Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

будней, и ее мечту о каком-то сказочном мире, так что домашние хлопоты уже не казались мне столь противными. Я со дня на день откладывала свое обращение к вице-префекту апостольской церкви, который один мог помочь мне вернуться во Францию. Впрочем, близилось время зимовки судов — выражение довольно смешное для тропиков да еще в самый разгар лета. Но именно летом здесь наступает сезон ураганов, и с декабря по март корабли зимуют в Порт-Луи под палящим солнцем. В этой части света пускаться в море наудалую, когда наступает период дождей, равносильно самоубийству

Самоубийство. Вот слово, которое неизменно возвращает меня к тем далеким месяцам, к одному оставшемуся без ответа вопросу. Мне следовало бы писать лишь о фактах, поступках… Однако опять всплывает вся эта фантасмагория…

«Стойкий» пока что стоял на якоре. Мы узнали, что господин Дюбурнёф и несколько матросов остались на корабле, тогда как господин Дюмангаро, которому уже нечего было там делать, и его супруга, приняв приглашение некоего колониста, тотчас по освобождении капитана уехали в Юго-восточный порт. Не хотел ли Дюмангаро, чтобы стерлась самая память о нем, пока он не уберется с острова? Таково было мнение нотариуса.

А между тем в ожидании никому не ясных еще перемен жизнь в Порт-Луи текла себе помаленьку, изредка перемежаясь небольшими скандалами. На мое тогдашнее существование можно бросить луч света, расставив кое-какие вешки, не очень, впрочем, значительные. Рабочие негодовали на губернатора, который, придравшись к какому-нибудь пустяку, то и дело сажал их в кутузку на два-три дня. Среди обывателей имели хождение петиции, адресованные бурбонскому губернатору и даже министру колоний с выражением недовольства правлением де Мопена. Говорили также, что представители судовладельцев никак не решались доверить «Стойкого» Дюбурнёфу, лелея надежду на то, что капитан Мерьер в конце концов согласится командовать кораблем. С другой стороны, ходили упорные слухи, будто бы капитан собирается приобрести поместье, однако никто ничего досконально не знал. Как-то вечером это известие обсуждалось в доме нотариуса, темным, дождливым вечером, когда, по словам людей опытных, понимающих в этом толк, все предвещало приближение урагана. Снаружи дико свистел, завывал ветер, и не только я, но, казалось, и вся природа была охвачена ужасом.

— Разве кто-нибудь продает поместье? — спросила госпожа Дюкло.

— Никогда ведь точно не знаешь, — ответил нотариус. — Бывает, люди лишь для того и берут концессию, чтобы продать ее с выгодой через несколько лет или даже месяцев.

— О чем и о ком вы сейчас подумали, друг мой? — спросила его жена.

— Да вот об упреке, недавно брошенном губернатору. Говорят, он хочет продать концессию, которую предоставил своей супруге в районе Мока.

— Болтают, что губернаторша собралась отсюда бежать. А госпожа Бельрив меня уверяла, будто бы та вообще не желает долее оставаться на острове со своим мужем: еще бы — такой брюзга!

Госпожа де Мопен, проживавшая большей частью в Юго-восточном порту, внезапно явилась к мужу в Порт-Луи, и люди считали, что она здесь пробудет до самого своего отъезда.

Из-за присутствия губернатора все его распоряжения выполнялись особенно строго, и вечерние бдения у нотариуса не преступали часа отбоя. Мы уже собирались в ту ночь ложиться, как вдруг погода резко ухудшилась. Порывистый ветер стал шквальным, он налетал все сильнее, а в перерывах слышался рев разбушевавшегося океана. Внезапный удар ветра, более мощный, чем все предыдущие, сотряс дом. Затрещали стропила. Отовсюду струями потекла вода. Пришлось натянуть парусину над ложем детей и в который раз затаскивать сундуки на стол. От бившего в щели ветра колебалось пламя свечей. В обстановке такой тревоги и речи быть не могло о тушении огней.

— Лучше бы всем оставаться одетыми, — сказал нотариус. — Кто знает, что может случиться ночью. Стены, надеюсь, выдержат, но крышу, того и гляди, снесет.

С тех пор как супруги Дюкло поселились на острове, не раз бывала плохая погода, однако без ураганов, так что их опыт по этой части был столь же беден, как мой. Но что оставалось делать, кроме того, что ждать?

Каждый из нас был пленником собственных мыслей и страха, каждый пытался вспомнить, что говорилось об ураганах, их мощи и разрушениях, произведенных внезапным морским приливом. Что станется с кораблями на рейде?

К полуночи ветер удвоил силу. И впрямь сорвало часть кровли над спальней нотариуса и его жены. Нам удалось закрыть дверь, что вела в гостиную, привалив к ней тяжелый баул. Едва мы успели принять эту меру предосторожности, как услышали страшный грохот, словно вдали что-то рухнуло — то ли стена, то ли дом; этот звук был похож на удар грома. Дети проснулись и начали плакать. Мы старались их успокоить, но всякий раз, как ветер и дождь принимались хлестать по дому, зловещий треск перехватывал нам дыхание.

Мы ждали. Накатывал новый шквал, какое-то время буйствовал, после чего отступал. В доме вода по-прежнему поднималась. Госпожа Дюкло взяла дочку к себе на колени, Рене прикорнул со мной на диване. Наши ноги лежали на перекладине стульев. В течение долгих часов шквалы следовали один за другим без передышки, но к утру, когда желтоватый свет окаймил уже весь горизонт, ветер начал немного стихать, менять направление, порывы его становились все реже, унялся мало-помалу и дождь.

Вода, стоявшая на полу, убывала медленно. В восемь часов мы смогли наконец-то выйти из дома. Что за горестная картина предстала нашему взору! Опрокинутые заборы были покрыты не только грязью, но и всем тем, что вода нанесла и прибила к ним на своем пути. Целая крыша валялась посреди площади в окружении веток и вырванных с корнем деревьев. Мы увидели секретаря суда, который бродил во всем этом хаосе и подбирал бумаги, потрясая ими в воздетых к небу руках. К нему подошел господин Дюкло, сообщивший по возвращении, что это крышу канцелярии выметнуло на площадь. Большую часть документов, загромождавших столы и стенные ниши, унес ветер, и все они сплошь погибли, так как и те, что найдены, все равно невозможно прочесть. Губернатор намеревался прийти сюда в течение дня, чтобы своими глазами увидеть размеры опустошения. Утро он посвятил осмотру товарных складов и госпиталя, где ночью укрылись солдаты. Строение, служившее им казармой, действительно оказалось разрушено, и теперь впопыхах возводили для них временное