Кто следующий? Девятая директива - Брайан Гарфилд

— Могу «я попросить вас хотя бы воздержаться?

— Нет. Я собираюсь голосовать против.

— Даже если от этого будет зависеть исход голосования?

— Мое имя начинается не с последней буквы алфавита.

— Ты видишь, что я готов в чем-то изменить свое мнение, хотя не привык обсуждать условия сделки, сопровождая это постоянными уступками. Но мне действительно кажется, что мы каким-то образом можем прийти к общему соглашению. Своего рода компромиссу.

Похоже, что Грант улыбался.

— Ты не так уж испорчен, Билл. Не стоит опускаться до политических игр.

— Ну, я уверен, что от общения с вами моя репутация не пострадает.

— Говард Брюстер слишком резко прокладывает себе путь. Люби меня и люби мои идеи. Он все поставил на карту — все, чем владел. Один бросок в игре в кости. Хорошо. Я понимаю, что он предчувствует успех. Мне тоже не нравится Холландер. Но такая самонадеянность из Белого дома — вот, что я не приемлю. Откровенно говоря, я считаю, что мы можем управлять Холландером. Сдерживать его. Способы существуют, если только конгресс проявит находчивость. По-моему, Холландер представляет собой меньшую угрозу, чем Говард Брюстер — потому что, если Брюстер осуществит свой план, это будет еще один гвоздь в гроб республики. Римские цезари пришли к власти, украв ее у сената. Брюстер пытается заставить конгресс восстановить его в должности, которую он только что потерял при публичных выборах. Для меня в этом есть привкус государственного переворота. Боюсь, у меня просто не хватит совести поддержать это движение. Вот, собственно, и все.

— Фиц, вчера вы говорили с президентом, и…

— Скорее, президент говорил со мной.

— …и вы сказали ему, что не можете поддержать его. Но вы согласились сохранить все в тайне до тех пор, пока он не раскроет ее, Почему?

— Полагаю, из-за своих своеобразных представлений о личной преданности. Он вел личный разговор. А мы были друзьями почти тридцать лет.

— Тогда могу ли я, с учетом этой дружбы, рассчитывать хотя бы на то, что вы согласитесь не выступать активно против замыслов президента?

— Под «активно» вы подразумеваете «публично»?

— Нет. Я имею в виду также частным образом. Пока комитет будет готовиться доложить законопроект, можете ли вы обещать, что не будете применять тихий нажим, который вам так хорошо удается?

Фицрой Грант добродушно рассмеялся.

— Забавно. Я всегда считал, что подобные методы отличают Говарда Брюстера. Как вы думаете, то, чем вы сейчас занимаетесь, не является легким выворачиванием рук?

— Я хотел бы получить ответ.

— Отлично. Я дам вам его. Но для этого требуется небольшая преамбула. Мне трудно обойтись без нее.

Саттертвайт обдумывал ситуацию глядя на часы, обдумывал с надеждой на лучшее. И ждал. Он представил себе массивные кресла в здании исполнительного комитета, которые через час должны были заполниться двумя десятками лидеров конгресса, среди которых у президента пока оставался шанс увидеть Фицроя Гранта.

— Если вы сегодня оглядитесь вокруг себя, — начал Грант, — вы не увидите ничего, кроме обломков, оставленных этими невероятными зверствами и преступлениями. Мне кажется, это неизбежный результат нашей человеческой несостоятельности. Совершенно очевидно, что освободительные принципы потерпели провал. Мы слишком долго позволяли этим головорезам из так называемых неолевых насаждать насилие и террор. Мы стояли рядом и слушали, как они открыто хвастались, с какой жестокостью они расправятся с нами. Наши искушенные законодатели предпочитали называть это предательство «расхождением во взглядах» — в то время, как эти бандиты нападали на полицейских, задумывали диверсии и закладывали основы восстания прямо у нас под носом. Теперь мне кажется…

— Фиц, вы возлагаете на все государство вину за убийства. Но нет никаких доказательств, что в этих злодеяниях принял участие кто-то еще, кроме горстки уголовников. Их руководители даже не являются американцами.

— Я слушал подобные объяснения до тех пор, пока не стал пропускать мимо ушей.

— Вы не верите этому?

— Это совершенно не относится к делу. Суть в том, что государство является слишком снисходительным, слишком слабым и беззащитным для дальнейших ударов, когда оно допускает, чтобы происходили вещи, подобные тем, которые мы наблюдаем последнюю пару недель.

— Однако альтернатива этому представляет собой разновидность фашизма. Это то, чего хочет Холландер, — и того же хотят радикалы.

