Арахна(Большая книга рассказов о пауках) - Антология

— Помню. Но ты не сообщал мне ничего необычайного.

— Потому что в жизни и обстановке его мало интересного. В этой стране становишься понемногу меланхоличным и мечтательным. Слишком далеко Франция, бульвар де Батиньоль и «Лорен». Иногда спрашиваешь себя, действительно ли все это существовало на самом деле, а не только в мечтах.

Так прошло два года. Затем, в один прекрасный день, мне предложили место управляющего с большим окладом и полномочиями на заводе для изготовления сурьмы. Это было в восточной части Мексики, в провинции Кристобале. Я поехал туда. Четверо суток на маленьком пароходишке. Тухлые консервы и удушливая жара. В виде развлечения — бананы и москиты. И вот наконец, после двухдневного путешествия на спине мула, я очутился в невероятном, старинном испанском городке. Можно было представить себе, что находишься в обстановке времен Филиппа Второго. Узкие улочки, белые или розовые дома, балкончики с кружевными решетками, церкви и старинные миссии. А над всем этим — синее кобальтовое небо и солнце, проникающее повсюду. Я провел там три удивительных года.

Марсель остановился. Он снова разжег свою потухшую трубку и выпил изрядную, слишком изрядную порцию коньяку. Его взгляд блуждал где-то очень далеко. Я видел, как дрожали его бледные, плохо вымытые руки, как из плохо сидевшего воротничка поднималась тощая шея. Болтающиеся брюки не скрывали костлявых ног и пробивающаяся серая щетина покрывала морщинистое лицо пепельного цвета. И эта ужасная маска ацтека в узкой, пыльной, неубранной комнате, пропитанной странным запахом… Неудивительно, что я выпил коньяку больше, чем следовало.

— Да, — продолжал Марсель, — три удивительных и восхитительных года. Какая великолепная природа! Исполинские горы всех цветов радуги. Вечно голубое небо, в котором, как аэропланы, реяли кондоры. Звон колокольчиков на шеях мулов, напоминавший Андалузию. Очаровательные девушки с великолепными зубами. Прогулки верхом на маленьких быстрых лошадях в гациенду около завода. И, наконец, Мануэла, — вполголоса произнес Марсель.

— Как, — спросил я, — ты снова пьешь коньяк?

Марсель наполовину допил свой стакан.

— Ты шутишь! — презрительно воскликнул он. — Это ничего не значит. Я каждый день утром пью полбутылки. Только благодаря этому я еще живу. Не надолго, к счастью. Хочешь, я буду продолжать свою историю? Она стоит того, чтобы ее послушать, уверяю тебя.

Я молча кивнул.

— Так как в этой покинутой стране не было даже гостиницы, то я поселился в красивом доме, принадлежавшем одной вдове, сеньоре Мануэле Ибаньес. Мне дали красивую комнату со стенами, выкрашенными известью, чтобы в ней меньше чувствовалась жара, и пахнувшими шафраном. Чтобы войти ко мне, надо было сперва пройти через ворота во двор, потом по террасе, покрытой вьющимися розами, и остановиться у второй двери слева. В моей комнате было два окна. Меньшее, расположенное довольно высоко, выходило на нечто вроде площадки. Другое, гораздо большее, во внутренний двор. Моя кровать стояла у окна, чтобы пользоваться во время жары притоком воздуха. Окно поддерживалось железной решеткой, никогда, впрочем, не закрывавшейся.

Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить, что Мануэла была красива. Ты видел «Кармен»? Во всяком случае, можешь представить себе, какой должна быль, по традиции, Кармен Мериме и Бизе? Да? Ну вот, хорошо. Мануэла была олицетворением Кармен. Даже пылающий цветок граната, приколотый за ухом, напоминал героиню оперы Бизе.

