Трехтысячелетняя загадка - Игорь Шафаревич

Широкая популярность пришла к Марксу уже после его смерти, когда его последователи возглавили руководство немецким рабочим движением, созданным раньше Лассалем. Энгельс неизменно подчёркивал своё второе место после Маркса («всегда играл при Марксе вторую скрипку»), но зато среди живых оказался первым хранителем и толкователем идей уже ушедшего от нас гения. Тогда, в конце XIX в., и началась всемирная слава Маркса.

Но успех марксизма всегда определялся его связью с революцией. Марксизм имел успех как «пророчество», то есть предсказание события, наступлению которого сама концепция способствует. И это-то само пророчество оказалось опровергнутым историей. Социалистическая революция как на подбор происходила отнюдь не в самых капиталистически развитых странах, а «диктатура пролетариата» устанавливалась в странах на 80% или на 90% крестьянских. И в заключение, общество, построенное марксистской партией, оказалось неустойчиво: распалось не под влиянием внешнего конфликта или природных бедствий, а под воздействием собственных сил разложения. Всё это вызвало обвальное падение интереса к марксизму. Например, сейчас в России даже сторонники коммунизма на своих митингах и демонстрациях никогда не носят портретов Маркса. И любопытно: интерес к Марксу просто «угас». Это не имело характера отказа от какой-то научной теории, отказа, основанного на её критике, обсуждении ряда её слабых мест. Теперь стало видно, что как успех марксизма, так и упадок интереса к нему, являются чисто идеологическими явлениями. Они не имеют никакого отношения к науке.

Мне кажется, что Фрейд даже дальше отстоит от науки, чем Маркс. На эту тему можно привести много аргументов, но ограничусь одним конкретным примером. Это отрывок из статьи Фрейда «Неудовлетворённость культурой», которая считается одной из его наиболее глубоких, идеологических работ. Речь заходит о том, как человек подчинил себе огонь, и Фрейд пишет (в длинном подстрочном примечании):

«Психоаналитический материал, при всей его неполноте и неоднозначности, позволяет высказать, по крайней мере, одно — звучащее фантастически — предположение относительно происхождения этого огромного человеческого достижения. Для первобытного человека было как будто обычным при встрече с огнём тушить его струёй своей мочи, находя в этом детское наслаждение. Существующие легенды не позволяют сомневаться в первоначальном фаллическом толковании взвивающихся ввысь языков пламени. Тушение огня при помощи поливания мочой — вспомним, что к этому позже прибегали и дети-гиганты — Гулливер в стране лилипутов и Гаргантюа у Рабле — было, таким образом, подобно сексуальному акту с мужчиной, наслаждению мужской потенцией в гомосексуальном соревновании. Тот, кто первый отказался от этого наслаждения, кто пощадил огонь, тот смог унести его с собой и поставить себе на службу. Он укротил огонь природы тем, что заглушил огонь своего собственного сексуального возбуждения. Эта большая победа цивилизации стала как бы наградой за то, что человек превозмог свой инстинкт. В дальнейшем женщина как бы была избрана в качестве хранительницы пленённого и закреплённого в домашнем очаге огня, потому что она по своему анатомическому строению не могла поддаться соблазну наслаждений такого рода».

Казалось бы, человек, написавший это, не имеет представления о том, что такое научное исследование. Всё это не только бездоказательно, но вообще не имеет смысла: почему отказавшись от удовольствия пускать мочу в огонь, человек тут же овладевает огнём? — такие вопросы задавать бессмысленно. (Или почему Гулливер — дитя-гигант?) И ведь это не отдельная странность, случайное затмение разума, такими рассуждениями полны работы Фрейда. Человек, мыслящий таким образом, может быть кем угодно: маниаком, фантастом, проповедником, мифотворцем, но уж к науке он не имеет никакого отношения. А между тем — недавно был юбилей Фрейда и весь мир превозносил его как величайшего учёного нашего (т. е. XX) века!

Мне уже давно казалось, что когда повторяют утверждение, что Маркс и Фрейд — великие учёные, речь идёт о прямом внушении, которое так же явно противоречит фактам, как «новое платье короля». Но я, вероятно, не рискнул бы публично высказать такое еретическое суждение, если бы не встретился с мыслями фон-Хайека:

«Если наша цивилизация выживет, что возможно лишь если она осознает свои ошибки, я думаю, будущие поколения будут смотреть на наше время как на эпоху суеверий, в основном связанных с именами Карла Маркса и Зигмунда Фрейда».

Он подчёркивает, что речь идёт о «суевериях в самом буквальном смысле слова…»

Причём туже самую мысль высказал Карл Ясперс и, очевидно, Хайек не знал этого высказывания Ясперса (примерно на 20 лет более раннего). Притом, что фон-Хайек считается одним из ведущих экономистов XX века, лауреатом Нобелевской премии по экономике, а Ясперс — очень известный философ — сначала создал себе имя как психиатр (и, в основном, с профессиональной точки зрения критикует Фрейда). Так что Хайек уж, безусловно, компетентно обсуждает Маркса, а Ясперс — Фрейда.

