Крючок для пираньи - Александр Бушков

— А что если мы очень коварные аферисты? — спросил Мазур. — И ночью собираемся подать сигнал пиратскому судну?

— Вы шутник, сеньор Влад! Вам не стыдно так пугать бедную одинокую женщину, которую никак не сможет защитить недотепа Хесус? Впрочем, я вас заранее прощаю, военные моряки — это моя маленькая женская слабость. Мой первый муж был лейтенантом на крейсере «Консепсьон», я обожала все эти великолепные блистающие штучки на морских мундирах…

— А с ним что случилось? — спросил Мазур.

— Ничего особенного, — сказала донья Эстебания. — На фоне всех остальных моих мужей и вообще родственников выглядит белой вороной. Вообразите себе, он ушел с флота и увлекся этой наукой с непроизносимым названием — той, что изучает бабочек и тому подобных тараканов. Пришлось выгнать, сами понимаете. Можете себе представить? Муж Эстебании Сальтильо насаживает тараканов на булавки и разглядывает их в лупу… Разумеется, выгнала с треском. Бедняга плохо кончил — он как-то ухитрился стать министром по делам науки при генерале Кабрера, а когда генералу пришлось уносить ноги, пока герилья его не повесила, потому что все к тому времени поняли, что президент из него никудышный, мужу пришлось уехать вместе с генералом, иначе его тоже могли вздернуть под горячую руку. Сейчас они оба обитают в Буэнос-Айресе, но Кабрера, как практичный человек, успел перевести за границу счета, а мой бывший муженек бежал, схватив под мышку три ящика с бабочками… Хесус ему посылает немного денег, я порой сентиментальна — все-таки самый первый муж, это обязывает… Я выходила замуж трепещущей невинной девушкой, сеньор Влад… А вы женаты?

— Нет, — признался он.

— Знаю я вас, моряков! — она погрозила пальцем, рассыпавшим радужное сияние. — Интересно, почему вы, когда потонул корабль, были не в форме, а в штатском? Шпионили, наверное, за кем-то? Я достаточно хорошо знаю военных, они везде одинаковы — то шпионят, то устраивают перевороты, им непременно надо делать вид, что они загадочные и погруженные в дела… — она взмахнула ресницами в наигранном смущении. — Но на женщин это действует, могу признаться, хитрец вы этакий… Интересно, здесь есть дамская комната? Если бы я знала заранее, что познакомлюсь с таким импозантным полковником, уделила бы своей нескладной внешности больше внимания…

Она поднялась и, поговорив с официанткой, мгновенно выросшей рядом, направилась куда-то за портьеру.

— Ты зачем разоткровенничался? — спросил Мазур.

— Да хочу на всякий случай сделать все, чтобы наша кончина, если таковая последует, оказалась замеченной широкими массами, — серьезно сказал Кацуба. — Это вам, команданте, не горничная в фальшивых бранзулетках — на даме надето столько побрякушек, что можно купить «роллс-ройс». Кто-кто, а такая дамочка согнет в бараний рог дюжину капитанов и прочих Беловых, если они вдруг начнут забижать ее знакомых… Мы с ней просто обязаны поближе познакомиться, друг мой. Тут вам и стол, и дом, а при вас и я как-нибудь крошечкой пропитаюсь…

— Ты куда клонишь? — угрюмо спросил Мазур.

— От невзгод я делаюсь циничен, — сказал Кацуба. — Коли уж мне внешность не позволяет выступать в почтенной роли жиголо, придется вам, полковник, ступить на сию стезю… Ну, не сверкай на меня глазами. Тебя не в рабство к ней продают. Баба положила глаз, приятная баба, рубенсовская, что тебе стоит? Пострадай ради дела, хоть и не верю я, что это будет называться страданиями… В конце-то концов где-то надо ночевать, а?

— Пр-релестная картина, — сказал Мазур от души. — Ты меня твердо намерен в секс-бомбу превратить?

Кацуба ухмылялся:

— Ну я ж не виноват, команданте, что на тебя бабы западают, а на меня как-то не особенно? Родина требует…

Сеньор Хесус взирал на них меланхолично, грея в ладонях бокал, — похоже, он вдобавок ко всему был и непьющим.

Вскоре вернулась донья Эстебания, вдохновенно потрудившаяся над своим обликом, две верхние пуговицы платья были теперь расстегнуты, и дама производила впечатление целеустремленной охотницы — уж в этом-то Мазуров мужской глаз был наметан.

— Где вас поместили? — осведомилась она, беря быка за рога.

— Предложили какую-то каютку у кочегаров… — печально сказал Кацуба. — Увы, на шикарных лайнерах даже к морским офицерам относятся без всякого почтения…

— Ну, это мы исправим, — заверила донья Эстебания. — Сейчас я отправлю Хесуса подыскать себе другую каюту, а его каюту отдам в ваше полное распоряжение. А если этот противный типчик, представитель фирмы, вздумает перечить, я отправлю радиограмму, чтобы купили это корыто, и прикажу его уволить в два счета… Сеньоры, минутку… — она что-то сообщила спутнику непререкаемым хозяйским тоном, Хесус выслушал, уныло поклонился, выбрался из-за стола и довольно резво покинул бар. — Ну вот, все улажено. Надеюсь, вы не страдаете глупыми предрассудками и не станете страдать оттого, что находитесь в гостях у дамы? Полковник, к чему этот трагический излом брови? Я вас просто приглашаю, вот и все. — Придвинувшись ближе к Мазуру, она тихонько сказала: — Поистине, вы великолепны, в вас так забавно проявляется старомодная галантность и предрассудки истинного кабальеро… Будьте уверены, я могу это оценить. Считайте, что вас выбросило на необитаемый остров, а я проплывала мимо. Вы и в этих обстоятельствах не приняли бы услуг от дамы?