Сперва у меня не было времени думать о пустяках. Я работал, как негр, хотя негры редко работают. А вечером возвращался домой совершенно измученный. В качестве кавалера я тогда никуда не годился: сорок или пятьдесят километров верхом по мексиканским дорогам, проделываемые ежедневно, и работа доводили меня до такого состояния, что вечером я мог только принять душ, быстро проглотить какое-нибудь местное блюдо с невероятным количеством перца и броситься в кровать. Утром, на рассвете, слуга приносил мне завтрак, который я ел с большим аппетитом, но на ходу, присматриваясь, как седлают на дворе лошадь. После этого я уезжал снова. О, как хороша была жизнь!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И вот приблизительно в это время, через пол года <после> моего прибытия в этот город, я познакомился впервые с «черной вдовой». Я спускался по склону горы, возвращаясь с осмотренных приисков, и торопился на завод, потому что наступала самая жаркая пора дня, как вдруг моя лошадь рванулась вперед и споткнулась. Я соскочил на землю около кустарника, выжженного солнцем. Взяв лошадь под уздцы, я направил ее в тень, чтобы посмотреть, не случилось ли чего-нибудь с подпругой, но она снова сделала такой неожиданный скачок в сторону, что уздечка выскочила у меня из рук. Может быть, она спасла мне этим жизнь, потому что, оглянувшись, я увидел что-то черное, не больше котелка, появившееся неизвестно откуда и упавшее в нескольких шагах от меня. Быстро направлялось оно ко мне. Едва я успел сообразить, в чем дело, как лошадь снова сделала сделала отчаянный скачок в сторону и снова я увидел это существо, описавшее параболу в нашем направлении. После этого оно поднялось на длинных мохнатых черных лапах.

Мой дорогой Роже, змею считают олицетворением на земле духа зла. По крайней мере, так принято издревле. Я думал точно так же до тех пор, пока не встретил «черную вдову». А можешь поверить, я видел всевозможных пресмыкающихся за пять лет жизни в Центральной Америке. Громадных давящих питонов, кобр, гремучих змей и даже маленьких изящных коралей, которые, если укусят человека во время его сна в ухо, палец или ногу, отправляют его на тот свет в течение нескольких секунд, не давая ему даже прийти в сознание.

Так вот, Роже, все эти ядовитые бестии кажутся ягнятами, игрушками для старых дев в сравнении с «вдовой», которую могло придумать действительно только дьявольское воображение. Представь себе паука, да, простого паука, туловище которого не больше голубиного яйца на восьми больших бархатных черных лапах, но глаза которого настолько похожи на человеческие и исполнены такой ненависти и злобы, что ни одно животное, да и ни один человек не может выдержать их взгляда. Понятно, почему моя лошадь готова была взбеситься: еще немного, и бедное животное было бы укушено этой бестией.

Мне нужно было удирать как можно скорее. «Вдова» принадлежит к тем редким в животном мире существам, которые нападают сами на кого угодно и когда угодно. Она бросается на всякого, кто только очутится поблизости, и ее челюсти настолько сильны, что прокусывают любую одежду и кожу, а против ее укуса еще не было найдено противоядия.

Я даже не пытался раздавить эту гнусь. Я чувствовал, что мои волосы подымаются дыбом. Отскочил несколько раз влево и вправо, в то время как она собиралась для нового прыжка и не сводила с меня взгляда своих пронзительных глаз, в которых светилась вся ненависть ада. Я готовился к тому, чтобы броситься бежать со всех ног. Добежав до лошади, остановившейся, к счастью, неподалеку, я быстро вскочил на нее и помчался во всю прыть домой. Даже входя уже во двор дома, я еще дрожал. А я должен тебе сказать, Роже, что я не больший трус, чем мы все. Но это ужасное существо, это воплощение зла, эта смертельная опасность, в которой я находился несколько минут, потрясли меня. Я бросился как был, в сапогах и бриджах, на постель и выпил залпом стакан коньяку.

Когда я немного пришел в себя, поднялась портьера, отделившая вместо двери в эти жаркие дни мою комнату от коридора. Предо мой стояла Мануэла. Яркий солнечный свет падал на стену. Она прислонилась к стене, и, склонив голову набок, с улыбкой посмотрела на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вы кажетесь очень взволнованным, Марселито, — заметила она, — если забыли даже о завтраке. И легли в сапогах на кровать, как простой гаучо! Разве вам не стыдно?

Я повернулся, немного смущенный, но не желая давать ей объяснений, так как боялся, что она станет смеяться надо мной. Вместо этого я пожаловался на жару, извинился и отправился за стол в маленькую комнату, служившую мне столовой, где уже все было приготовлено для завтрака.