Ибсен. Путь художника - Бьёрн Хеммер

И в языковом плане драма разделена на два совершенно непохожих мира. Реллинг — это голос того мира, в который вторгается Грегерс. Здесь живут вполне обыкновенные люди, они дорожат своим покоем и не имеют никакого отношения к «идеалам», которые могут нарушить или изменить их жизнь. Реллингу, который столь же негативно относится ко всяким переменам, как и его пациенты, чужд мир представлений Грегерса.

Вновь и вновь мы замечаем, что они говорят каждый на своем языке. Например, доктор обращается к Грегерсу: «Пока не забыл, господин Верле-младший: не прибегайте вы к иностранному слову — идеалы. У нас есть хорошее родное слово: ложь» (3: 724).

В словаре Реллинга «идеал» и «ложь» — синонимы, а для Грегерса это абсолютно противоположные понятия. Именно трансформация понятий в художественной реальности драмы послужила главной причиной трагической смерти Хедвиг. Сначала она попадает в невыносимую и отчаянную ситуацию, которая является следствием непонимания и эгоизма взрослых. Но одной лишь этой ситуацией нельзя объяснить, почему Хедвиг стреляет в себя. Такое — чисто психологическое — объяснение далеко не исчерпывающее. Мы должны ясно понимать, что искажение слов и понятий также послужило причиной трагедии в доме Экдалов.

Важно отметить, что Грегерс навязывает семейству Экдалов язык и мир представлений, которые им совершенно чужды. Ялмар и Гина прямо говорят, что не понимают ни слова в его образной речи о том, каково быть «настоящей, умной, ловкой собакой» (3: 674). Позже Ялмар доказывает, что он, пожалуй, может заимствовать слова и выражения у Грегерса, но эти заимствования отнюдь не выражают его мыслей. Это всего лишь пристрастие Ялмара к напыщенной риторике, которая, как выяснится, приведет к дурным последствиям. Одна только Хедвиг чувствует, что в речах Грегерса кроется глубокий смысл: «Он все время как будто говорит одно, а думает совсем другое» (3: 675).

Особая чуткость Хедвиг и ее интуитивное восприятие речей Грегерса оказываются для нее роковыми. Благодаря присутствию этого человека дом, который был для нее родным, становится все более непонятным, «странным» и пугающим. Она попадает в хаотический мир, где нет привычных точек опоры. Она в буквальном смысле оказывается на чердаке. Этот чердак уже не является тем безобидным местом, каким она его представляла, — там обитает существо, раненное другими.

На чердаке время замерло, там встречаются девочка и смерть, совсем как на картинке в большой книге по истории Лондона, хранящейся там. Эта смерть ассоциируется с опасным и мрачным «морским дном». Для Хедвиг чердак — не только место, где она, как и некоторые из взрослых, может искать убежища, когда реальность слишком пугает. В конце концов чердак становится ее собственным опасным миром. Важно отметить, что именно Грегерс показал ей дорогу туда.

Вопрос о том, почему Хедвиг выстрелила в себя, а не в раненую утку, вызывал и вызывает множество дискуссий. На эту сцену стоит обратить особое внимание, чтобы понять, как ребенок теряется в искаженном мире взрослых.

Ялмар вынужден посмотреть в глаза правде, которую не может скрыть никакая ретушь: похоже, Хедвиг — не его ребенок. Он принимает эту правду близко к сердцу и разражается плачем. Хотя в его отношении к дочери много эгоизма, он по-своему — беспомощно — любит ее. Когда он грубо и бессердечно прогоняет Хедвиг как чужую, она вынуждена в одиночку нести всю тяжесть этого перелома в их жизни. Ведь она, как мы говорили, является заложницей прошлых и нынешних отношений между двумя семьями.

Сама того не ведая, она оказывается в таком родстве со старым Верле, какого Ялмар и страшился больше всего. И Грегерс, судя по всему, ее сводный брат. Но все-таки думает Хедвиг совсем о другом: как вернуть себе сердце человека, которого она любит и считает своим отцом?

Грегерс врывается в мир девочки, налаживает с ней особые отношения и уводит ее в свой собственный мир. В его представлениях жертва — лучшее доказательство искренности и полноты желания. Эту мысль он внушает Хедвиг. Принимая идею жертвы, Хедвиг принимает и образ мыслей идеалиста Грегерса. Их разговор свидетельствует о том, что они заключили между собой тайный союз. Грегерс уверил ее, что об этой их тайне нельзя сообщать даже матери. И Хедвиг обещает молчать.

Когда Ялмар приходит домой и опять прогоняет Хедвиг, она в отчаянии прибегает к средству, которое подсказал ей Грегерс. Ее последние слова — о той дикой утке, которую она, прокравшись на чердак, хочет принести в жертву. Утка — самое дорогое, что у нее есть. Ялмар знает, что эта утка значит для Хедвиг, — он сам говорил, что лучше бы свернуть ей шею. Но почему же Хедвиг стреляет в себя, а не в утку?

Бьёрнсон, который не раз доказывал, что глубоко понимает Ибсена, пожалуй, первым предположил, что Хедвиг гибнет просто потому, что неверно поняла своего отца. Бьёрнсон считал, что Ибсен обнаружил в данном случае плохое знание детской психологии. В реальной жизни девочка истолковала бы отцовские слова правильно. «Героиня „Дикой утки“, четырнадцатилетняя мученица, поступила так потому, что доверяла своему отцу, от которого не дождешься дельного слова. Но в действительности ребенок быстрее взрослого соображает, насколько стоит верить словам человека, от которого ты зависишь».

Так писал Бьёрнсон в 1896 году в большой статье о норвежской литературе. Но в 1884 году, сразу после выхода «Дикой утки», он весьма неодобрительно отреагировал на то, как Ибсен изобразил смерть Хедвиг. В письме Хьелланну Бьёрнсон признавался: «Я нахожу это совершенно невероятным — настолько, что мне кажется, это сам автор убил маленькую девочку. Просто ужасно».

Не все ибсеноведы — и переводчики Ибсена — догадались, что Хедвиг на самом деле неверно поняла вопрос Ялмара: «Хедвиг, согласна ли ты отказаться от этой жизни ради меня?» (3: 734). И она действительно делает это. А вот почему — остается темой дискуссии. Но вряд ли стоит сомневаться в том, что героиня слышит слова Ялмара с чердака. И Грегерс, и Ялмар слышат кряканье утки — значит, с чердака всё прекрасно слышно, и сцена, свидетелями которой мы становимся, имеет двойной смысл: диалог на видимой части сцены продублирован трагедией одинокого ребенка на незримом для зрителей чердаке.

Два плана этой решающей сцены позволяют ей стать концентрированным выражением смысла всей драмы: расколотый мир в трагикомическом освещении. Мы становимся свидетелями довольно неудачной попытки Ялмара объяснить Грегерсу, что Хедвиг, как бы то ни было, главный человек в его жизни. Понятно, Ялмар боится, что Хедвиг уйдет жить к настоящему отцу, если тот ее позовет. Но Ялмар едва ли может кого-нибудь убедить, выступая в роли героя фарсовой трагедии. Он просто еще раз показывает себя весьма заурядным и напыщенным человеком. И все же его риторика не может затмить того факта, что Хедвиг действительно ему дорога. В том вопросе, который задает Ялмар, девочке слышится просьба — «докажи, что я тебе тоже дорог». Именно такое доказательство Хедвиг готовится представить ему.