоторых командирах штаба армии. Это одно из моих заданий.

– Расскажите поподробнее о ваших заданиях.

– Мне поручено в свободное от основной работы время выполнить несколько дополнительных заданий. О сути этих заданий приказано никому не докладывать. Я думаю, вас этот запрет не касается, но я обязана выполнять приказ. Если это вас интересует, можете попытаться выяснить детали у моего начальства в установленном порядке.

– Кто вам давал задание?

– Я не имею права об этом говорить. Вы это можете выяснить в установленном порядке, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга. Мне очень жаль, что приходится вам отказывать, но приказ есть приказ. Прошу меня правильно понять.

– Я вас понимаю… одно хочу заметить. Ваши отношения с товарищем Мехлисом, с моей точки зрения, не способствуют выполнению вашего задания, каким бы оно ни было.

– Вы правы… это моя грубейшая ошибка. С самого начала не заладилось, а потом уже поздно было. Я приложу все силы, чтобы исправить положение.

– Не нужно себя так ругать. Товарищ Мехлис человек не простой. Если будут трудности, обращайтесь, думаю, смогу вам помочь.

– Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга. Для меня большая честь познакомиться с вами. Надеюсь, что мы еще не раз встретимся.

– И мне было интересно познакомится с вами, товарищ Захарова.

Когда она выходила за дверь, он задумчиво осмотрел ее ладную фигуру, двигающуюся внешне плавно, но на самом деле быстро и стремительно. Все, что он сегодня успел о ней узнать по телефону, сделав несколько звонков в Москву, привело в легкое изумление. Ему достаточно быстро удалось установить – ее перевод в столицу был организован по неофициальной протекции Артузова, более того, как только лейтенант Захарова уехала в командировку, Артузов распорядился передать ее личное дело в ИНО, при этом оставив на работе в отделе, проверяющем боеспособность частей РККА. В данный момент она являлась сотрудником ИНО, прикомандированным к отделу НКВД, а значит, неприкасаемой. Фактически, после реорганизации ИНО и подчинения его непосредственно Сталину, только он мог дать добро на арест сотрудника этой организации. Но такого еще не было. Сотрудник ИНО мог бесследно пропасть, стать жертвой несчастного случая или разбойного нападения, но обвиняемым он не становился никогда.

Все эти изменения в карьере ничем не примечательной ранее сотрудницы НКВД произошли в течение последних трех недель. «Интересно девки пляшут… – подумал Фриновский. – Чем же она так Артузову сподобилась?» Как только осторожный комиссар госбезопасности увидел рядом с девушкой торчащие уши Артузова, сразу прекратил дальнейшие расспросы. Слишком тесные отношения связывали Сталина с Артузовым в последнее время, чтобы лезть в его дела, когда видно невооруженным глазом – ИНО не хочет привлекать внимания к этой сотруднице. «А девушка непростая, сразу видно. Как их только Артузов находит, талант у него на девок…»

Его мысли невольно вернулись к недавнему покушению на Ольгу Стрельцову.

Та неожиданно для всех, в том числе и ее непосредственного руководителя, который замучил следователей рассказами, какая она гениальная ученая, оказалась сотрудником ИНО. Артузов ее после покушения где-то спрятал, так и не показав следователям, как не показал нападавших, ни убитого, ни арестованного. На жалобу Ежова вождь коротко ответил:

– Артузов сам разберется, не надо ему мешать.

Фриновский тем не менее по распоряжению Ежова покопал немного это дело, официально никто не мог этого запретить, попытался разобраться, что же от них скрывают. Когда разобрался, никому ничего не сказал, Ежову доложил официальную версию про английских диверсантов. Слишком пахло смертью от того, что он раскопал. Доказательств у него не было, но он не сомневался: та Ольга, которую в свое время поручали искать Ягоде и копия письма которой до сих пор оставалась в деле, и Ольга Стрельцова, сделавшая за полтора года карьеру от уличной шалавы до крупного специалиста в радиолампах, – одно и то же лицо. Найдя ее и взяв под свое крыло, Артузов стал для Сталина не просто начальником ИНО, а доверенной особой, охраняющей объект стратегического значения.

С тех пор у первого заместителя Ежова появилась мечта встретиться с Ольгой Стрельцовой и расспросить ее о своем будущем. Он был уверен – она его знает. Михаил Петрович не спешил, жизнь длинная, рано или поздно ему удастся поговорить с девушкой. Поэтому, поняв, что у Захаровой задание от Артузова, решил помочь, если получится. Как говорят в народе, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Возвращаясь от заместителя Ежова, Оля подумала: хитрый Фриновский первым делом навел справки о ней после того, как ему нажаловался Мехлис. И что-то узнал, раз вел себя столь доброжелательно. Даже отказ ввести его в курс дела по ее нынешним заданиям воспринял как нечто само собой разумеющееся. «Хоть тут проблем не будет, а в том, что, испортив отношения с Мехлисом, я допустила грубую ошибку, он прав на все сто. Нужно исправлять положение, покривляться, показать, как я его вдруг начала бояться. Хотя… актриса из меня еще та. Как бы хуже не сделать».

Встала Оля злой и невыспавшейся. Болела голова, глаза, нос подозрительно хлюпал. Позвонив Пашковскому, она даже не обрадовалась, когда тот взволнованным голосом доложил, что вчера вечером получили телеграмму из Москвы. Люшкову предписывалось сдать дела заместителю, а самому явиться в главное управления для получения новой должности. Прочитав телеграмму, начальник, по словам порученца, сильно побледнел и хриплым голосом приказал приготовить билеты в Москву на послезавтра. Также он дал указание Пашковскому сегодня с утра перезвонить на заставу 53-го погранотряда и сообщить, что он к ним приедет не позже четырнадцати часов. Это особенно удивило Пашковского, так как не прошло и трех недель с тех пор, как 53-й погранотряд они с шефом и еще несколькими сотрудниками проверили вдоль и поперек. На вопрос Пашковского, ехать ли и ему на заставу, Люшков ответил отрицательно, велел им с заместителем подготовить список вопросов по текущим делам, на которые нужно дать пояснения до отъезда в Москву. До 53-го погранотряда было не меньше двух часов езды на автомобиле. Сильных снегопадов в последнее время не наблюдалось, так что дорога к заставе должна была быть сносной.