Беловодье - Марианна Алферова

— Припозднился, — отозвался Роман.

— Зато охранников у телекамер больше нет. И у двери — тоже.

— Что же ты с ними сделал?

— Усыпил.

— Гипнозом?

— Ну, вроде того.

Дядя Гриша провел ладонью по хромированному стволу пистолета.

— Я нашел еще двоих, — сказал он. — Теперь они мертвы. Больше в этом дворце никого нет.

— Кто вы? — спросил Роман. — Ведь вы…

— Главный хулиган! — И дядя Гриша подмигнул колдуну.

— Но ведь это убийство.

— Если ловишь ядовитую змею, то должен знать, что она может укусить. — Дядя Гриша спрятал пистолет в кобуру. — Я кусаюсь. — Он вытащил из-за пазухи поллитровку, глотнул. Неужто не отобрали? Нет, отобрали, конечно. Эта наверняка трофейная. — Я совсем не добренький и не мягонький человек, каким ты вообразил меня, племянничек. — Дядя Гриша похлопал колдуна по плечу. — Я очень даже могу свернуть какому-нибудь мерзавцу шею. И совесть меня не замучает. Обещаю.

Роман открыл багажник «тойоты». Канистры были на месте. Роман налил в найденную пустую бутылку воды. После плена пить хотелось невыносимо.

Ну что ж, можно ехать дальше.

— До усадьбы еще далеко, — заметил Баз. — Они нас непременно перехватят. — Он неожиданно стал пессимистом.

— Попытаются, не спорю, — отозвался дядя Гриша.

— Как будем действовать? — спросил Роман. После того как они вырвались из плена, на него нахлынула странная апатия. Видимо, соприкосновение с колдовским огнем, стихией враждебной, не прошло даром.

Если Ник Веселков был связан с Сазоновым…

«Связан он, связан, это точно!» — криком прорвалось через колдовской сон.

«Не мешай!» — отмахнулся колдун от собственного сознания.

…Если связан, то кто поручится, что на пути их не ждут новые ловушки? И потом, ведь кто-то еще может знать дорогу… Сазонов мог сообщить… Если он с Ником Веселковым связался, то и с другими мог… А, плевать… Мне Надю оживить, Стена из петли Беловодья выдернуть, и плевать… и… Но обидно ведь… обидно им отдавать Беловодье… Нельзя отдавать…

Сделай то, не знаю что… Сделай то, не знаю что…

Не хочу ничего больше делать!

— Скорее! — умолял Роман дядю Гришу.

— Я хулиган, но не сумасшедший, — отзывался тот. — Вон, видишь, стоит мил человек. Они завсегда здесь стоят. Чуть я нажму на газ, он жезлом полосатым своим махнет, тачку нашу тормознет и сотенку — «цоп».

О том, что тачка наверняка уже в угоне числится, Роман напоминать не стал.

— Останови машину, — приказал колдун.

Дядя Гриша миновал пост ГАИ и притулил «тойоту» у обочины. Роман облил капот и стекла пустосвятовской водой, прошептал заклинание и вернулся в салон.

— Теперь гони, — приказал кратко.

И «тойота» помчалась, беззастенчиво обгоняя новенькие иномарки, проскальзывая в щели между гружеными «КамАЗами». Гаишники ее не видели.

— Ну, ты и хулиган! — восхитился дядя Гриша.

В доме Марьи Гавриловны ныне располагался музей. В революцию усадьбу Гамаюновых, как все усадьбы, разграбили, но чудом не сожгли. То есть чудом в прямом смысле этого слова — заклинание от огня уберегло. Лишь пустили красного петуха, как дождь хлынул и загасил. Потом раза три или четыре пытались поджечь — и опять не сгорела. Обуглился один флигель, но и только. Война обошла усадьбу стороной — грабить там было уже нечего. В уцелевших помещениях в тридцатые годы устроили общежитие для рабочих птицефабрики. В шестидесятые решили в доме Марьи Гавриловны сделать музей, поскольку строение еще держалось, не обрушилось и кое-где даже внутренняя отделка уцелела. Несколько комнат у общежития отняли, отыскали пару кресел, диван, какие-то картинки. На том дело заглохло.

А потом, в середине девяностых, вдруг объявилась красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, направилась прямиком в кабинет к директору, поставила на стол какие-то заграничные коробки. Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья лишь пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. А гостья вынула пачку сигарет, но курить не стала, лишь положила пачку на стол и предложила на нужды музея фантастическую сумму. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на ремонт здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем неизвестно куда. Все, что успел директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор жил по-прежнему в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.

Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.

Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши играла его Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его любимая в этой роли. Неясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?

В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей красно-кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.

От прочих построек остались только стены — ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками.

— Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, — пробормотал дядя Гриша.