Том 1. Юмористические рассказы - Надежда Тэффи

Словно Эолова арфа зазвучала в вашей душе. Не правда ли?

Вы одиноки, они — тихи, интеллигентны, скромны. Хотя как-то неловко, что сие последнее качество ими же и выставляется на вывеску и этим как бы само себя уничтожает. Но до психологии ли тут, когда нужна квартира?

Вы поднимаетесь, звоните, входите.

Первую минуту вам кажется, что вы не туда попали. За правой дверью чьи-то руки, которые, по-видимому, ничем не брезгуют, давят, рвут и колотят Шопена. За левой дверью более благозвучно, но не менее громко стучит швейная машинка. А прямо, за стеной, неистовый детский рев. И все эти звуки веселья, труда и страдания, сливаясь вместе, кружатся, кидаются, отражаются от потолка, от стен, с грохотом падают вам на голову и снова отскакивают.

Горничная, отворившая двери, таращит глаза на вашу гудящую голову и молчит. Она, по-видимому, уже давно одурела.

— Комнату… Комнату… — лепечете вы.

Но она ничего не может расслышать, и вы, застенчиво улыбаясь, уходите.

«Роскошная комната, без стола и с».

Какое смелое сокращение!

— У вас сдается роскошная комната?

— У нас. Вам без стола или с?

— С.

— Пожалуйте. Ход через ванну, но это вас стеснить не может, — я очень редко моюсь (здесь голос хозяйки звучит гордо). А в случае чего, можете отвернуться либо завесить чем.

«Комната с роскошным комфортом».

— Позвольте, да ведь она совсем пустая, эта клетушка!

— Как пустая? — негодует хозяйка. — А комод? Комод у вас ни во что?

— Да, разумеется, комод… это — великолепная вещь, комод, — лепечете вы. — Но, ведь, вы о комфорте…

— Не понимаю, чего вам еще нужно! Конечно, здесь еще не все в порядке. На комод постелется вязаная салфетка, и комната совершенно изменит вид.

— Да, но комфорт…

— А комод?

— Так ведь комфорт…

— Так ведь комод!

«Комната с садом».

— Вот так чудеса! В Петербурге — и вдруг собственный сад! Покажите, где же у вас этот сад?

Хозяйка молча указывает в окно.

— Да ведь это же Таврический сад!

— А почему бы ему и не быть Таврическим?

— Да ведь Таврический сад не вам же принадлежит!

— Разумеется, не мне. Какие от нонешних жильцов странные претензии пошли!

«Уютная комната у одинокой».

— У вас, стало быть, других жильцов нет?

— Боже упаси! — восклицает одинокая почти в ужасе. — Никого! Одна, как перст.

Вы смотрите на ее корявый указательный палец, поднятый как олицетворение одиночества, и решаете снять комнату.

На другой же день, с трех часов дня, за стеной начинают раздаваться тихие вздохи, которые вскоре переходят в храп, продолжающийся часов до десяти вечера. Сначала вы стараетесь не обращать на него внимания и заниматься своим делом, но, за что бы вы ни принялись, этот мерный аккомпанемент налагает на все свой отпечаток. Книга не захватывает, перо не слушается, и, как бы вы ни напрягали свое воображение, оно нет-нет да и представит вам уютную, мягкую подушку и теплое одеяло, в которое если завернуться как следует, так все на свете покажется пустяками.

Затем, привыкнув немножко, а может быть, и попросту выспавшись, вы начинаете прислушиваться к храпу и изучать его.

И вы открываете, что он бывает разнообразен до бесконечности. Главные же формы его следующие: густой, грозный, так называемый генеральский. Затем храп игривый, с присвистом. Затем с отдуванием, как будто спящий сдувает муху, севшую ему на верхнюю губу. Затем храп с переливами, напоминающий полоскание горла, храп меланхолический, тягучий, бархатный, зловещий.

— Кто же это у вас храпит, голубушка? — спрашиваете вы, наконец, у хозяйки. — Ведь вы уверяли, что у вас других жильцов нет.

— Ах, не обращайте внимания! Это так, старичок блаженный. Откушает в два часа, а потом до вечера спит.

Вы смиряетесь. Вечером, когда к вам приходят гости и вы начинаете им декламировать душистые стихи Бальмонта, блаженного старичка начинают мучить кошмары, и он раздирает вам душу и пугает друзей ваших неистовыми воплями:

— Ой! Ай, Господи! Душу на покаяние! У-у-у!

— Чего вы пустяков пугаетесь? — удивляется одинокая хозяйка. — Это он всегда так, когда за обедом тяжелого покушает.

В коридоре вы вечно наталкиваетесь на какую-то темную личность, которая прячется от вас за шкап или быстро шмыгает в соседнюю комнату, где запирается. Очевидно, он там и ютится.

