Код Маннергейма - Василий Горлов

Единственным укрытием стал бассейн. Не мешкая, Арсен нырнул туда. Водоем оказался глубоким — погрузившись с головой, он высоко поднял руку, чтобы не намок автомат…

Вынырнув и осторожно двигаясь вокруг каменной горки фонтана, чеченец старательно огляделся. Со стороны залива продолжали лупить из охотничьего ружья, не позволяя особо высовываться из бассейна.

Стрелок один. Арсен определил это по паузам, в которые тот перезаряжался.

Как только он, пытаясь рассмотреть автоматчика, неосторожно высунул голову, раздалась короткая очередь, заставившая его всем телом прильнуть к камням. В бессильной ярости он выпустил в ту сторону половину магазина…

Николай, ворвавшись в провал на месте двери, сквозь клубы кислой пороховой гари и поднятой взрывом пыли рванулся к лестнице. Прыгая через ступеньку, преодолел первый марш. Здесь пришлось вжаться в стену — сверху лестничный пролет поливали свинцом.

Он расслышал, как огонь вдруг переместился на улицу, и догадался, что бандит боится без присмотра оставлять окна. А Дюня явно старался отвлечь его внимание и дать возможность Николаю подняться наверх.

— Эй, чурка, — орал одноклассник, — я твою маму е… и папу е… и вонючих дедушку с бабушкой — тоже!

Бандит ответил яростной очередью и попытался достать Дюню гранатой — за стенами прогремел взрыв.

Николай мысленно поблагодарил генерала и рванулся наверх.

У вершины лестницы лежал истекающий кровью Генка — его посекло осколками.

Шагнув в холл второго этажа, Николай увидел своих — они сидели рядышком у противоположной стены. Связанные руки и ноги не позволяли им двигаться, но отец и дочь все же пытались прикрыть друг друга, заслоняя от пуль.

Почуяв чужого, Ваха резко развернулся, одновременно отпрыгивая от окна и стреляя в его сторону. Николай ответил и даже, кажется, попал. Но, переместившись, чеченец встал так, что, стреляя, Николай неминуемо бы задел своих. И тогда, собрав последние силы, он рванулся вперед в яростном желании смести ублюдка. А тот, выпучив налитые кровью глаза, завизжал:

— Аллах акбар!!!

Вместо того чтобы стрелять, он выдернул оскаленными зубами кольцо, но бросить гранату не успел…

Как в юности на зеленом газоне регбийного поля, опрокидывая схватку противника, Николай всем телом врезался в ненавистную плоть врага.

Инерция оказалась такой, что их, сцепившихся в плотный клубок, протащило два метра до разбитого панорамного окна. Задержавшись на мгновение на краю, они рухнули вниз.

«Все, — успел подумать Николай, — сейчас рванет».

Но не рвануло — Ваха не смог сразу разжать пальцы. Граната выпала из его руки лишь после того, как они ударились о землю, и бойко покатилась вниз по дождевому стоку в сторону бассейна.

Видевший все Арсен в невероятном дельфиньем прыжке взвился над водой. Буквально за секунду до взрыва он рухнул за бортик, прикрывший его от осколков. И сразу же вскочил, бросил гранату в ольховые заросли, откуда по нему садили из охотничьего ружья, полоснул на ходу очередью в сторону Дюн и и резво перемахнул забор. Резкими зигзагами он преодолел открытое пространство и скрылся в густых лесных зарослях…

Николай отпихнул хрипящего Ваху и с трудом встал на ноги. Пошатываясь, он побрел в дом, поднялся на второй этаж и помог своим освободиться от туго затянутых веревок.

Елена и Владимир Николаевич какое-то время не могли двигаться — кровь медленно и болезненно притекала к онемевшим конечностям. Он прикурил им сигареты и, затянувшись сам, рухнул у стены рядом — сил на что-то большое уже не осталось. Голова кружилась от кровопотери, плечо терзала боль, но он — чумазый от пороховой гари, в изодранной одежде, перепачканный своей и чужой кровью и совершенно обессиленный — был сейчас счастлив пронзительно и глубоко, до самого донышка.

— Ну что, солдат, живой? — хрипло спросил снизу Дюня, который, тоже жадно затягиваясь, отходил от боя, расслабленно привалившись к стене дома.

— Нормально, генерал. Ты как?

— Хорошо, мы ведь победили, а для мужчины нет ничего важнее победы. — Дюня как бы продолжал их давний афганский спор, но Николай не стал ему возражать — сил не осталось, да и не хотелось расплескать это нежданно доставшееся большое счастье.

