Свора - Зов крови - Юлия Колесникова

Мы проводили Теренса, Бет и Еву, и лишь тогда я выложила это воспоминание Калебу.

— Уже поздно, я не успею сделать — там просто завал работы.

— Тогда поехали к тебе, я помогу.

— Но ты собирался рисовать, — слабо возразила я, хотя мне очень хотелось, чтобы он поехал, и чтобы повторилась та ночь, когда Калеб ночевал в моей комнате.

— Ничего, потом порисую, как от тебя приеду, — эти слова убили во мне слабую надежду, что он останется на ночь. Наверное, что-то отразилось на моем лице, так как Калеб поцеловал меня нежно и добавил: — Как-нибудь в другой раз.

Он как обещал, помог мне все сделать, и с его помощью газета была готова за час. И я со спокойной душой легла спать, сожалея о том, что он так и не остался.

Утром я съездила в школу лишь для того, чтобы отдать стенгазету, так как была суббота. Мистер Чан остался доволен, и удивлен мастерством с каким была изготовлена стенгазета. Как и я. Я видела работы Калеба, знала, как он хорошо рисует, но видя перед собой на стенгазете, где рисовал он, а где я, мне становилось даже неловко. Потому что его талант подавлял меня, и хотелось кинуться к газете и зарисовать все то, что я нарисовала вчера. Можно было конечно утешать себя, что вечером я была сонной и уставшей, но это все равно будет не правдой. Я так давно закинула свое творчество, что мне даже трудно было вспомнить, сколько прошло лет с того момента, когда я в последний раз брала кисточки в руки. А теперь возле него мне хотелось тоже быть не просто посредственностью, а полностью использовать свой талант. Стоило бы поговорить об этом с ним, может он бы захотел меня учить?

Эти лишние минуты с ним, будут еще одним дополнением в копилке моей памяти, из которой я выуживаю фрагменты, когда его не бывает рядом. В основном так происходило на уроках, или в хоре, во время волейбола или болтовни Бет — в то время, когда Калеб не просто не был рядом, а и находился очень далеко от меня.

Его улыбки, поцелуи, поднятие брови — все это было самым драгоценным, а за тем следовали слова, шутки, напряжение лица, когда он смотрел на меня с желанием. Все это было моим самым драгоценным кладом, спрятанным в коридорах памяти. Интересно, смог бы такой человек, как и я, имеющий мои возможности, отыскать их? Меня даже передернуло от мысли, что такое возможно. Но в то же время, я без зазрения совести иногда позволяла себе такое же относительно моих друзей, родителей да и просто не знакомых людей — иногда случайно, иногда специально, и лишь одно сознание я усердно игнорировала — Калеба. Как же так, как мне с этим бороться, ведь письмо Джейсонда вовсе не прояснило для меня ситуацию с моей способностью — я все еще его не контролировала. И мне даже не представлялось, с какого конца зайти, чтобы начать как-то осваивать незнакомые земли моего таланта.

Теперь я знала еще одну грань своей способности — я могла общаться с волками, к тому же совершенно этого не желая, и именно эта способность меня пугала. Сколько их таких? И со всеми ли у меня может быть подобная связь? Почему именно я? Почему именно с волками? И хотя мои домашние старались не подавать вида, я-то понимала, что и их волнует этот аспект моего сознания. И главное, что он и меня страшно волнует.

Проехавшись бесцельно по городу, я почему-то не решалась ехать к Калебу, даже не смотря на то, что очень хотела его видеть, мои мысли были слишком уж тяжелы, чтобы делиться ими с Калебом. Не хотелось казаться малодушной, или дать Калебу еще одну причину, чтобы опекать меня как ребенка.

Так покружив возле минимаркета, я купила несколько шоколадок и сок, и сама не понимая куда еду, направилась в сторону выезда из города. Так я доехала до нашего места, с которого открывался вид на город. Еще даже не было двенадцати, но по свету могло показаться, что почти четыре часа дня. Город не спешил просыпаться. Нехотя ползали машины, где-то очень далеко был слышен звук бензопилы, а может и газонокосилки, только, что подстригать в конце октября, я не понимала. Дожди и сырость, это все что менялось в нашем городе, причем сменяли они друг друга по странной траектории. День сырость — два дождь, два дня сырость — три дня дождь, и так с возрастанием они доходили до того, что дождь лил на протяжении пяти дней, пока не возвращалось к тому, что сырость продолжалась всего день. Сегодня мне повезло. Никакого дождя, а только ветер, и, словно дымовая завеса, от земли поднимался туман, окутывая постепенно все вокруг нашего города. Какая хорошая погода для тренировки — не без ехидства вспомнила я слова Джейсонда из письма.

Хотя чего я злюсь? Что я ожидала прочитать — что в моей голове есть кнопочка, на которую стоит нажать, и она мигом выключает странную связь с оборотнями и снимает головную боль? Такого быть просто не могло, мне предстоит еще прилично помучаться прежде чем я смогу контролировать ситуацию со своим сознанием. Хорошо, что возле меня почти постоянно были вампиры — с ними было легче, чем с просто людьми. Мне было и проще попасть в их дремлющие умы, и в то же время они меня так не подавляли и не вымучивали как люди, или же, как сознание Сани Стюарт.

Вытащив плед, я завернулась в него и села на еще не остывший капот. Медленно со стороны леса наползал туман, и я могла бы сидеть тут вечность, но мне не хватало Калеба.

Неожиданно со стороны дороги раздался звук, я не стала оборачиваться, надеясь, что это Калеб. Все во мне требовало его появления, и в то же время я чувствовала, что это не он. Возле меня на машину неожиданно сел Прат.

— Почему ты здесь?

Я тяжело взглянула на Прата, гадая, что он может подумать о моем одиночестве. Но Прат сохранял спокойствие на лице, и полное отсутствие ухмылки меня поразило.

— Вы поссорились? — он спрашивал, а не констатировал, что бывало с ним чаще.

— Нет. Я хотела подумать…наедине, — я надеялась, что это достаточно прозрачный намек. Но не для Прата. Он устремил свой взгляд тоже на город, и пусть он молчал, я уже не могла сосредоточиться. Его тонкий, аккуратный профиль, напоминал мне портреты старых мастеров, что часто любил показывать наш учитель по рисованию в Чикаго. Но вот черные, несколько демонические, глаза и разметавшиеся волосы не соответствовали тому эффекту респектабельности, что были на портретах. Все в Прате говорило о порочности, которой почему-то не замечали женщины и девушки в городке. Стоило ему появиться, как на Самюель тут же посыпались приглашения то на обед, то на ужин, чтобы она познакомила всех с Пратом. Родители как могли отчаянно отбивались от этих приглашений, но с трудом — изголодавшиеся женщины нашего городка были неутомимы.

Я достала из своей сумки тетрадь и карандаш, руки сами не произвольно решили, что им стоит чем-то заняться, и потому они стали рисовать. Когда-то я постоянно оттачивала портреты именно на Прате. Во-первых, ему это очень нравилось — запечатлевать свое совершенство, а во-вторых, родители не любили, когда я их рисовала, они считали, что так можно будет увидеть какие они в действительности.