— Это кто же такой? — недоумеваете вы.

— Ах, пустяки! Это так себе, блаженный…

— Ах, тоже блаженный?

— Да уж такие все подобрались.

В следующую вашу встречу вы всматриваетесь в темную личность и узнаете, что это просто рыжий детина без малейших следов блаженства.

— Это, верно, ваш жилец, зачем вы скрывали? — упрекаете вы.

— Что за вздор, — какой там жилец. Разве можно его жильцом назвать, когда он никогда вовремя денег не платит? Как срок приходит, так мне от него огорчение и позор. Ни разу без мирового не обошлась. Разве это жилец?!

Остров мёртвых

Вчера мне повезло. Вчера я была счастлива.

Я сидела в гостиной, в которой ни на одной стене не висела гравюра с картины Беклина «Остров Мертвых»!

Конечно, поверить этому трудно, но, уверяю вас, я не хвастаю.

В продолжение приблизительно десяти лет, куда бы я ни пошла, всюду встречал меня этот «Остров Мертвых».

Я видела его в гостиных, в примерочной у портнихи, в деловых кабинетах, в номере гостиницы, в окнах табачных и эстампных магазинов, в приемной дантиста, в зале ресторана, в фойе театра…

Я так привыкла к этому, что часто, входя в какой-нибудь новый дом, инстинктивно искала его глазами и, только найдя, успокаивалась.

— Ага! Вот он! — думала я. — Ну, значит, все в порядке.

Если случайно где-нибудь «Острова мертвых» не оказывалось, то это было признаком очень серьезным. Это значило, что жизнь в этом доме течет не обычным, а каким-то неестественным, болезненным порядком. В лучшем случае это означало, что люди только что переехали и еще не успели устроиться или собираются переезжать, и «Остров мертвых» уже упакован.

Но чаще отсутствие этой картины знаменует какую-нибудь тяжелую семейную драму или полный крах, когда люди уже ни на что не обращают внимания и о чужом мнении не заботятся.

Одна моя приятельница, которую я давно не видала, встретила меня приветливо, весело, оживленно щебетала и в продолжение получаса обманывала меня так ловко, что я все время думала:

— Вот ведь кому хорошо живется!

Но вдруг я скользнула глазами по стене и тихо ахнула: на стене не было «Острова мертвых».

— Надя! — сказала я, взяв ее за руку. — Скажи мне сейчас же, но только всю правду, отчего у тебя нет «Острова мертвых»?

Глаза у нее забегали, она, видимо, смутилась, но старалась казаться веселой.

«Остров мертвых»? Ах, что за пустяки! Неужели то так важно?

— Надя! — повторила я строго. — Не лги! Где «Остров мертвых»?

Она вдруг заплакала и сказала покорно и искренно:

— Мне Сережа изменяет!

— Ага!

— Только я не хочу, чтоб об этом знали! Я стараюсь скрыть, я смеюсь и болтаю…

— Стараешься скрыть, а забываешь повесить «Остров мертвых». Ты наивна или других считаешь таковыми. Сейчас же повесь и не пускай никого, пока не повесишь.

Она горячо поблагодарила меня и тут же послала прислугу в мелочную лавку взять пока что хоть пару открыток с «Островом мертвых».

— Я думаю, если пару повесить, то это совсем отвлечет подозрения. А у нас в мелочной очень недурные, потому что большой спрос. Да и удобно: нам отпустят на книжку.

Вспоминаю, как я увидела «Остров мертвых» в первый раз.

Это было давно, в те блаженные времена, когда стены украшались приложением «Нивы»: «Король-жених» или «Дорогой гость».

«Король-жених», как картина содержания салонного, вешалась больше в гостиную.

«Дорогой гость» был хорош и в столовой, потому что изображенная на нем чара вина возбуждала соответствующие обеду мысли.

Оба эти произведения искусства ни к чему не обязывали, на воображение не посягали и на настроение не метили. Они просто висели — и ладно.

В хозяйстве это было даже подспорье. Увидит хозяйка масляное пятно на обоях или заметит, что крюк какой-нибудь из стены торчит без смысла и цели — возьмет «Жениха» либо «Дорого гостя» и повесит. И вся семья потом радуется:

— Вот как удачно вышло!

— Как раз пятно закрыто! Чудная картина!

И вот в один прекрасный день увидела я вместо «Дорогого гостя» большую гравюру, тихую, жуткую.

— Что это?

Это был «Остров мертвых».

Я долго смотрела на него, как смотришь в первый раз на загадочную красавицу- незнакомку, смотришь и не знаешь, что будет она твоей женой, народит золотушных идиотов и будет визжать на кухарку, тряся кулаками: