Довод Королей - Вера Камша

– Вы откуда? Что-то случилось?

– Ничего, – пробормотал Рафаэль, – мы просто так...

– Можете передать, что к ночи я не вернусь...

– Не нужно, – прошептала Рено и тут же зашлась в кашле, – Рике, ты – герцог, ты не можешь все бросить... Дайте мне воды, пожалуйста.

Рито торопливо бросился к заваленному всякой всячиной, неизбежной в комнате тяжелобольного, столику, на котором заметил хрустальный графин с каким-то питьем, и подал его отцу. Герцог налил пахнущую померанцем жидкость и хотел подать ее Рено, но та внезапно оттолкнула его, напиток выплеснулся на роскошный атэвский ковер, а Рената, отбросив одеяла, вскочила и бросилась к двери. Герцог растерялся, но Рито успел схватить женщину. Она вырывалась с силой, странной для измученного болезнью существа. Расшитая шелками рубашка, больше подходящая для ночи любви, чем для болезни, не скрывала худобу больной. От роскошной красавицы, бросившей в ночь Санданги вызов судьбе, остался лишь обтянутый сухой горячей кожей скелет. Внезапно женщина перестала вырываться и поникла на руках у Рафаэля. Юноша бережно поднял обмякшее тело и положил на прибранную отцом и Даро кровать.

Трое Кэрна с отчаяньем вглядывались в неподвижное лицо. Наконец больная зашевелилась. Поднесла все еще красивую руку ко лбу, коснувшись роскошных волос, затем попробовала приподняться, и ей это удалось.

– Энрике, – пробормотала она.

Герцог бросился к возлюбленной, но та словно бы его не видела.

– Энрике, он был здесь. Я прошу вас, приведите ко мне Энрике, я хочу с ним проститься.

– Рено, – властелин Мирии попробовал взять женщину за руку, но она с ужасом отстранилась.

– Кто вы? Сигнор! Если у вас есть сострадание. Умоляю вас... Позовите герцога. Он отблагодарит вас, умоляю... не теряйте времени. Я умираю. Но я должна видеть Энрике... Слышите! Почему такой туман? Разве сейчас осень?

Она продолжала звать своего герцога, когда вбежавшие медикусы торопливо и растерянно зажигали какие-то облегчающие дыхание куренья и пытались напоить больную сладко пахнущим варевом. Рито, держа Даро за руку, наблюдал из дальнего угла за агонией, мучаясь от собственного бессилья. Он так и не понял, сколько продолжался этот кошмар. Видимо, долго, потому что начало темнеть. Лекари ли остановили приступ, или же он просто прошел, потому что прошел, но маркиза перестала метаться и звать Энрике и просто лежала, закрыв глаза. Рената дышала так тихо, что Рито испугался, что она умерла. Но это еще не было концом.

Герцог, похоже, забыл и о том, что его видят десятки людей, и о присутствии своих детей. Он сидел на краю постели, закрыв лицо руками, и в опущенных плечах было столько безнадежности, что у Рафаэля впервые за много лет защипало глаза. Даро придвинулась к брату, и в это время распахнулась дверь.

Бланкиссима Дафна явилась в полном облачении и в сопровождении десятка сестер и клириков. Она была уверена в себе и спокойна. Рито от подобной наглости потерял дар речи, а камбала остановилась в шаге от герцога и громко и отчетливо произнесла:

– Грехи этой женщины переполнили чашу терпения Равноапостольной, но нет греха, коего нельзя искупить молитвой и покаянием. Маркиза Ллуэва виновна, но святой угоднее видеть покаяние преступника, нежели его гибель... Если грешница раскается в содеянном, а ее пособники припадут к ногам святой, вымаливая прощение, ей будет даровано достаточно времени, чтобы искупить сотворенное и делами, и в мыслях...

2885 год от В.И.

Вечер 29-го дня месяца Агнца.

Арция. Мунт

Вытоптанная, залитая кровью трава, хромающие лошади, потерявшие всадников, трупы, глядя на которые, уже не думаешь, кто это, Тагэре или Лумэн, и еще страшная, отупляющая усталость... Александр знал, что они победили и что именно он и его люди добыли эту победу, но сил радоваться у него не было. Отдав шлем кому-то из свиты, брат короля в сопровождении нескольких столь же измотанных рыцарей медленно ехал по Игонской долине, бездумно глядя перед собой.

– Хвала Эрасти, я нашел вас, монсигнор, – оруженосец короля, имя которого Александр запамятовал, выглядел не лучшим образом. – Его Величество требует вас к себе.

– Где он? – вздохнул младший из Тагэре.

– За мостом, монсигнор Ларрэн доставил туда пленных.

Александр молча кивнул, заворачивая коня. На его взгляд, с пленными можно было и подождать, но раз Филипп решил все дела закончить сегодня, ничего не попишешь. Мальвани поехал за другом, остальные переглянулись, но, поскольку никаких приказаний не последовало, продолжили путь в лагерь.

Брата Сандер нашел сидящим под деревом в окружении Вилльо и Ларрэна, с довольным видом стоявших рядом с королем. Сандер невольно отметил, что разлюбезные родичи куда свежее, чем его люди.

– А, – осклабился Жоффруа, – вот и наш маленький герцог, а мы тебя тут заждались.

– Я, как ты знаешь, занимался ранеными, – устало сказал Александр. Показное покровительство Ларрэна его давно уже не задевало, равно как и подколодные насмешки Вилльо.

– Я знаю, где, кто и когда был, – король посмотрел на среднего брата, и тот как-то сразу сжался. – Дело в том, Сандер, что Жоффруа захватил Филиппа Лумэна, а тот требует разговора со всеми нами одновременно. Конечно, он не в том положении, чтобы чего-то требовать, но щенок верещал так долго и громко, что воинам стало интересно, чего же он хочет сказать.

Александр пожал плечами и, поскольку короля окружали Вилльо, присел на опору моста слегка в стороне. Мальвани встал у него за спиной, и отчего-то Сандер почувствовал к нему острую благодарность.

– Ну, все, Лумэн, – голос короля был холоден, – теперь ты можешь поведать нам, что хотел. Мы слушаем, только короче.

Только сейчас Александр заметил юношу примерно одних лет с собой, высокого и нескладного, как кузнечик. Оружия у него не было, и, судя по все еще блестящим богатым доспехам, в сражении он не участвовал. Судьбе было угодно столкнуть младшего Тагэре и Филиппа Лумэна впервые лишь сейчас, и Александр с отрешенным интересом рассматривал того, на кого сделал ставку покойный Рауль и за которого отдал Жаклин.

Хоть они с Лумэном и были одногодками, младшему из Тагэре сын Агнесы показался мальчишкой, несмотря на высокий рост и роскошные доспехи, а может быть, именно поэтому. Да и голос у Филиппа был подходящим: начал он чуть ли не баском, а потом сорвался и пустил хорошего петуха, что сделало произнесенную им напыщенную книжную фразу еще смешнее. Александру показалось, что он ослышался, но нет. Филипп Лумэн вызывал братьев Тагэре, начиная с младшего, на поединок до смерти одного из противников, дабы в честном бою при свидетелях решить спор и положить конец кровопролитию. Кузнечик стащил с руки покрытую богатой золотой насечкой латную рукавицу и бросил к ногам своего тезки.