Крамола. Книга 1 - Сергей Алексеев

— Ты мертвый?

— Нет, князь, я живой.

— Почто же чую я могильный дух?

— Ты сам, князь, на краю могилы, — сказал Овлур. — Гнилая рана тебя погубит скоро. Я снадобье принес. Хочу лечить тебя.

— Я не просил… Кем послан ты?

— Пришел я сам, — признался половчанин и, разорвав рукав рубахи, оголил шуйцу. — Коль ты умрешь так скоро, замыслы твои умрут с тобою. Кто ж повесть трудную поведает Руси?

— Откуда тебе ведомо о сем? — насторожился Игорь. — Ты кем подослан? Кончаком?

— Уймись же, князь… Я сторожил тебя и слышал все, — утешил тот. — Коль ты доверился гусляру нищему — доверься мне.

Овлур взял мазь и стал втирать ее. От рук его затихла боль и жгучий жар опал.

— А нашу речь откуда знаешь? — спросил князь Игорь.

— В Руси я жил… Твоя печаль близка мне, князь. Я зрел усобицы у вас, но в наших землях вострей куют крамолы. Благо бы, еже роды сходились в честной сече на бранном поле, — глубокою тоской дышал Овлур. — Обиду затаив, укрывшись ночью, род вырезает род! Всех, поголовно, и даже корешка не остается… Чтоб мести кровной не было потом. Но я остался и живу, а значит, и род мой жив еще… Скажи мне, русин, каким богам молиться, дабы сие остановить?!

— Неведомо мне, половчанин, — промолвил Игорь. — Сам бы жаждал знать…

— А ведомо тебе, где обитает богиня ваша — Совесть? Где приют ее: на небе? На земле?

— Совесть? — помедлил князь. — На Руси ее отринули. Она в темницу, в сруб, посажена и дремлет там в тяжелом сне. И чуть жива.

— Богиня Совесть вне человека жить не может! — воскликнул княжич. — Она мертва, коли исторгнута из сердца. И брат ее, близнец, Стыд именем, в тот час же умирает.

— Но где же? Где они?! Я бы хотел им помолиться!

— Они в тебе, — сказал Олег. — Прислушайся.

— Да я же половчанин! Сии же боги из Руси!

— Из Руси… Но Стыд и Совесть доступны людям всех народов, кто им возжаждет поклониться. Молись же им, Овлур! И ты, отец, молись. Они к тебе вернулись.

Князь Игорь посветлел очами. И очи осветили лик.

— Неужто токмо на реке Каяле возвращаются утраченные боги? Неужто путь к ним — есмь страдания и муки за отчину свою, и мне открылась тропа Трояна?!

Полон пригнали из Руси…

Сбежались половчанки посмотреть: не диво, но прибыток, коли продать. Богат товар был — красны девки и отроки двенадцати годов.

Лучше бы не зреть сие! Иль выколоть бы очи!

В рваных сарафанах, босы, и вместо ожерелий выи лебединые охватывает вервь. Но краса их разрывала путы! Синь очей плескалась со слезами и наполняла синью небо над половецкой степью. А белы косы, спускаясь с плеч, белили землю.

Отроки стояли, сбившись в тесную дружину, и собою прикрывали красных дев.

Князь, протолкавшись сквозь толпу, встал на колени, голову склонил.

— В горе вашем повинен я. Я открыл ворота Полю! Кляните же меня, казните…

В ответ молчание и горькая печаль. Да жемчуг синий землю покрывает! Былинкой тонкою под ветром качнулся отрок, выступил вперед:

— Мы из Посемья. Твои люди, князь.

Игорь поднял голову и слез не удержал.

— Что там, на Руси? — спросил он тихо.

— На Руси — печаль, — промолвил отрок. — Да половцы лютуют.

— А Святослав? Великий князь? Собрал ли он полки?

— Нет, не собрал. Одни не захотели, другие, посулив пойти, не шли. В тоске великий князь. А Русь в печали горькой.

Игорь проглотил слезу.

— Осмомысленный ты… Мог бы в дружину, а ныне в рабство путь тебе.

— Я рабом не буду! Я в Русь уйду! Дорогу я запомнил!

— Дай бог тебе удачи, — князь встал и обнял отрока. — Не забывай дорогу. А Русь очнется, встанет… Встанет!

Он побежал на половецкий торг и разыскал Чилбука, своего хозяина. Взмолился:

— Продай меня! Продай! Вкупе с людьми моими! — И бросился к купцам, затормошил камзолы: — Купи меня! Иль ты — купи?! Я князь! Я русский князь!

Купцы заговорили меж собой на непонятном языке и засмеялись. Чилбук отдернул за руку кощея и, гнев сменив на милость, проворчал:

— Ты князь в Руси. А в Палестинах свои князья. Им надобны рабы.

— Продай меня рабом!

— Тебя не купят, — хозяин усмехнулся. — Разве для забавы… Да цену малую дадут. Заморские купцы за товар с Руси ныне много не дают. Плохи рабы, хозяев бьют, бегут… Бары’шней за тебя, князь, выкуп получить, коль род твой пожелает. А нет — так я тебя порву конями. Или себе заставлю послужить. Забавиться хотят не токмо в Палестинах…

Князь под десницею своею ощутил плечо, услышал голос сына:

— Идем же, отче. Тебе — твой путь.

