Походы викингов - Андерс Стриннгольм

Эрлинг Скьяльгсон, знатный и сильный поселянин в Норвегии, держал во дворе постоянно до 30 рабов; он назначал им поденную работу; по окончании ее, остальное время, вечером и ночью, они могли употреблять для себя; наконец, дал им землю для хлебопашества; доходы с нее предоставил в их полное распоряжение; сверх того назначил цену, за которую они могли выкупаться из рабства. Многие выкупились уже на первый или на другой год, и все, имевшие даже небольшую удачу в делах, освободили себя на третий год. На вырученные деньги Эрлинг накупил новых рабов. Но вольноотпущенным он доставил разные способы к обогащению: одних послал ловить сельдей, другим указал другие средства; некоторые вырубили леса, обработали землю под ними и поставили себе дворы: он помог всем разжиться.[338]

Человеколюбивое чувство и очень высокий для того времени образ мыслей нередко заметны в поступках скандинавов. Это смягчало участь многих рабов; несмотря на надменное презрение к ним, в той же степени, в какой ценилась свобода, на Севере участь их была гораздо сноснее, нежели во многих других странах. Оттого в сагах часто встречаются черты благородной привязанности рабов к господам; многие из них получали свободу за оказанную верность, способность и подвиги мужества. Домохозяин или кто-нибудь другой, с ею согласия выпускавший на волю раба, брал этого с собою на тинг, объявлял Manbelgd, мир и безопасность его лица, принимал в свое семейство, что называлось aettleda, и тем слагал с себя на общество ответственность за его поступки. После того вольноотпущенный мог быть истцом и ответчиком и принимать присягу.[339] Впрочем, он не выходил из-под господского надзора и сохранял некоторые зависимые отношения к прежнему господину; если же оказывался неблагодарным или непочтительным к нему, то в наказание опять становился рабом[340] И сын отпущенника, в случае проступка против прежнего господина или его детей, присуждался к вторичной уплате выкупных денег за свою свободу. Не думали, чтобы не умевший пользоваться или прилично распоряжаться домашним хозяйством мог быть хорошим согражданином. Отпущенники составляли низший разряд свободных людей. По мнению скандинавов, переход от рабства к свободе должен быть постепенным: оттого дети отпущенников имели более значения, нежели их отцы.

Свободные люди называются в законах Fralsman, Frals, Folkfrals — люди, имевшие право носить оружие, Tbagn, или Tbiagn, с намеком на благородное чувство, честность, добросовестность и способность, качества, которых треболи от свободного человека. Как рожденные с правами, приличными свободным людям, они называются Fralsboma, Aettborna, Fridbatta,[341] свободнорожденные, Aettade и Fullkynnadbe,[342] родовые. Напротив, отпущенники, составлявшие средний разряд между свободными и рабами, называются Fralsgifvi и Fralsingi, а рабы — Ofraelse и ofraelst Folк. Лица, носившие высокое или княжеское достоинство, назывались Tignarman, почетные люди.[343] В числе их первый был король, почему и сан его назывался bogsta Tign;[344] почетное имя носили и ярлы, и даже епископы, со времени их появления в стране. Все прочие, как бы ни были богаты или знатного рода, даже принцы, пока не получили королевского титула, и сыновья ярлов, если не занимали отцовской должности, причислялись к людям, не носившим высокого достоинства, Otignir.