— Каюсь, принял бы, — признался Мазур и, напомнив себе о служебном долге, исполнением коего, как ни крути, он в этот момент занимался, посмотрел именно так, как от него ждали.

Минут через десять вся компания переместилась в ресторан на верхней палубе — естественно, по инициативе доньи Эстебании. Там было не в пример многолюднее и шумнее, и Мазур по дороге с удовольствием констатировал, что хвост растерялся окончательно, тащился следом до ресторана, а там куда-то сгинул, скорее всего, помчался за инструкциями.

Там-то и началось настоящее веселье — со всей широтой латиноамериканской души, дополненной родственными русскими. В мгновение ока донья Эстебания собрала с полдюжины знакомых, представила им Мазура с Кацубой как блестящих морских офицеров, затем, таинственно недоговаривая и прикладывая палец к губам, не замедлила сообщить, что господа офицеры потерпели жуткое кораблекрушение, когда плыли с некоей миссией, о которой здесь лучше умолчать, чтобы не угодить навечно в сибирские рудники. Компания, похоже, верила всему, что ни говорилось, а крепкий малый, оказавшийся журналистом, даже полез выпытывать подробности, но особенных успехов не добился. Меж тем Кацуба ухитрился незаметно исчезнуть в толчее и гаме — в один прекрасный миг Мазур повернулся к нему, но не увидел за столом.

Зато объявились конкуренты — Джен с напарником и Даша. Они сидели в уголке за довольно скромным застольем, и Мазур никак не мог понять, засекли его или нет. И на какое-то время отдался бегу событий — умеренно попивал, стараясь отвечать впопад на реплики соседей по столу (кое-кто, как оказалось, видел их прибытие на борт), чувствуя, как к его ноге все сильнее прижимается крепкое бедро взбалмошной миллионерши.

Когда она потащила его танцевать, Мазур даже обрадовался — беседа надоела хуже горькой редьки, особенно журналист, после третьего бокала домогавшийся за пятьсот долларов приобрести охапку секретов военно-морского флота (должно быть, прослышал, что в России нынче все продается задешево).

— А не сбежать ли нам отсюда? — спросила она, прижимаясь к Мазуру вопреки располагающей к быстрому танцу мелодии.

— Надо подождать Мигеля, — сказал он тихо. — Он же потом нас не найдет, а ночевать ему негде…

— Ну хорошо… Я тебя не пугаю? Я почему-то многих пугаю, от меня иногда шарахаются…

— Русского человека уже никто и ничто напугать не может… — сказал он чистую правду.

— А ты меня правда хочешь?

— Мадам, — сказал он ей на ухо, — офицеры русского флота еще не настолько пали, чтобы за бокал шампанского исполнять роль жиголо…

— Ну извини, — она прижалась теснее и хихикнула, определив, что за его словами таится наглядный элемент искренности. — Я иногда бываю такой дурой, такой дурой… А стрельба будет?

— С чего ты взяла?

— Полковник, я у вас что-то такое твердое чувствую во внутреннем кармане…

— Где?

— Только не надо меня сбивать с мысли… И во внутреннем кармане тоже. Мигель так загадочно исчез… А вон те две кошки в углу глаз с тебя не сводят, и взгляды у них совсем не женские, а такие, я бы сказала, полицейские… Мой дядя был начальником полиции в Чамиантане, к нему вечно приходили всякие типы оттуда, я-то насмотрелась на их глазки… Тут готовится что-то шпионское?

— Глупости, — сказал он убедительно. — Это ты насмотрелась голливудских фильмов про Россию.

— Слезы Христовы, я вообще не смотрю фильмы! Просто ты имеешь дело с женщиной из Санта-Кроче, сердце мое. У нас там за последние сто лет было восемьдесят переворотов… нет, кажется, восемьдесят один, я не посчитала дурака Чавеса… А еще у нас полиция воюет с герильей, армия с флотом, а политики — друг с другом. И ты хочешь, чтобы мы не научились за милю различать, когда что-то готовится? Полковник, ты дурного мнения о женском уме… Вы все становитесь такие загадочные, такие мачо, когда собираетесь устроить заварушку с пальбой… Счастье ваше, что во главе тайной полиции никогда не ставили женщин, — иначе три четверти переворотов провалились бы из-за того, что женщины заранее распознавали заговорщиков. Во-первых, заговорщик перестает спать с женщинами, потому что тратит все силы на дурацкую болтовню, во-вторых, становится жутко таинственным, в-третьих, все следят за всеми и делают это так по-дурацки… Те трое определенно за тобой следят… но зачем им за тобой следить, если вы с Мигелем чисто случайно попали на корабль? Хотя они к нам сели уже в этом городе… не могу произнести… Положительно, милый, здесь назревает что-то интересное…