В команде Горбачева: взгляд изнутри - Вадим Медведев

Особый вопрос о законности принятых решений. Как могли руководители трех республик из пятнадцати, входящих в Союз, не имея на то полномочий высших органов власти своих республик, собраться и решить вопрос о существовании СССР? Можно было бы еще понять, если бы они выступили с предложением другим республикам рассмотреть этот вопрос. Но принималось не предложение, а решение, лишь открытое для присоединения других республик и государств.

Никакого заседания Госсовета, естественно, не состоялось. Горбачев встретился с Ельциным и Назарбаевым, а затем с Муталибовым, Набиевым и еще с кем-то. Что касается Кравчука и Шушкевича, то они вообще в Москву не приехали.

Вечером было опубликовано заявление Президента. Оно было выдержано в принципиальном, но не конфронтационном духе. Отмечены даже некоторые позитивные моменты беловежских решений: участие Украины, признание необходимости сохранения единого экономического пространства. И вместе с тем в Заявлении со всей определенностью подчеркивается, что вопрос о судьбе Союза должен решаться только конституционным путем с участием всех суверенных государств и с учетом воли их народов. Необходимо, чтобы все Верховные Советы республик и Верховный Совет СССР обсудили этот документ вместе с проектом Договора о Союзе Суверенных Государств. А с учетом того, что формула государственности входит в компетенцию Съезда народных депутатов СССР, выдвинуто предложение для этой цели созвать съезд. К сожалению, эти предложения, отвечающие конституционным нормам, были проигнорированы.

Беловежские соглашения были буквально на следующий день, что называется сходу, практически без обсуждения ратифицированы парламентом Украины, еще через день — Беларуси, а 12 декабря и Верховным Советом Российской Федерации. Последовали и другие лихорадочные шаги. Кравчук объявил себя Верховным Главнокомандующим вооруженных сил республики с подчинением себе трех военных округов на территории республики и Черноморского флота с оставлением в центральном подчинении лишь стратегических сил. Спрашивается, а разве Черноморский флот — не стратегическая сила? На встрече Ельцина с Бейкером в присутствии Шапошникова и Баранни-кова в открытую обсуждался вопрос о верховном главнокомандовании без Президента СССР.

Реакция со стороны других республик, в частности, среднеазиатских, вначале была недоуменной и даже раздраженной. Шутка ли — без них приняты столь важные для судеб народов решения. Замаячила опасность возникновения «мусульманского» блока республик в противовес «славянскому». Она стала приобретать реальные очертания, когда появилось известие о предстоящем совещании республик Средней Азии и Казахстана в Ашхабаде.

Многое зависело от позиции, которую займет Казахстан. Он мог стать и соединительным мостом между славянским Западом и мусульманским Востоком, но мог превратиться и в глубокий ров между ними. Назарбаев после встречи с Горбачевым и Ельциным уехал к себе в смятении и досаде. Но затем постепенно стали раздаваться заявления со стороны среднеазиатских республик о готовности присоединиться к «тройке», но только в качестве соучредителей.

Что касается настроения общественности, то любопытно было наблюдать, как многие, признавая антиконституционный характер и вероятные негативные последствия Брестских соглашений и высказывая в кулуарах острую критику в их адрес, в то же время не решались заявить об этом открыто. В верховном Совете Российской Федерации лишь Травкин и Бабурин выступили против ратификации Беловежских соглашений и то с оговорками.

На неопределенной ноте закончился съезд Движения демократических реформ (ДДР), проходивший в эти дни, хотя мне было хорошо известно негативное отношение Яковлева к беловежскому сговору.

Попов, реагируя на обстановку, объявил о разногласиях с руководством Российской Федерации и о своей отставке с поста мэра Москвы. Но через некоторое время после встреч и бесед с Ельциным отказался от своего намерения и остался во главе московской администрации.

Во второй половине дня 12 декабря была сделана попытка собрать Верховный Совет Союза. Но это оказалось невозможным. Теперь и российским, и белорусским членам Верховного Совета было не рекомендовано участвовать в его работе. Так что о кворуме, а, значит, и принятии решений, имеющих законную силу, не могло быть и речи. Выступления с самого начала приобрели характер резкой и даже грубой непарламентской ругани, часто с неприемлемых экстремистских позиций. Горбачев вначале имел в виду прийти в Верховный Совет и выступить, но в сложившейся ситуации это утратило смысл, тем более, что заседание было сравнительно быстро прервано и перенесено на вторник.

Больше уже депутаты не собирались. А17 декабря предпринята одна из самых неприглядных акций — разгон Верховного Совета с унизительными процедурами в отношении депутатов и работников аппарата. Основание — акт о переходе имущества Верховного Совета в ведение Российской Федерации. Так через овладение зданием и имуществом при отсутствии законного решения о роспуске решилась судьба высшего органа государственной власти Союза. Чем это лучше действий матроса Железняка?

Можно себе представить состояние Горбачева в эти дни. Я видел, как он тяжело переживал распад Союзного государства, мучительно делая выбор между тем, чтобы «хлопнуть дверью», и реалистическим подходом, склоняясь к последнему.

Мне не раз приходилось в последующем выслушивать мнение, что, дескать, Горбачев в декабре вновь проявил нерешительность, склонность к соглашательству, не принял всех, якобы, имевшихся в его распоряжении средств, чтобы сорвать сговор лидеров некоторых республик и предотвратить распад Союза, ведь он оставался его Президентом, главнокомандующим и т. д.

Конечно, можно было даже в конституционных рамках начать открытую конфронтацию, попытаться мобилизовать общественные силы к резервы, выступающие за сохранение союзной государственности, обратиться к трудовым коллективам, общественным движениям и партиям с призывом провести митинги и манифестации. Рассмотреть ситуацию на Совете Обороны, активизировать деятельность Политического консультативного совета, обратиться к международной общественности и т. д.

Такие предложения делались Горбачеву, но для их реализации не было уже ни сил, ни времени. Основные рычаги власти с августа находились не в руках Президента, и пожалуй, главное — не было адекватной общественной поддержки. Президент мог рассчитывать, по существу, лишь на свой личный авторитет, который был, конечно, уже не таким, как два года или даже год назад. Оставался один путь — дав принципиальную оценку принятых решений, стремиться оказывать конструктивное влияние на начавшийся процесс с целью предотвращения его наиболее тяжелых последствий и сохранения всего полезного, что накоплено в отношениях между республиками.