— «Фашизм» — странное понятие, Билл. Раньше оно обозначало нечто специфическое. А теперь перестало. Это просто эпитет, который мы используем для определения меры ненависти своих врагов. Если в этой стране и существует реальная угроза попасть под влияние фашиствующих молодчиков, то, я думаю, она кроется скорее в усилиях Брюстера обойти Конституцию, чем в болезненном рассудке слабого старика, которым является Уэнди Холландер. Холландер — дурак, и всем это понятно — в этом заключается средство нашей защиты от него.

— В последние свои годы Муссолини тоже был слегка ненормален. Это не помешало ему душить свою страну.

— Пока они не убили его.

— То есть вы полагаете, что нам следует убить Холландера?

— Нет. Хотя я считаю, большинство из нас думало об этом. Я уверен, что Говарду Брюстеру приходила в голову такая мысль.

— Об этом шла речь.

— Почему ты считаешь, что он отказался от нее, Билл?

— Почему вы отказались?

— Потому что я не убийца. И, кроме того, я не прорываюсь на второй срок в Белый дом.

— Это клевета, сенатор.

— Может быть, и так. Но, вероятно, есть и доля правды. — Грант поднял вверх подбородок. Его голова четко вырисовывалась на фоне окна; Саттертвайту было плохо видно его лицо, но глаза слабо поблескивали.

— Билл, те слова, которые я только что произнес по поводу бессилия страны — и вседозволенности, открывающей дорогу таким вещам, они произвели на тебя впечатление?

— Конечно. Я слышал подобные доводы от многих людей, и, кажется, половина из них принадлежит мне.

— Говард Брюстер когда-нибудь говорил нечто подобное?

— Иногда.

— Я имею в виду последнее время? В течение последних двух или трех дней.

— Нет.

— У меня есть для тебя новость, сынок. Это были почти точные слова, которые он использовал, говоря со мной в кабинете.

— Они не лишены смысла, — защищаясь, ответил Саттертвайт.

— Смысла, как его понимает Говард Брюстер, ты хочешь сказать. Он, естественно, пустился в разглагольствования в консервативном духе со мной, потому что хочет получить мою поддержку. Ты это имеешь в виду?

— Мне кажется, он имел право немного преувеличить, чтобы угодить вам, — осторожно произнес Саттертвайт. — И кроме того, он не хотел, чтобы вы считали, что он собирается быть слишком мягким с радикалами.

— Потому что это толкнет меня прямо в лагерь Уэнди, не так ли?

— Что-то в этом роде. Черт побери, мы взрослые люди. Неужели в первый раз вас пытаются убедить подобным способом?

— Едва ли. Но когда над этим задумаешься, появляется странная мысль.

— В самом деле?

— Подумай, Билл. Если он собирается проводить такой же жесткий курс, к которому призывает Холландер, зачем тогда вообще обходить Холландера? — Резкий рывок подбородком. — Не потому ли, что Говард Брюстер желает лично расплатиться с радикалами, раздавив их? Не говоря уже о заманчивой перспективе остаться в должности еще на четыре года.

— Вы только что Сказали, что он долгое время был вашим другом. Все это звучит не очень дружелюбно по отношению к нему.

— Я и не ощущаю большого дружелюбия. Большую часть ночи я не сомкнул глаз, мысленно возвращаясь к нашей вчерашней беседе. И никак не мог отделаться от некоторых сомнений. Преимущество вашего знакомства с человеком на протяжении тридцати лет состоит в том, что вы улавливаете малейшие признаки, появляющиеся, когда он хочет оставить вас с носом, ведет двойную игру или лжет, чтобы угодить вам. Мы все способны на такое. Если вы достаточно хороший игрок в покер и играете с некоторыми людьми на протяжении тридцати лет, вы легко разберетесь, что означает, когда один из них пощипывает мочку уха.

— Я не совсем понимаю вас.

— Билл, он не лгал мне вчера. Мне известны все признаки этого. Может быть, я единственный человек, который на это способен, но я знаю президента с тех времен, когда он еще не имел представления, кто по какую сторону от прохода сидит. И я заявляю вам, что этот человек имеет серьезные намерения применять те меры, которые не слишком отличаются от средств Холландера. Я уверен, что он откровенно считает себя более удачной кандидатурой для таких мероприятий, чем Холландер — тот просто болван, что бы он ни делал. Но как бы отрицательно не относились вы к Говарду Брюстеру, вы не будете порицать его рассудок. Он пытается уговорить конгресс Соединенных Штатов поддержать его и поэтому на публике играет роль человека со здравым смыслом. Но для меня это напоминает соперничество Голдуотера и Джонсона в шестьдесят шестом, когда Джонсон стоял на мирной платформе, а затем перешел на другую сторону и сделал все то, что Голдуотер имел глупость заявить до избрания.