Что касается Эйнштейна, то положение здесь, как мне кажется, более тонкое. Вряд ли можно сомневаться в том, что он был исключительно талантливым физиком. Но в общем мнении ему присвоена какая-то другая роль. Он считается как бы образцом, символом научного гения. Когда хотят кого-то похвалить, говорят: «прямо Эйнштейн». Его лицо появляется как символ, когда нужно как-то символизировать науку, даже человеческий интеллект. В его подробной биографии говорится о «канонизации Эйнштейна». В1919 г. газета «Берлинер Иллюстрирте» опубликовала его портрет и написала: «Альберт Эйнштейн — новый гигант мировой истории». Знаменитый историк Тойнби пишет: «Достижения естествознания XX в. воплощаются для нас в личности Эйнштейна» (хотя вряд ли сам в эти постижения вникал). Вот такое место в общественном сознании кажется мне неоправданным, сфабрикованным. И «коллективное бессознательное» почувствовало этот «рекламный» характер образа Эйнштейна: сейчас мультипликационное изображение Эйнштейна рекламирует по телевидению пиво. Думаю, что с Ньютоном или Гейзенбергом это было бы просто невозможно.

Физика очень бурно развивалась в конце XIX — начале XX в., вызывала бурный интерес и привлекла много сил. В целую плеяду (не менее десятка) талантливейших физиков таких, как Резерфорд, Лоренц, Пуанкаре, Планк, Бор, Гейзенберг, Шрёдингер, Дирак и другие — как мне представляется, входит и Эйнштейн. Причём некоторые из них глубже и разностороннее его. Главной заслугой Эйнштейна обычно признаётся создание «теории относительности». Она была создана в два этапа: «специальная теория относительности» (СТО) и «общая теория относительности» (ОТО). Основная работа Эйнштейна по СТО относится к 1905 г. Практически одновременно (на 2 недели раньше) появилась на ту же тему работа Пуанкаре — поразительного мыслителя: в первую очередь математика, одновременно выдающегося физика и философа. Так что в крайнем случае Эйнштейн мог бы претендовать на создание СТО — одновременно и независимо от Пуанкаре. Но положение сложнее. Теория относительности именно потому стала так известна, что требовала отказа от некоторых, казавшихся очевидными, представлений, например, одновременности двух событий. Но Пуанкаре ещё в 1898 г. написал работу «Измерение времени», в которой доказывал логическую необоснованность этого понятия. Содержание этой работы было включено в философскую книгу Пуанкаре «Наука и гипотеза», вышедшую в свет в 1902 г., которая приобрела очень большую популярность. Эйнштейн на эти исследования Пуанкаре нигде не ссылается и кажется, что они остались ему неизвестными. Но воспоминания современников показывают, что они их изучали вместе с Эйнштейном и находились под сильным их влиянием. В отзыве, в связи с предложением Эйнштейну должности профессора в Цюрихе, Пуанкаре писал: «Господин Эйнштейн — один из самых оригинальных мыслителей, которых я знаю; несмотря на молодость, он уже занимает очень почётное место среди ведущих учёных нашего времени. Особое восхищение вызывает та лёгкость, с которой он воспринимает новые идеи (более точный перевод: адаптируется к ним) и делает из них все возможные выводы».

Один из наиболее известных выводов СТО — это «эквивалентность массы и энергии», в некотором смысле реализующаяся в атомном взрыве. Этот принцип впервые был установлен австрийским физиком Хазенёрлем, соучеником Шрёдингера, погибшим на фронте во время I мировой войны. В комментариях к Сочинениям Шрёдингера о Хазенёрле говорится:

«В 1904 г., рассматривая излучение в замкнутой области, формул провал для этого случая эквивалентность массы и энергии».

(Эйнштейн, который сформулировал её в самом общем виде, не знал работы Хазенёрля.) Что касается СТО, то работа Эйнштейна над выводом основного её уравнения, как теперь выяснено, происходила в период интенсивной переписки Эйнштейна и крупнейшего математика того времени (после смерти Пуанкаре) — Гильберта. Причём Эйнштейн стремился угадать наиболее простой вид этого уравнения просто из того, что оно должно было удовлетворять определённым условиям, а Гильберт математически вывел его из определённого общего принципа. При этом ссылок на вклад Гильберта в работах Эйнштейна нет. Сохранилось, однако, его более позднее письмо Гильберту, «примирительного» характера. (В разное время давались различные интерпретации взаимоотношений Эйнштейна и Гильберта. Я привожу версию, наиболее благоприятную для Эйнштейна).