Денис Бушуев - Сергей Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
вспомнил он чьи-то стихи и взглянул на круглые вокзальные часы. До отхода поезда оставалась одна минута.
В окно постучали. Бушуев опустил стекло; на перроне стояла Ульяновна.
– Мамаша? – удивился он. – Чего ты вернулась?
Ульяновна виновато улыбнулась и суетливо передала маленький узелок.
– Забыла, Денисушка, в суматохе-то… как прощаться стала, так и из памяти вон… Тут колобки да творожок… Покушаешь дорожкой-то.
И она поманила его рукой. Он понял и наклонился. Ульяновна крепко и звучно поцеловала его в лоб, отошла в сторону и стала, поджав губы и смотря на сына влажным и тревожным взглядом. Куда он едет? Зачем он едет? Пошто сворачивает с пути, протоптанного отцами и дедами? Пошто бросает Волгу и устремляется куда-то в туман, в неизвестность?..
– Мамаша…
– Что, сынок?
Ульяновна опять приблизилась к окну. Ударил второй звонок, и кто-то крикнул: «Путевку-то, путевку-то возьми!..» Бушуев перегнулся через окно и сказал:
– Мамаша, если отец встретит Манефу, так скажи ему, пожалуйста, чтоб не обижал ее… не напомнил бы ей словом-то…
Ульяновна закивала головой и пошла по перрону рядом с тронувшимся поездом. Потом отстала, нерешительно остановилась и поднесла к глазам кончик черного платка. Вся ее маленькая фигурка в короткой бараньей кацавейке и смуглое, морщинистое, доброе лицо, с чуть подергивающимися сухими губами, выражали ту спокойную и торжественную скорбь матери, которой нет равной в мире по искренности и силе.
Бушуев закрыл окно и вздохнул. В окно ударили тонкие струи косого дождя и торопливыми мелкими каплями побежали вниз, оставляя светлые мокрые полоски на пыльном стекле. Замелькали привокзальные постройки, мелькнул семафор и одинокий товарный вагон, загнанный в тупик, и ритмически, в такт колесам, побежали телеграфные столбы, на которых то поднималась, то опускалась проволока.
И никаких стройных мыслей не было в голове у Бушуева. Как телеграфные столбы, мелькали какие-то образы, обрывки фраз, отдельные слова… Вот дед Северьян, прямой и строгий, идет по берегу в жаркий летний день с веслами на плечах… Вот покос; Денис стои́т возле плачущей Финочки, насупившись, и повторяет одни и те же слова: «Так тебе и надо, так и надо…» Вот он в тени бузины читает Шиллера, а отец кричит с крыльца: «Лодку-то смолить будем?» Вот он лежит на койке в каюте, уткнув пылающее лицо в подушку, а рядом с ним сидит Манефа и молча гладит его растрепанные волосы. Вот Берг… «Да ведь горбун-то был умнейший человек!» А вот маленький монашек, замерзающий в лесу…
Поезд замедлил ход и въехал на мост, гулко стуча колесами. Бушуев прильнул к стеклу. По Волге ходила легкая серая зыбь. Должно быть, начинался ветерок. Как ни напрягал Бушуев зрения, он не мог разглядеть в мутной пелене дождя колено реки, за которым находилось Отважное.
Поезд уже давно миновал километровый мост через Волгу, уже давно шел по невысокой насыпи среди мокрого и общипанного березового леска, а Денис Бушуев все еще стоял у окна и смотрел на восток, туда, где он впервые увидал Божий свет и где впервые познал радости и печали жизни.
В купе было грязно и сумрачно. Растрепанная бабенка в красном платке и кожаных сапогах, развалясь на скамейке, укачивала ребенка. Муж ее – угрюмый крестьянин, с изъеденным оспой лицом – молча и сосредоточенно рылся в мешке. Двое молодых рабочих о чем-то оживленно спорили, свертывая из газетной бумаги цигарки. Бушуев отошел от окна и сел в угол.
На полустанке Березово в купе вошел новый пассажир. Невысокий и полный, с румяным одутловатым лицом, в узких щегольских галифе и в распахнутом на груди черном пальто, под которым зеленела новенькая защитная гимнастерка, – он вошел уверенно и размашисто, как входят к своим подчиненным упивающиеся властью маленькие начальники. Бросив на полку тугой, скрипящий свежей кожей портфель, он бесцеремонно потеснил женщину с ребенком, снял фуражку, достал из серебряного портсигара добротную папиросу, закурил, смачно вытолкнул изо рта клубочек ароматного дыма и снисходительно, одного за другим оглядел спутников. Бушуеву не понравился его взгляд: было в нем что-то от Берга.
Еще в ту минуту, когда новый пассажир только входил в купе, спорившие рабочие сразу утихли, и Бушуев слышал, как один из них шепнул приятелю:
– Партеец какой-нибудь…
«Да, да… – подумал Бушуев, разглядывая незнакомца, – непременно какой-нибудь мелкий секретарь райкома, мнящий себя звездой первой величины…»
Раздался свисток, и поезд тронулся.