А потом пришла гроза. Вода, падающая с неба, смыла грязь и потеки крови, а дождь все лил, оплакивая уже погибших и тех, кто вскоре последует за ними. И не имели капли небесные ни национальности, ни религиозной или политической принадлежности — единые для всех сущих на этой земле…

Удивительно быстро появились две машины «скорой помощи». Раненых — чеченцев и Николая — перевязали. Самого тяжелого, Генку, увезли в реанимацию выборгской больницы. Молодой врач нервно объяснял Борису, что не все в Генкиной жизни или смерти зависит от денег. Но тот, прихрамывая и боязливо наступая на затянутую шиной ногу, провожал доктора до ворот и втолковывал, что такой упрямец и хитрован, как Генка, так просто с жизнью не расстанется, об этом и думать нечего, а вот условия хорошие и светил выборгской медицины надо непременно обеспечить. Врач уехал с пятью сотнями долларов в кармане и глубокой убежденностью в том, что Борис сумеет договориться и с потусторонними силами о цене на продление Генкиной жизни.

Почти сразу после боя, еще до «скорых», прибыли «волкодавы» Дюни, и Николай понял, что держал все-таки его одноклассник-генерал неподалеку «засадный полк» — иначе и быть не могло.

Порыскав в окрестностях, они вернулись назад с неутешительным докладом о том, что бежавшему Арсену вновь повезло — его скрыла от преследователей стена мощного ливня.

Потом эфэсбэшники долго, без посторонних, возились в доме Бориса — там пришлось разминировать труп Магомета. В конце концов уехали и они, прихватив с собой очухавшегося Рамазана и полуживого Ваху.

Уехал Борис с семьей — Татьяна, плача, говорила, что не знает даже, как долго она теперь не сможет бывать в этом так любовно отстроенном доме, но Борис не унывал — уже завтра собирался прислать рабочих и начать ремонт, продумывая, что бы заодно улучшить.

Собрался и Дюня. Он просто и устало предложил Стасису:

— Поехали со мной. Надо кое-что обсудить.

Тот, к изумлению Николая, безропотно согласился и, попрощавшись со всеми, последовал за Дюней в машину.

— Ты чего молчишь? — спросил Николай у Анны. — Или убедилась все-таки, что твой Стасис и есть тот самый убийца?..

— Наоборот, — ответила она спокойно. — Знаешь, там во дворе он ведь закрывал меня собой. Когда узнал, что я его подозреваю, сам решил ехать сюда, а потом в ФСБ.

Анна помогала Елене. Чуть отдышавшись, жена начала хлопотать по хозяйству, готовить, накрывать стол в беседке — старалась выглядеть оживленной и даже улыбалась, подбадривая окружающих. Николай знал, чего ей это стоило, — он чувствовал ее огромное внутреннее напряжение и все болтался рядом с суетящейся любимой женщиной, пытаясь, улучив момент, обнять и шепнуть несколько ласковых слов. И лишь когда проводив всех, они похоронили Лира, выкопав могилу для любимого пса на том бугре, где он умер, Елена расплакалась — горько и неудержимо. Мокрыми стали глаза и у тестя, хотя он держался молодцом. Объединенные горем, они выпили, помянув верную собачью душу.

Незаметно опустился вечер. Николай отвел в дом валящуюся с ног от усталости и пережитого Елену. Потом ушел и Владимир Николаевич. Они остались в беседке втроем.

Взбудораженный Профессор, которого почему-то никак не брал алкоголь, продолжал пить рюмку за рюмкой, пытаясь расслабиться. Они молчали терпеливо и бережно, храня возможность каждого побыть наедине с собой.

Дождь закончился, тучи свежим западным ветерком унесло на юго-восток — к Петербургу. Над заливом широко распахнулся темно-фиолетовый небосвод. От горизонта до горизонта он искрился и пульсировал невероятно далекой звездной пылью. Анна, задрав голову, искала среди серебристой россыпи Полярную звезду.

— Бред какой-то, — сказал Николай, — вокруг бой идет, стрельба, взрывы, а я вдруг понимаю, что точно знаю место, где Маннергейм зарыл клад. Такой вот неожиданный прорыв подсознания. Понимаешь, мне сразу показались странными последние фразы фрагментов Евангелия, а сегодня вспомнил кое-что… Тут недалеко, завтра сходим, проверим. — Он искоса посмотрел на Анну, все так же рассматривающую небосвод. — Похоже, тебя это уже не волнует.

— Если честно — не знаю. Столько всего страшного случилось за эту неделю, что вовек бы не слышать ничего про маннергеймовское завещание… А, вот она — Полярная, смотри, — Она указала рукой на яркую звездочку, и маленькая удача, видимо, придала ей сил. — Прости, это все проявления типичной женской слабости и непоследовательности. И завтра мы, конечно, отправимся на поиски и будем искать, пока не найдем, правильно?