Дело Зорге - Ханс-Отто Майснер

Она подняла голову и пристально посмотрела на полковника.

— Уйдите прочь! — сурово проговорила девушка. Полковник нашел ее одежду и подал ей.

— Вы принесли жертву, Кийоми-сан, которой нельзя было избежать. И испытывать сейчас какое-то чувство стыда было бы абсолютно неправильно. Это чувство ложное. Своим поступком вы заслужили величайшую благодарность и всеобщее восхищение.

Девушка прижала руки к груди и с глазами, полными ненависти, выкрикнула:

— Уйдите прочь! Уйдите!.. Что вам еще от меня нужно?!

Полковник поклонился еще ниже и заглянул девушке в лицо. Оно было неузнаваемым.

— Кийоми-сан, что с вами?

Она упала на колени и отвернулась от него, как от прокаженного.

Начальник контрразведки растерялся.

— Кийоми-сан, пойдемте же. Нам нужно в город… Девушка забилась в самый дальний угол.

— Вон отсюда!.. Вон! — кричала она.

Полковник пытался понять, что происходит, но не мог. Это было выше его возможностей.

— Кийоми-сан… Равенсбург ждет вас… Он на свободе и хочет вас поблагодарить. Он знает, какую огромную жертву вы принесли ради него… Равенсбург потрясен подобным проявлением вашей верности Японии… Теперь вы сможете выйти за него замуж.

В ответ на эти слова он увидел в ее глазах лишь ненависть и отчаяние.

— Отстаньте от меня с вашим Равенсбургом… Уйдите же наконец!

Одзаки отошел на два шага и еще раз попытался образумить ее.

— Я понимаю вас, Кийоми-сан… Ужасные переживания сегодняшней ночи, конечно, не могли не потрясти такую женщину, как вы… Но вы только подумайте… Подумайте, какого успеха вы этим достигли. За такой подвиг вас будет благодарить весь японский народ. Вы одержали победу над самым опасным врагом, какого когда-либо знала история нашей страны… То, что не мог сделать ни один мужчина, сделали вы, женщина. Женщина победила доктора Зорге!

И вдруг она засмеялась… Засмеялась громко, нервно…

255

Этот громкий смех, как автоматная очередь, поразил полковника Одзаки.

— Вы заблуждаетесь, Одзаки-сан… Заблуждаетесь! И это абсолютно точно! Побеждена я, а не он… Он победитель! Все равно… что бы вы с ним ни сделали, для меня он останется победителем…

Не выдержав ее взгляда, полковник Одзаки попятился к двери.

— Я люблю Зорге! — воскликнула Кийоми. — Поймите это, господин полковник… Я люблю его!.. И всегда… всегда буду любить. Даже тогда, когда вы все забудете его, я буду… буду его любить!

Ошеломленный Одзаки выскочил на улицу и позвал своего начальника радиосвязи.

— Прошу… — начал он, с трудом подбирая слова, — прошу сообщить капитану 1-го ранга Номуре… Его дочь заболела… Заболела тяжело… очень тяжело. Передайте ему мою просьбу срочно приехать ко мне.

Широко раскрытыми глазами удивленный офицер смотрел на своего начальника. Ему еще ни разу не приходилось видеть полковника в таком состоянии.

— Идите же… Выполняйте приказание!

— Одну минуту, господин генерал… Радиограмма военного министра!

Он протянул Одзаки листок бумаги. Тот махнул рукой и отвернулся. Тогда офицер прочитал радиограмму вслух:

— «Указом его императорского величества полковнику Набуро Одзаки присвоено звание генерал-майора».

« »

Никогда еще Герберт Равенсбург не видел вокруг себя так много дружелюбных лиц, как в дни после ареста Рихарда Зорге. Каждый с особой сердечностью стремился показать ему, что все брошенные на него подозрения они никогда всерьез не принимали и не верили им.

Но эти проявления дружелюбия Равенсбург принимал холодно, почти безразлично. Все, что могло его волновать в «деле Зорге» и действительно волновало, была Кийоми.

Странно, но прошло уже немало времени, а она еще ни разу не показывалась. И это еще не самое страшное. Намного страшнее была та стена ледяного молчания, которой она отгородила себя от него.

Капитан 1-го ранга Номура принял командование

256

Крейсером и ушел в поход. Дом его осиротел и пришел в апустение, прислуга ничего не знала о своем хозяине и На все вопросы Равенсбурга лишь низко кланялась и вежливо вздыхала.

Поговорить с генералом Одзаки не было возможности: к нему не подступиться. «Дело доктора Зорге» было окутано тайной, спрятано за семью замками, и о нем наружу ничего не просачивалось. Все, что было хоть мало-мальски связано с этой историей, считалось военной тайной, и даже германскому послу не давали никаких справок. Когда сослались на то, что, в конце концов, доктор Зорге — немец и германское посольство имеет право знакомиться с показаниями своего сотрудника, японцы ответили: арестованный Зорге назвал себя гражданином Советского Союза, и поэтому необходимость информировать по этому вопросу дипломатическое представительство Германии отпадает.

Разумеется, ничего не знала об этом событии и японская общественность. Строгая цензура, установленная над прессой и радио, запрещала в какой-либо форме упоминать о «деле доктора Зорге».

Последовавшая вскоре после ареста Рихарда Зорге отставка премьер-министра была официально мотивирована «пошатнувшимся здоровьем» принца. Хотя такое объяснение прозвучало слишком неубедительно, все же известная доля правды в нем была. Самоубийство ближайшего советника настолько потрясло принца Йоситомо, что он вынужден был навсегда уйти с политической арены1.

Посол Тратт, который не мог отрицать р не отрицал, что Зорге был одним из его ближайших друзей, полностью выключился из общественной жизни, и все со дня на день ожидали, что его отзовут в Берлин.

Убедившись, что Одзаки сознательно избегает встречи с ним в служебном кабинете и каждый раз поручает своим сотрудникам говорить, что его нет на месте, Равенсбург решил в следующее же воскресенье поехать к нему В Омори, пригород Токио, где находился частный дом генерала. И хотя он отлично понимал, что подобный шаг несовместим с японскими обычаями, он пошел на это: другого выбора не было.

Когда Равенсбург подъехал к дому, генерал находился в саду и не принять незваного гостя просто не мог.

После поражения Японии американская военная полиция хотела арестовать принца как военного преступника, но он также покончил жизнь самоубийством. {Прим. авт.)

257

— Нарушая добрые традиции вашей страны, господин генерал, и без приглашения появляясь в вашем доме, — извиняющимся тоном начал Равенсбург, — я тем не менее хотел бы надеяться, что вы по-человечески поймете причины, вынудившие меня преступить рамки установившихся условностей.

Одзаки, на котором сейчас была не строгая военная форма, а домашнее кимоно, отложил садовые ножницы и сделал жест, который можно было понять как «добро пожаловать».