Он пошел. Перед очами качались вежи, зыбилась земля, давило небо.

— Жить со Стыдом и Совестью невыносимо! — князь задыхался. — Они терзают сердце сильнее всякого полона! Я их кощей отныне… И будет ли пощада?!

И вдруг услышал голос, от сердца и от неба исходящий:

— Се боги не щадят. И путь страданий токмо начинается…

— Ярославна?! — встрепенулся князь. — Освободи от власти неба! Я измучился… Не в силах уж очей поднять.

— Избавила б тебя я, ладо! И волосы отрезала бы, ветру отдала! Но мои чары не спасут от власти обрященных тобой богов! Стыд и Совесть сильнее чар моих. Они сильнее Неба!

— Доколе ж продлятся мои страсти, Ярославна? — взмолился князь. — И будет ли конец?!

— Сие неведомо мне, ладо… А чар моих осталось лишь тебя любить, — княгини голос задрожал. — Ответь мне, князь, живы ли мои дети?

— Они со мною рок мой разделили.

Вздох облегчения, сорвавшийся с небес, облегчил душу князя. Но в тот же миг ударил ветер, пахнуло падалью и гнилью. Чужой, скрипучий голос спросил:

— Ну что, добился своего?

— Ты кто? — напрягся Игорь.

— Не признаешь опять, — могилою дохнуло от земли. — Но ты не тешься, внук. Те боги, коим в жертву ты принес Обиду, тебя своею жертвой изберут и предадут закланью! Стыд и Совесть благородные владыки, но служить им предначертано простому люду. Помысли, зачем тебе холопьи боги? Захочешь править ты — не сможешь. А воевать поднимется рука? Нет, мой внуче. Князю не пристало сиим богам служить!

— Тебе они неведомы, — промолвил князь. — Мне худо с ними… Но, благодать единожды вкусив, уж больше не отринешь веры в Совесть!

— Вкушай, вкушай, внучок, — прошамкал Гориславич. — Попомнишь старика… — И закричал: — Опомнись же, безмудрый! Коль править миром все князья начнут по совести — какая ж скука и тоска над миром воцарится! Не будет ни обид, ни слез, ни поражений. И славы ведь не будет, и побед! Да скука вас изгложет! Ослепнут очи, на ржавые доспехи глядючи. В чем станете искать утехи?! Мне жаль тебя, внучок. Ты своей братией же проклят будешь, коль веру в сих богов рассеешь по Руси. Они же ненасытны! Чем больше воздаешь Стыду и Совести, тем больших жертв потребуют они. Да ты последнюю рубаху снимешь и голому отдашь. И все одно — всем мил не будешь.

— Послушай, дед, — прервал его князь Игорь. — Мне далеко так не узреть. Ты где сидишь-то ныне?

— Да я нигде, — бросил Гориславич.

— А я же на земле. И зримы мне дела земные. Се красных дев уводят в рабство! Там города пылают! — князь Игорь погрозил. — Ты, дед, ковал крамолы и распри разжигал! Ты! Тебе была утеха, а горе мне досталось! Меня огонь палит! И сердце гложет не скука, а печаль. А очи с горя слепнут!.. Дед, послушай. Где б ты ни был, молю тебя и заклинаю — иди на Русь! Тебя там помнят! И признают. А ты покайся. И, покаявшись, поведай о моем походе! И закричи! Ты мертвый грешник. И когда о горе даже мертвые кричат — живые внемлют! Ну, иди. Иди же!

— Боюсь, — тихим гулом простонало из земли. — Мне хода нет на Русь. Меня пути лишили…

Метался князь. Каменной тесниной чудился шатер, и степь ему была мала, как детская рубашка. Ему бы гонца сейчас, глашатая, певца… или еще кого-нибудь, чтоб в Русь послать! Печали, в коих ныне лежала Русская земля, могли возжечь лишь скорбь, а не сердца.

И тут из Киевских земель явился поп. Князь Игорь воодушевился и, радость не скрывая, бросился к его руке. Но поп отдернул руку и, воззрившись гневно, проговорил:

— Изыди, диавол! Эко корчит бес!..

— Святый отче! — взмолился Игорь. — Гневись, ногами топай! Я грешен, казни меня. Покаюсь я во всем. Но прежде слово мое выслушай!

— Слышать не желаю мерзких слов твоих и покаянья не приму! — застрожился служитель. — Пытать тебя пришел.

— Пытай, за все отвечу.

— С какими думами затеял ты поход свой?

— Руси беда грозила! А Святослав бы рати не собрал, чтоб Полю затворить ворота.

— Откуда тебе ведомо сие? Княгиня волхвовала? Иль богомерзких сих кудесников послушал?

— Волхвовала, — признался, Игорь. — Но и без чар чудесных было ведомо — похода не собрать.

Поп усмехнулся, оглядел кощея.

— Откуда тебе знать все промыслы господни?

— Се не от господа, святый отец, а от обид меж братьями…

— Довольно! — перебил поп князя. — В ереси своей гораздый стал. Известно мне, с какою целью ты в степь пошел! Знамения господнего не убоялся! Ты — человек, а ныне — раб. А жаждал уподобиться сыну божьему? Ты мучеником возомнил себя? И православных искушаешь на грешный путь? Апостолов сбираешь?!