И вдруг, неожиданно для самого себя, словно подчиняясь чьей-то чужой воле, Бушуев подмигнул незнакомцу в черном пальто и довольно громко сказал:
– Берг…
Дальше все произошло с удивительной быстротой. Незнакомец недоуменно приподнял густые крылатые брови, отвел в сторону руку с папиросой и тенорком осведомился:
– Что такое?
– Вы Берг, говорю… – твердо и хладнокровно повторил Бушуев.
– Нет, вы ошиблись. Я – Коротков.
– Ну, это один чёрт…
– То есть как это – один чёрт? – еще пуще удивился гражданин в черном пальто.
И тогда со страшной силой, как зверь, внезапно выпущенный из клетки, взметнулась огневая, бурлацки-буйная душа Дениса Бушуева. Он вскочил, слегка покачнулся, стремительно схватил незнакомца за ворот гимнастерки и, вздрагивая посеревшими губами, раздельно и четко сказал:
– Врешь… Все ты врешь… Ты Берг… Ты настоящий Берг… Вас много, Бергов…
– В чем дело?.. Пусти!.. – взвизгнул насмерть перепуганный гражданин в черном пальто.
Пассажиры повскакали со своих мест, прижались в углах купе. Пронзительно заплакал ребенок на руках крестьянки. Бушуев взглянул на ребенка и как-то сразу очнулся от странного припадка бешенства. Он отпустил свою жертву, растерянно оглянулся, сорвал с полки старенький деревянный чемодан и без фуражки, в шинели нараспашку бросился в тамбур вагона, толкая встречных пассажиров. Поезд уже шел довольно быстро. Мелькнул край дощатого перрона. Брызги дождя косо залетали на тамбур. Бушуев спустился на нижнюю ступеньку подножки и прыгнул на насыпь, неловко и торопливо. Убегавшая назад земля сбила его с ног: он выронил чемодан, шлепнулся на песок, перевернулся и скатился в канаву.
Наблюдавший с перрона начальник станции покачал головой и сокрушенно проговорил:
– Проспал, бедняга…
– А то – пьян, наверно… – отозвался проходивший смазчик.
Бушуев поднялся, взял чемодан, перешагнул семафорную проволоку, пересек проселочную дорогу и вошел в невысокий, окутанный сизой дымкой дождя березовый лесок. Под ногами захлюпала вода, захрустели ветки. На рябине, тяжело опустившей пламенно-алые грозди, пересвистывались синицы. Пахло терпкой осенней сыростью и грибами. Вдалеке замирал стук поезда, и монотонно и грустно скрипела где-то телега, увязая в разбухшем проселке. Бушуев присел на обугленный пенек и закрыл лицо руками. В белокурых волосах его блестел песок, измятая и грязная шинель пузырем вздулась на спине.
– К чёрту!.. все к чёрту! – сквозь зубы проговорил он и рывком выхватил из кармана письмо редактора журнала «Революция». И в клочья изорвал.
– Не надо стихов… не надо писем… ничего не надо. Что еще? Ах да! – он порылся в кармане и достал деньги. – И денег мне ваших не надо… Берги!
Поднявшийся ветерок подхватил клочья разноцветных бумажек и разбросал их по мокрой опавшей листве. И Денис улыбнулся своей детской беззлобной улыбкой. Улыбнулся – и виновато взглянул на стайки белых и чистых, омытых дождем березок. Они росли стройно и ровно, тесно прижавшись друг к другу, и много еще янтарных листочков крепко держалось на их ветвях.
Бруснично-красным угольком догорало на западе солнце. Словно прислушиваясь к чему-то, Бушуев повернул голову налево, направо и, хмурясь через плечо, долго и пристально смотрел на восток, где на льдистом небе чернильно-черным пожаром кипела огромная туча. Какой-то нелепый, неподвижный, ртутно-холодный отблеск жег ее земной край…
Там рождался мертвый свет.
Бушуев вскочил, отряхнул песок с шинели и размашисто пошел назад, к железной дороге. «Да полно! Так ли? – думал он. – Ну о каком откровении беспокоюсь я? Не все ли мне теперь равно!..»
На полустанке было тихо и безлюдно, словно вымерло все вокруг. Бушуев отыскал на грязной стене полуистлевшее, выцветшее расписание.
Следующий поезд на Москву отходил на другой день в пять часов вечера.
Биография С. Максимова
Кровавая горячка по истреблению инакомыслящих достигла апогея. Горло народа сдавили железные клещи…
Сергей Сергеевич Максимов родился 1 (14) июня 1916 г. в сельце Чернопенье Костромской губернии в крестьянской семье. Отец будущего писателя Сергей Николаевич Пасхин, сельский учитель, был уроженцем села Ульянова Зубцовского уезда Тверской губернии, а мать Александра Ивановна, уроженка Широкова, – родом из Чернопенья. Дед Максимова со стороны матери – Иван Васильевич Широков – в молодости бурлачил, был лоцманом; жил он с размахом и имел на берегу Волги большой дом.