Отцовское значение переходило и к детям: скандинавы очень дорожили высоким происхождением и считали честью быть потомками знаменитого семейства; все, у кого в стране были знатные и сильные люди, назывались storattade и storslagtade, знатного рода; сыновей ярлов называли jarlborna, рожденные от ярла. Но с этими названиями не соединялось никаких преимуществ, которые отделяли бы одних людей от других такого же свободного звания: на всех лежали одинаковые обязанности к государству; сыновья ярлов делались ярлами по собственным заслугам или по королевской милости; потомки должны были своим поведением и способностью поддерживать значение семейства. Были такие поселяне, как Скоглар Тоста, тесть двух королей, угощавший у себя в доме принцев и их войско во время набегов; или Аке, вермландский поселянин. который в одно и то же время просил к себе в гости шведского и норвежского королей, угощал их со всей дружиноп самым патриархальным образом и при прощании дарил их; или старый Хакон, защищавший от короля одного убежавшего принца и его бесприютную мать. Такие поселяне соперничали в силе и значении с тигнарменами, почетными лицами, и не считали себя ниже их. В таком же духе как лагман Торгнюр упрекал Рагнвальда-ярла в его исканиях почетного имени, Tignarname, и считал для себя честью принадлежать к поселянам, отвечал Кетилль, богатый норвежский поселянин, королю Харальду Харфагру, который склонял его быть королевским подручником и сулил лены и почетные имена. Кетилль отказался, говоря, что лучше и для него остаться поселянином и считать себя не хуже людей с почетными именами. Олаф Дигре, или Святой выговаривал сильному Эрлингу Скьяльгсону, зачем он предпочитает людей одного с ним звания и не уважает королевских фогтов, Эрлинг отвечал: «Я охотно сгибаю шею пред вами, король Олаф, но тяжело мне ползать перед Ториром Тюленем, который, со всей своей родней, рабского происхождения, хоть он и фогт ваш, или перед другими, ему подобными, хоть они в чести у вас».[345] Следующий рассказ из королевских саг об Асбьерне Сигурдсоне предлагает много пояснительных сведений о нравах и образе мысли того времени; из него видно, как патриархальные тогдашние поселяне помогали членам своего рода, заботились о силе, чистоте и почете своих семейств, не могли выносить позора и не любили оставлять его без отмщения.

Сигурд Торирсон, богатый и значительный поселянин в лунде на Тронденесе, в Норвегии, во время язычества, обыкновенно приносил жертвы три раза в год: в первую зимнюю ночь, в половине зимы и около лета. Сделавшись христианином он удержал этот обычай: осенью делал большой пир для своих друзей, зимой о Рождестве — другой, на Пасхе — третий. Много родных и друзей собиралось к нему.

Когда сын его, Асбьерн, вступил во владение наследством, он держался отцовского обычая. В один год был сильный неурожай; несмотря на то, Асбьерн продолжал пиры по-прежнему, потому что у него оставалось еще старой пшеницы от прошлых годов. Другой год был такой же неурожайный: Сигрид, мать Асбьерна, хотела, чтобы некоторые пиры были отложены. Асбьерн не согласился; осенью поехал к знакомым, закупил, где было можно, пшеницы, от некоторых получил в подарок. Но и на третий год жатва была очень плоха.

В то же время пришло известие с юга страны, что король Олаф Дигре запретил вывозить оттуда на север пшеницу, солод и муку. Сигрид советовала убавить домашней челяди. Но Асбьерн продолжал жить по-прежнему. У него было прекрасное судно такой величины, что могло плавать в открытом море с парусами из полосатой ткани. Он спустил его в море, взял с собой двадцать человек домашних и поплыл к югу.

В южной Норвегии лежит остров, называвшийся в древности Кормт, ныне Кармен. Там находилось обширное и прекрасное королевское поместье, Эгвальдснес. Им владел королевский фогт, Торир Тюлень: он был незнатного рода, однако ж деятелен, с хорошим даром слова, охотник пощеголять пышным нарядом, хвастун на словах, сверх того ловкий наглец и умел извлекать для себя пользу из этих качеств, с тех пор как несколько упал во мнении короля.

Асбьерн приплыл к острову вечером, пристал к королевскому двору, накрыл свой корабль палаткой и переночевал там. Торир Тюлень спросил его, куда он намерен ехать. «У нас на севере, — отвечал Асбьерн, — большой недостаток в пшенице, а нам рассказывали, что здесь славный был урожай: не продашь ли нам, поселянин, пшеницы? Вижу здесь огромные скирды, для нас же будет легче не ездить дальше». — «А вот я сделаю для вас облегчение, — сказал Торир, — такое, что тебе не надобно будет ни ездить дальше, ни рыскать здесь в Рогаланде за покупкой пшеницы; скажу тебе, что ты не достанешь ее ни здесь, ни в другом месте, потому что король запретил продавать ее для вывоза на север. Воротись назад, халогаландец: это будет всего лучше».

Асбьерн и его люди сняли палатку, вышли в море, поплыли к югу и к вечеру прибыли на Ядер, где жил дядя Асбьерна, Эрлинг Скьяльгсон. Он ласково принял племяннка, очень обрадовался его приезду, посадил возле себя и спрашивал, что нового на севере. Когда Асбьерн подробно рассказал обо всем, даже о цели своей поездки, Эрлит сказал: «Плохо, что король запретил продавать пшеницу отсюда: не знаю, кто бы отважился здесь нарушить королевский приказ, а самому мне надобно остерегаться как нибудь прогневить короля, потому что многим хочется поссорить меня с ним».