Вечная ночь - Полина Дашкова

— Нет.

— Тот есть как — нет? — Она взяла сумочку, звякнула ключами. — Пока, милый!

— Стой! — Он даже не шевельнулся, продолжал сидеть в кресле, развалившись, но в руке его каким-то странным образом появился пистолет, и дуло было направлено на Ику.

Она не испугалась, только удивилась. Такое уже было в её жизни, очень давно, двенадцать лет назад. Она чувствовала, что если этот тупой Вова её и убьёт, то не здесь и не сейчас. И вообще, надо беречь нервы. Глубокий вдох, воздух задержать на десять секунд, затем медленный выдох.

— Что, все так серьёзно?

— М-гм.

— Ну хорошо. Давай поговорим, если ты в принципе способен произнести больше одного слова. — Ика выключила телевизор и уселась перед Вовой на пол по-турецки. — Тебе ведь тоже в лом здесь торчать, верно? Я понимаю, вам нужен Марк. Но никто не знает, куда он делся и когда появится. А вдруг через неделю? Связи с ним никакой нет. Мобильник он оставил дома. Ты расскажи по-хорошему, чего тебе и твоей носатой дуре в принципе надо. Может, мы все решим спокойно?

Он слушал, очень внимательно. Когда она закончила, произнёс:

— Нет.

— Что — нет? У тебя проблемы с речью? Я в детстве заикалась, очень сильно. И знаешь, что мне сказал умный доктор, который меня лечил? Чтобы говорить, надо говорить. Ну, давай, попробуй. И убери ты пушку свою.

Он спрятал пистолет в карман широких штанов. Ика смотрела на него. Он молчал.

— Допустим, у меня жрать нечего. Сигареты кончились. Надо выйти в магазин.

— Нет.

— Ой, блин, ну ты упёртый мужик, Вова! Если я здесь сдохну от голода, тебе это по фигу. Но ты сам, вон какой здоровый, ты что-то должен есть.

Он молча взял пульт, включил телевизор.

— Ты меня достал, понял, Вова, ну достал, блин! — закричала Ика и вскочила на ноги. — Нет, я всё-таки позвоню в милицию!

— Звони. — Край тонкого рта дрогнул, Ика поняла, что человек-тень улыбается.

Вазелин, конечно, проспал, только в одиннадцать продрал глаза. Наташа хотела пойти с ним. Он рявкнул:

— Нет, ты начнёшь влезать, мешать.

Она всё-таки вышла в коридор, проводить его, рыхлая баба, в дешёвом цветастом халате. Отёчное лицо лоснилось, волосы свалялись, и пахло от неё утром нехорошо, кислятиной какой-то. Когда она хотела его поцеловать на прощание, он увернулся.

— Все, я опаздываю.

— Только не кури на голодный желудок! И попроси у него удостоверение, — крикнула она в хлопнувшую дверь.

— Вот дура, — сказал Вазелин своему отражению в зеркале в лифте, — удостоверение! А он потом напишет, что я параноик, который никому не доверяет. Достала она меня, сил нет. Наташка по утрам какашка, нимфетка по утрам конфетка, — пропел он басом, слегка прочистив горло.

Пока шёл от дома до кафе, повторял про себя эту строчку, вертел её так-сяк, прикидывая, может ли получиться песенка.

— Здравствуйте, вас уже ждут, — сказал метрдотель.

Вазелина в кафе знали. Он бывал здесь часто, встречался с журналистами, иногда просто приходил поесть. Хорошо, что метрдотель проводил его к столику, иначе он ни за что не узнал бы корреспондента. У него была отвратительная память на лица.

Парень пил кофе и читал газету. Вазелин плюхнулся напротив.

— Привет, извини, я опоздал.

— Ничего страшного, — парень сверкнул белыми зубами, — скажите, как мне вас называть, Вазелин или Валентин Фёдорович?

— Ну, вообще-то, я Ваз. Странно, что ты этого не знаешь. Тебя как зовут? Я забыл, извини.

— Антон.

— Ладно, Антон, я сначала пожру что-нибудь. Не возражаешь? Кстати, можешь подробно описать мой завтрак. Публике всегда интересно, чем питаются гении.

Гений заказал себе омлет с беконом, горячие гренки, свежий ананасовый сок, двойной кофе со сливками.

— Скажите, у вас есть враги? — спросил Антон, когда ушёл официант.

— А как же? — ухмыльнулся Вазелин. — У кого их нет? Я красивый, талантливый, знаменитый.

— Вы именно такой?

— Ты сомневаешься? Тогда зачем пришёл брать у меня интервью?

— Что вы, я нисколько не сомневаюсь, мне очень нравятся ваши песни. Я спросил потому, что талантливые творческие люди редко бывают в восторге от самих себя, у них случаются приступы рефлексии, депрессии, бывают периоды, когда не пишется, и это очень мучительно. Вы всегда в полном порядке? Одни победы, никаких поражений?

— А, ты хочешь, чтобы я тебе поныл, пожаловался? — Вазелин подмигнул. — Типа, не волнуйтесь, ребята, великий Ваз такой же, как вы. Он не всегда в шоколаде, иногда бывает и в дерьме. Нет, малыш, этого ты от меня не услышишь. Я — солнце русской поэзии.

