ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Рафаэль Сабатини

— А доказательства? А свидетели? Шайка корыстолюбцев, торговцев собственными мандатами, злоупотребляющих своим положением с целью разбогатеть на шантаже и мошеннических спекуляциях. Да, Бенуа, мошеннических в самом точном смысле слова. Неужели свидетельство этих жуликов, этих воров способно повредить человеку, руки которого чисты настолько, что к ним не прилипла ни единая акция злополучной компании? Пораскиньте-ка мозгами: их показания, если они их дадут, утопят скорее тех, кто нажился на обмане, вложив в акции четверть миллиона. — И Андре-Луи снова засмеялся коротким неопределённым смехом. — Вот вам ответ, которого вы добивались. Теперь вы точно знаете, почему я пренебрёг благоприятной, как вы выразились, возможностью сколотить состояние.

Лицо банкира посерело, челюсть отвисла и учащённое дыхание с хрипом вырывалось из груди. Его так и трясло. Он действительно получил ответ.

— Боже! — простонал Бенуа. — Что за игру вы затеяли?

Андре-Луи подошёл и положил руку ему на плечо.

— Бенуа, — сказал он негромко, — вы пользуетесь репутацией надёжного человека. Но даже те, кому вы служите, не спасут вас, если эта афера станет достоянием гласности. Разве что кто-то из них пользуется влиянием подобным влиянию Робеспьера. Запомните это, Бенуа. — Моро чуточку помолчал. — Но я, как и вы, человек надёжный. Черпайте утешение в этой мысли. Положитесь на меня, как я полагаюсь на вас, доверьтесь мне, и ваша голова останется на плечах, сколько бы голов вокруг ни попадало. Однако если вы хоть одной душе проболтаетесь о том, что знаете, будьте уверены: не позднее, чем через сорок восемь часов вашим туалетом займётся дружище Шарло. А теперь, когда мы обо всём договорились, побеседуем о чём-нибудь другом.

Бенуа ушёл. Кое-что он понял, но многое по-прежнему оставалось ему неясным. Что-то во всём этом крылось тёмное, опасное, зловещее. Самое знание того немногого, что уже было известно банкиру, таило в себе угрозу. И всё-таки он решил добраться до сути. Но сначала следовало избавиться от доказательств причастности к мошенничеству. Нужно без промедления, пусть даже себе в убыток избавиться от акций. Бог с ней, со сказочной прибылью. А уж когда на руках у него не останется ничего, что могло бы подвести его под гильотину, вот тогда-то Бенуа посмеётся над угрозами, из-за которых сейчас он вынужден молчать.

Но вот беда — акции уже нельзя было продать ни за какую цену. Все ожидавшие скорого их стремительного взлёта, скупив сколько могли, вычерпали доступные источники денег до дна.

Глава XXXI. РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ

Ci-devant шевалье де Сен-Жюст, сей светоч патриотизма и республиканской чистоты, собирался отправиться с важной миссией в Страсбург, где в ту пору требовалась твёрдая рука. В партии Горы едва ли нашёлся бы человек с рукою твёрже, чем у элегантного, красноречивого молодого идеалиста. И он заслужил свою репутацию. Погрузившись в государственные дела, Сен-Жюст, несмотря на возраст, вёл безупречную жизнь аскета и славился неподкупностью под стать Великому и Неподкупному Робеспьеру. Молодость, хорошее сложение и красивое бледное лицо, обрамлённое золотистыми кудрями, неизменно приковывали к нему внимание людей, а несомненные таланты возвысили к осени 1793 года до положения народного кумира. Робеспьер благодаря его стараниям стал первым человеком во Франции, но Сен-Жюст не забывал и о себе. При всех своих талантах и амбициях он согласился на роль псаломщика, но в мечтах вероятно видел себя в революционном храме первосвященником.

Последнее перед отъездом в Страсбург выступление в Конвенте ещё увеличило популярность Сен-Жюста. Он предложил принять декрет о конфискации имущества иностранцев; страх перед этим декретом и привёл к намерению Шабо и Фреев вступить в родство. Причём предложение Сен-Жюста было изложено в выражениях, бросавших вызов всему миру. Границы Франции нарушают наёмники деспотизма; родина истекает кровью, отстаивая священные устои свободы, а в это время подлые агенты Питта и Кобурга истощают страну, перерезая вены торговой и общественной жизни! Нужно быть врага, где бы он ни действовал. Бить здесь, на французской земле. А чтобы лишить его средств борьбы, конфисковать всю собственность иностранцев в пользу государства.

Предложение прошло, но, к счастью для Фреев, Шабо успел жениться на их сестре. За несколько дней до названных событий несчастная Леопольдина подчинилась воле братьев, принёсших её в жертву на нечестивый алтарь Мамоны. Пустая бумажка — документ о передаче имущества оградил состояние семьи от посягательств казны, а Шабо превратился из нечистоплотного нищего в первого щёголя и поселился в роскошных апартаментах первого этажа, обеспечив неприкосновенность особняку шуринов.

Аппетитная Леопольдина, маленькая куропаточка, как называл теперь Шабо юную жену, принадлежала теперь только ему. Впрочем, вскоре её девичья пухлость, так разжигавшая недавно его похоть, и даже приданое, принёсшее богатство, потеряли своё значение. Вот-вот Шабо должен был начать черпать богатство из нового источника. Стоит Индской компании восстановить своё положение, а цене на акции снова достичь должного уровня, и деньги потекут рекой. Золото, величие, почести ожидали Франсуа Шабо. Его глаза явственно различали на горизонте их лучезарное сияние. Глупец Робеспьер отвергал возможность сколотить состояние, которую давала власть. Ибо деньги, как недавно понял Шабо, — самая прочная стена, на которую может опереться человек. Власть при желании её обладателя приносит деньги, но сама пасует перед ними. С деньгами Шабо готов схватиться хоть с Робеспьером, и Робеспьер, не защищённый золотым нимбом, будет вынужден уступить дорогу.

А пока Франсуа Шабо старался не упускать ни одной возможности приковать к себе внимание народа. Пусть на него смотрят, пусть ослепляет зрителей его республиканский пыл.

Из этих же соображений он присоединился к тем, кто патетическими речами требовал суда над скандально известной австриячкой — вдовой Капет.

Конвент не долго думая уступил этим требованиям. Он не посмел бы воспротивиться, даже если бы пожелал. Бывшие подданные настолько озлобились против своей бывшей королевы, что правительство сочло за лучшее прервать тайные переговоры с Австрией об обмене узниками. Казнь короля была по сути опасным экспериментом — Конвент поставил тогда на карту собственное существование. Теперь же положение изменилось. Конвент поставил бы на карту своё существование (и наверняка бы проиграл), попытайся он отложить безжалостную расправу над женщиной, которой вменяли в вину едва ли не все беды народа.