Холодные рассветы - Яна Бендер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Входная дверь распахнулась, и Никольский, не разуваясь, вбежал в гостиную, чтобы проверить, как себя чувствует его жена. Картина, обнаруженная им, повергала в шок: молодая девушка сидела на полу, испачканном ее собственной кровью, наслаждаясь болью, которую причиняла себе сама. Несколько ран на ее теле заставили его броситься к аптечке за бинтом.
– Нет, Влад! – воскликнула она, когда он схватил ее запястье, туго заматывая на нем белую ткань. – Оставь меня!
– Что ты творишь?! – впервые повысил он голос на нее. – Зачем ты это делаешь?!
– Мне так легче! Ты не понимаешь!
– Это иллюзия, Лена!
– Ты меня спрашивал – почему я вышла за тебя? – вспомнила она их недавний разговор. – Так потому, что мне нравится причинять себе боль. Сначала моральную, а теперь и физическую, чтобы хоть как-то заглушить воспоминания. Прости, что разочаровала тебя, но я такая, какая есть.
Едва он отпустил ее, закончив наложение повязки, она поднялась на ноги, собираясь сбежать от его опеки, но он перехватил ее за плечи, заставляя остаться. Маленькие кулачки ударили его в грудь, вынуждая отпустить ее, но Никольский был непреклонен и, конечно же, гораздо сильнее.
– Он умер! Как ты не понимаешь?! – закричала она, погружаясь во тьму переживаний.
– Я понимаю, Лена! – пытаясь воззвать к ее рассудку, которого она всеми силами стремилась лишиться, возразил он. – Ты думаешь, что мне плевать?! Это не так!
– Не ты испытал животный страх, когда увидел кровь на белье! Не ты в ужасе набирал номер скорой из туалета в торговом центре! Не тебя заставили подписывать согласие на операцию! Не ты считал от десяти до одного, погружаясь в наркоз! Не тебя чистили на гинекологическом кресле! Это больно! Унизительно! Ужасно! После этого жить не хочется, не говоря уже о том, чтобы смотреть на тебя, как прежде!
– Я знаю, милая, знаю, – он попытался притянуть ее к себе, чтобы успокоить ее разыгравшийся гнев, но она оттолкнула его, вырвалась из его хватки и скрылась за дверью спальни, где, упав на кровать, прижимая подушку к своему животу, отдалась эмоциям и заплакала.
Стрелки часов неумолимо клонились к полуночи. Владислав, смирившись с неэффективностью выжидательной позиции, направился на переговоры. Он вошел в комнату с твердым намерением заставить Лену жить дальше – питаться и дышать, как до их общей утраты, но, едва он показался на пороге, вся его решимость в миг угасла.
Хрупкое тельце, сжавшись в крохотный комочек, подпирая щеки бледными ладошками, скрутилось в середине кровати, мирно погрузившись в глубокий сон. Никольский замер. Казалось, он больше не дышит, чтобы не нарушить ее покой, но это не спасло ее от пробуждения.
Она сладко потянулась, утопая в теплых объятиях одеяла. Едва открыв глаза, она заметила его силуэт на фоне мрачного дверного проема. Испуг охватил ее тело. Девушка моментально подскочила на месте, вжавшись спиной в изголовье.
– Это я, – убаюкивающе прозвучал его голос. – Ты чего, маленькая? Неужели ты меня боишься?
– Не подкрадывайся так больше, – из темноты прошипела она, унимая бешенное сердцебиение.
– Прости, я не думал, что вызываю такой страх у тебя, – виновато произнес он, призывая ее вдуматься в более глубокий смысл его слов, но Лене не было дела до чтения между строк.
Она обхватила похолодевшими пальцами рук свои ступни, прижимая колени к груди, глядя на него, как зверек, загнанный в угол.
– Тебе совсем наплевать на то, что случилось? – выдавила она из себя вопрос.
Влад подошел к краю кровати, сел на расстоянии от жены, заметив, как она сильнее вжимается в мебель.
– Мне не наплевать, – признался он, слегка ссутулившись. – Просто я не привык проявлять свои эмоции. Не думай, что я легко переношу нашу утрату. Это не так. Просто из нас двоих мне сейчас легче быть сильным и здраво мыслить.
– По-твоему, я потеряла рассудок? – глядя в пустоту, равнодушно спросила она.
– Я делаю все, чтобы этого не случилось, – заверил он.
Она медленно моргнула, переводя взгляд на окно, пропускавшее сквозь себя мертвый свет искусственных ламп соседних башен и огней Москвы.
– Почему ты не вызвал скорую сегодня, когда я резала вены? – ее не очень интересовал его ответ, но не спросить она не могла.
– Поперечные раны не вызывают большой кровопотери. Достаточно наложить давящую повязку. Если бы приехали врачи, они бы забрали тебя в психиатрию, накачали транквилизаторами и оставили бы там гнить, – объяснил он.
– Как благородно, – фыркнула она, обдумывая его поступок. – Впрочем, как и прятать вещи, напоминающие о нашем ребенке.
– Если хочешь, я верну их на места, – предложил он.
– Нет. Лучше сожги, – небрежно бросила она, словно это для нее ничего не значило.
– Ты будешь жалеть об этом, – упрекнул он ее.
– Нет.
Никольский покинул комнату, не посмев нарушать личных границ Лены, словно они снова стали чужими людьми. Это расстояние между ними разрывало его изнутри, истощало его дух, и было гораздо проще, когда их разделяли физические километры, а не миллиарды световых лет между их сердцами. Что бы он ни делал – все превращалось в пепел от ее колких замечаний. Ей было больно, но при этом она причиняла страдания и ему. В одну секунду ей хотелось броситься к нему на шею, моля о прощении, но в следующий миг она мечтала спрыгнуть с крыши лишь бы сбежать от его взгляда и голоса. Эта борьба внутри нее заставляла забиваться в угол, чтобы не делать выбор между первым и вторым вариантами. Вспоминая слова матери, сказанные ей однажды о том, что все в этом мире временно и проходит абсолютно любая горесть, она уже представляла, как смогла бы перемотать на несколько недель вперед, где они вновь воссоединились с Владиславом, нашли общий язык и вместе справились со своими печалями, но судьба казалась ей жестокой, заставляя задержаться в этом моменте, наполненном жутким чувством отчаяния.
Среди ночи загремел металл столовых приборов – Никольский прятал острые предметы в самые дальние ящики, чтобы Лене было их труднее достать, пока он мог отвлечься на какие-то дела. Самые тяжело переносимые лекарства он убрал из аптечки – вдруг ей в голову придет отравить себя? Тогда точно придется вызывать скорую, и одному Богу