— Солнце в шоколаде, — Антон покачал головой, — звучит не очень аппетитно. Впрочем, солнце в дерьме ещё хуже. Когда вы сочиняете свои песни, вы сразу пишете набело, или всё-таки какие-то строчки вам не нравятся, вы их вычёркиваете?

— Да-а, вычёркиваю, рву черновики, сжигаю! И волосы рву на голове, хожу весь такой трагический, потерянный. — Вазелин сделал важное лицо, заговорил тягучим басом. — Творческий процесс так колбасит меня, жуть, я парюсь иногда над песней неделю, месяц. — Он брезгливо сморщился. — Ой, блин, ну зачем тебе нужно это нытьё? Вчерашний день, отстой. Кстати, слушай, мы пишемся уже или просто болтаем?

— Пишемся, — кивнул корреспондент.

— Ольга Юрьевна, руководство запретило пускать в эфир нашу передачу, — Миша Осипов так кричал в трубку, что у Оли заболело ухо, — представляете, без всяких объяснений, просто нет — и все!

— Ну, наверное, какая-то причина есть, — сказала Оля.

— Очень, очень формальная причина. Отговорка. Будто бы, пока идёт расследование, информация об этом убийстве засекречена в интересах следствия.

— Но мы с вами не выдавали никакой информации. Только общие рассуждения. Ваше руководство видело запись?

— Конечно. По-моему, больше всего их напугала та часть разговора, где мы обсуждаем, почему закрыли группу Гущенко. Я предложил обрезать этот кусок, но все бесполезно. Знаете, я десять лет на телевидении, но такого у меня ещё не было. Иногда просят что-то смягчить, не называть имён, но чтобы совсем сняли передачу, в день эфира, когда уже прошли анонсы, — это что-то запредельное!

— Ясно, — рассеяно ответила Оля.

В кабинет заглядывала медсестра Зинуля и делала выразительные знаки. Надо были идти к старику Никонову. Только что явился главный со свитой. Наташка успела сбегать к нему, нажаловаться, что мужа неправильно лечат. Оказалось, у неё есть кто-то там важный в министерстве, она тут же, из кабинета главного, ему и позвонила.

Главный ещё не остыл после истории с Ивановым по матери и сейчас возбуждённо потирал руки, сверкал грозными очами. Оля этого сверкания не боялась и вкратце объяснила главному, в чём суть претензий госпожи Никоновой.

— Девушка хочет, чтобы старик сначала был немножко вменяемым и подписал завещание, а потом чтобы сразу стал совсем невменяемым и остаток своих дней провёл в интернате.

— Вот гадина! — возмутился главный, правда, возмутился шёпотом, Оле на ушко.

Было забавно и грустно наблюдать, как в Германе Яковлевиче кипит внутренняя борьба. Ему хочется казаться хорошим, честным, совестливым человеком. Ему стыдно брать взятки, трястись перед начальством. Ему важно, что о нём думают коллеги. Но он боится остаться в дураках, упустить выгоду, нарваться на неприятности.

«Все берут, а я дурак, что ли?»

Если Наташка ещё не предложила ему деньги, либо дорогой подарок, то обязательно предложит. Тогда он с умным видом угробит старика и скажет, что виновата доктор Филиппова.

Оля зашла в кабинет за медицинской картой Никонова, и тут как раз позвонил Миша Осипов.

— Что вам ясно? — кричал Миша. — Вы знаете, почему это произошло? Знаете? Тогда объясните мне, пожалуйста, потому, что я ничего не понимаю. У меня такого никогда не было.

— Да, извините. Я просто ляпнула. Я тоже, конечно, не понимаю. Это прямо мистика какая-то.

— Мистика? Кстати, да, очень похоже. Слушайте, а помните, вы мне говорили тогда, полтора года назад, когда вы занимались Молохом, у вас в вашем компьютере постоянно пропадал доступ в Интернет?

— Ольга Юрьевна! — громко позвала Зинуля. — Вы меня, конечно, извините, но вас ждут. У Никонова истерика, Герман Яковлевич сказал, надо делать инсулиновую кому и электрошок, и ещё назначил аминазин с галоперидолом, лошадиные дозы! А у старика сердце слабое, и сосуды.

— Миша, простите, мне надо идти, я вам перезвоню, когда освобожусь. — Оля хотела отсоединиться.

— Подождите! — крикнул Осипов. — Вы кому-нибудь говорили, что я вас пригласил на съёмку? Вы звонили Соловьёву, Гущенко? Обсуждали это с ними?

— Миша, бросьте. Вы что? Я ни с кем ничего не обсуждала. А насчёт Интернета, кстати, это полная чушь. Совпадение. У меня компьютер тогда был старый, зависал постоянно. Все, Миша, мне пора, меня больные ждут.

— Ладно. Хорошо. Ещё одна секунда. Я тут раскопал кое-что, я вам сказал, что собираюсь провести независимое расследование, на самом деле я его уже веду. Помните, мы говорили об этом певце, о Вазелине, с которым у Жени Качаловой был роман? Так вот, в воскресенье вечером, незадолго до убийства, их видели вдвоём, в ночном клубе. Они уехали вместе. Мальчик, ваш пациент, который свихнулся на его песнях, всё ещё лежит у вас?