Истребивший магию - Юрий Никитин

— Тогда почему тех кротов?

— Там ничего больше не было. А здесь достаточно и продажных да жадных до денег людей. Тоже искатели сокровищ… только пооткровеннее. Не прикидываются благородными любителями старины.

Она сказала независимо:

— Люди дешевле, кто спорит, но почему не воспользоваться магией и здесь? Это красивее.

— Потому, — сказал он трезвым голосом, — что собирается жить вечно. Или бесконечно долго.

— Бережет?

— Да. Пойдем завтракать.

— Ну ты и жрун, — обвинила она, хотя в желудке уже голодно квакало, сама собиралась напомнить, что разговоры разговорами, а поесть надо. — И куда в тебя столько влезает?

Он криво усмехнулся, она возвращает ему той же монетой.

— Если не хочешь, пойдем натощак. Так даже удобнее.

— Почему?

Он объяснил хладнокровно:

— Если на полный желудок, то при ударе копьем или мечом в живот все вываливается, как сама понимаешь, деньги пропадают задурно… Да и не заживают такие раны.

Она зябко передернула плечами.

— А на пустой?

— Иногда заживают, — сказал он.

— Тогда позавтракаем после, — ответила она дрожащим, несмотря на все усилия, голосом. — Я вообще-то ехать готова.

Глава 5

Во дворе она привычно направилась в конюшню, Олег ухватил за локоть.

— Нет, — сказал он вполголоса, — кони отдохнут.

Она спросила с непониманием:

— А мы?

— А мы нет.

— Я не про то, — сказала она сердито. — А мы куда?

— За город, — объяснил он почти на ухо. — Лес начинается прямо от городских стен, кони застрянут сразу.

— Что, такой дикий?

Он кивнул.

— Похоже, в том лесу никто не собирает сучья.

Она зябко поежилась.

— Ну ты и жук! Нет чтобы куда на луг пригласить девушку, где много цветов и бабочек!

Он в удивлении остановился:

— Пригласить?

Она в испуге затрясла головой:

— Нет-нет, ни в коем случае, ни за что, да будь ты последним мужчиной на свете… Что я за дура, забыла, с каким занудой общаюсь!

Он отмахнулся.

— Знаю-знаю. Зануда — это человек, который говорит что-то умное, когда надо просто таращить на тебя глаза и любоваться твоим чириканьем. Так я, того, любуюсь, ага. Заодно. Одно другому не мешает.

— Мешает, — отрезала она. Подумала, перенимая у него эту дурную привычку, и объяснила: — Мне мешает.

Дома возвышались навстречу и пропадали позади, появилась городская стена, ворота широко распахнуты, неторопливо тянутся нагруженные битой птицей и свежепойманной рыбой телеги, блеют стада овец, спокойно идут рассудительные коровы, лохматые огромные псы, сами похожие на овец, не дают им отбиваться от стада.

За воротами воздух свежее, хотя такой же теплый, пахнет пылью и жухлой придорожной травой, но уже приближается стена деревьев, от нее идет прохлада и обещание зеленой крыши над головой, спасающей от жгучего солнца.

Первый ряд деревьев издали выглядит стеной без всяких зазоров, там впереди всегда плечом к плечу самые могучие воины, разница между высохшей землей со скудной травкой и полным прохлады миром леса настолько велика, что на той стороне чудится совсем другой мир.

Барвинок поймала себя на том, что все чаще думает о магии, о волшебстве, о той радости, что они дают, и пыталась понять странное упрямство, с которым этот непонятный человек ведет со всем чудесным такую упорную борьбу.

Олег шел впереди, тяжелый, как скала, но, странное дело, ни веточки не сломал, даже когда ломился через кусты, ни грибы не посшибал, хотя прошел прямо через их полянку…

— Тебя возненавидят, — сказала она ему в спину. — Ты это понимаешь?

Он буркнул, не оборачиваясь:

— И что? Подстраиваться, чтоб, как говоришь, любили?.. И кем я тогда стану?..

— Человеком, — сварливо заявила она. — Человеком!

— Человеки не только подстраиваются, — возразил он. — Человеки против стада тоже идут!

— Таких стадо сминает, — сказала она, — и вбивает копытами в землю. Мокрого пятна не остается!

Олег произнес отстраненно:

— Все так… Но они все равно становятся на пути стада. Как думаешь, почему?

В ответ пришлось бы сказать комплимент или что-то на него смахивающее, что она позволить себе не может, потому фыркнула, как кошка на горячее молоко, обогнала его и пошла впереди очень решительно, двигая локтями и плечами, каждым жестом подчеркивая свою силу, живость и умение ходить по трудным дорогам.

Олег усмехнулся в спину, так ходят только очень неуверенные в себе люди, что постоянно стремятся доказать что-то другим, ладно, пусть, она же ребенок, и он безропотно позволял вот так двигаться перед собой, но когда справа от тропки пошли густые зеленые кусты, догнал и пошел рядом, загораживая от зелени.

— Не слишком ли уверена в незнакомом лесу? — спросил он.

— Это же просто лес, — ответила она надменно. — Ты не заметил, думая о своем высоком?

— Погоди, — сказал он наконец и придержал ее за руку.

Она тут же резко освободилась, потерла запястье.

— Мог бы и не показывать на мне свою силу!

Олег настороженно осматривался. Слишком много сухих листьев, хотя деревья несколько в стороне. Конечно, ветер мог сдуть их оттуда, но очень уж аккуратно это сделал, словно сперва собрал в мешок, отнес на несколько шагов, а потом раскидал здесь, старательно укрывая землю.

— Здесь что-то не то, — сказал он наконец. — Это место лучше обойти. Поверь мне…

Она пренебрежительно фыркнула.

— Тебе? Да ни за что!

— Зря…

Она заявила с презрением:

— Ты какой-то… осторожный!

— Трусливый, — переспросил он, — так хотела сказать?

Она покровительственно улыбнулась.

— Я всегда смягчаю выражения.

— Ничего, — ответил он. — Я в самом деле трусливый. И неприятности стараюсь обходить.

— Даже придуманные, — сказала она с чувством полнейшего превосходства.

Фыркнув еще раз, еще презрительнее, она пошла вперед, Олег покачал головой, на третьем шаге покров листьев разом провалился под ее весом, она испуганно завопила, обрушиваясь в некую бездну, и продолжала вопить уже там, на глубине.

Олег сперва огляделся, никто ли не выскакивает из кустов, не орет ликующе, что добыча вот она, неспешно подошел к краю ямы. Там не глубже чем в два человеческих роста, но стенки отвесные, а подпрыгнуть никому еще не удавалось так высоко.

Барвинок, злая, как хорь в пустом курятнике, торопливо отряхивалась от облепивших ее сухих листьев.

— Ничего не подвернула? — спросил он с сочувствием. — Твое счастье, что яма на человека, а не на хищного зверя.