Северный Удел - Андрей Кокоулин

— Давайте, Кольваро, возвращайтесь из мертвых, — наклонившись, Шнуров ударил меня по лицу. — Мертвый цирк закончился.

Несколько секунд он, не мигая, смотрел мне в глаза, наконец, кривя губы, отклонился, махнул кому-то рукой.

— Ага, — произнес кто-то от дверей. — Почему-то я так и думал.

Я с трудом приподнял голову.

Двое дюжих ребят «пустой» крови вытаскивали мертвецов в анфиладу, а за ними, дожидаясь очистки зала, стоял, приподнимаясь на носочках, беспокойный лицом человечек.

Мальцев.

Я слабо улыбнулся.

— Я вижу…

Договорить мне не удалось — Шнуров двинул сапогом в зубы.

— Ты, кровь высокая, помолчи.

Мальцев кивнул, заложив руки за спину.

— Вы уж, действительно, молчите, собирайтесь, готовьтесь.

«Пустокровники» вошли в зал и выволокли пехотинца, сидевшего за пулеметом, потом вернулись и — о, кровь, кровь моя! — за ноги протащили мимо меня матушку и сестру. Затем — Майтуса. Я не чувствовал, я не чувствовал их!

Мертвы.

И Катарина. Милая моя Катарина. Бесценная. Ее застывшее, искаженное болью лицо мелькнуло и пропало. Юбка. Темные ботиночки на ногах.

Я застонал.

— Ну что вы! — вытянув шею, сказал Мальцев. — Вы не переживайте! Вы скоро встретитесь со своей кровью. Уж не знаю где, в новом мире или в посмертии… Не верите в посмертие, в единение душ?

— Нет, — выдавил я.

Жилки мои медленно очищались от трупного налета, приобретая фамильный цвет — белое с алым. Где там посверк изумрудный? Ящерка-защитница, опростоволосились мы с тобой.

— Напрасно не верите. Так умирать легче.

«Пустокровники» встали: один подле меня, другой подле тяжело дышащего государя-императора, — и только тогда Мальцев ступил на порог.

В руке у него был саквояж.

— Вы не устаете меня удивлять, Бастель, — заявил он, присаживаясь на пол чуть в стороне. — Убили Жапугу, убили Лобацкого, Петра Телятина вот убили. А ведь я в Петре был уверен, м-да. С Ассамеи со мной был, с Чон-Тохола. И кровь принял хорошо, и вообще… не совсем разум она у него отбила…

На полу, звякнув, появились две «клемансины».

В ладони у Мальцева сверкнул опасным металлическим жалом скальпель.

— Ну, ладно, — сказал Мальцев, кивком головы показывая на меня Шнурову, — с этим я примирился. Нашли способ и нашли. Убили, ладно. Недаром были Правой дланью Бога…

— Кем? — спросил я.

— Лежи, — нагнулся Шнуров.

Он расстегнул мне мундир на груди, жесткими пальцами с треском порвал сорочку. Нашел «Фатр-Рашди», вынул, поцокал языком.

— Это я так, в глубь веков заглянул, — Мальцев фыркнул, словно сказал смешное, и подсел к государю-императору. — «Пустая», как вы говорите, кровь — она не без недостатков. Капризная, мертвечины, оказывается, боится, видит, понимаете ли, только жилки. Но силу над высокой кровью имеет, и очень мощную силу. А почему? Такой простой вопрос, а вы, Бастель, мимо прошли.

Он оголил грудь императору, как и Шнуров — мне.

— Впрочем, времени у вас не было, так-то может быть и сообразили. А вот чем еще удивили — так это, когда ваши люди сегодня в наш лагерь ворвались.

— У меня не было… — я попытался приподняться, но Шнуров наступил мне сапогом на живот, а гибкая жилка «пустокровника» тут же стиснула шею.

— Ну как же не было! — на мгновение, лукаво улыбнувшись, повернул голову Мальцев. — Штабс-капитан, скуластый такой. Серебряно-кремовая кровь. А с ним трое. Вы должны были слышать выстрелы.

— Муханов, — выдавил я.

Не обмануло предчувствие.

— Вот видите, вспомнили. Выследили, оказывается, часть моей небольшой армии. Опасный вы противник, Бастель.

Мальцев взял в руку «клемансину», посмотрел сквозь нее на огонь свечи.

— Знаете, в чем еще один недостаток «пустой» крови?

— Носитель ее должен быть низкой крови, без примесей, — прохрипел я. — Все убийцы высоких фамилий были такими.

— Именно, — сказал Мальцев. — И идеальных носителей оказалось до обидного мало. Коста Ярданников был великовозрастный идиот. Думал стать повелителем мира. С его кровью это было невозможно. Итак…

Он несколько раз воткнул скальпель в грудь государю-императору, проводя глубокие разрезы к ребрам. Кровь легко заструилась в подставленную колбу.

Государь-император открыл глаза.

— Вы… вас всех надо… — он двинул рукой, на шее от усилия набухли жилы. — Я вас…

— Ну-ну-ну, — похлопал его ладонью по лбу Мальцев. — Вы уже прошлое, Тутарбин. Тотэрбо. Можете не напрягаться.

Он сделал еще несколько разрезов, заполнил «клемансину» до горлышка, полюбовался на цвет. Затем аккуратно запечатал стекло восковой пробкой и убрал в саквояж.

— Почему Тотэрбо? — спросил я.

— Потому что вы — изначально Кольвахн. Не вы конкретно, Бастель, а, как бы это… — Мальцев переместился ко мне. — Впрочем, не важно.

Скальпель вошел мне в грудь, под правый сосок.

Узкая полоса разреза потянулась за заточенной хирургической сталью, темнея, краснея, плюясь алым. Холодно, горячо. Еще разрез.

— Скоро все это будет не важно, — мягко проговорил Мальцев. — Новый мир всегда приходит с кровью, понимаете?

Он подставил пустую «клемансину» и ждал, когда она наполнится.

— Ради чего? — прошептал я.

— Как ни странно, — снова воткнул скальпель Мальцев, — ради справедливости. С вами впереди, увы, нас ждет только деградация. Высокая кровь исчерпала себя. Да-да, посмотрите на государя. Разве это правитель? Разве это мощь? Был Волоер, до Волоера был Никол, вот разве что они… Да и вообще, предательству когда-нибудь приходит отмщение. Пожалуй, что я его орудие, всего-то.

Я скривился.

— Какое предательство?

— О, это давняя история, с самой Ночи Падения, — Мальцев заткнул «клемансину» пробкой, вздохнул, глядя на меня, и поднялся. — Отец ваш очень этим интересовался. И вы мне были очень симпатичны. Впрочем, прощайте.

— И все?

Мальцев обернулся у самых дверей.

— Для вас — все. Я должен обезопасить предприятие, так что… — он дернул плечами и вышел.

Поднялся и Шнуров.

— Господин э-э… Мальцев…

Он вышел из зала, поигрывая моим «Фатр-Рашди».

Я попробовал пошевелиться, но «пустокровник» пресек это на корню.

— А потом закопать или как? — услышал я Шнурова.

— Кому это нужно? — ответил Мальцев. — Уладите здесь, выезжайте следом. Думаю…

Он понизил голос, и я не смог разобрать остальные слова.

— Ясно.

Шнуров, посвистывая, проскользил тенью в проеме. Захрустело под сапогами битое стекло. С подъездного круга раздалось лошадиное ржание.

Ночь. Все еще ночь.