Корабль Рима - Джон Стэк

С кормовой палубы «Аквилы» Аттик наблюдал за сходящим на берег младшим консулом. Он уже обратил внимание, что галера швартовалась без обычной стремительности, и, повернувшись, увидел озабоченное лицо рулевого.

— Тебя что-то беспокоит, Гай? — спросил капитан, приближаясь к более опытному моряку.

— Все дело в «вороне», капитан, — ответил Гай, обнаруживший существенный недостаток абордажного трапа, угрожавший безопасности любой галеры, на которой его установят.

Гай осознавал значение нового оружия и понимал, что это изобретение Аттика, но в то же время не сомневался, что капитан ставит безопасность корабля на первое место.

— Дифферент галеры сильно изменился, — продолжал рулевой. — С «вороном» на баке центр тяжести «Аквилы» сместился к носу. В спокойных водах разница невелика, но боюсь, что в шторм корабль станет неуправляемым.

Аттик кивнул. Капитан был вынужден признать, что ни он, ни Лентул не подумали, как тяжелый трап повлияет на тщательно уравновешенную галеру.

— До какой степени неуправляемой? — уточнил Аттик, понимая, что Гай не стал бы поднимать вопрос, не будь он так важен.

— До полной потери мореходности.

Аттик снова кивнул, на сей раз молча. Нужно обсудить проблему с Лентулом, хотя в точности оценки Гая капитан не сомневался. В конечном итоге придется доложить Дуилию.

Затем Аттик вновь повернулся и окинул взглядом непривычный силуэт «ворона» на некогда пустом баке. У него не получалось избавиться от чувства надежды при виде трапа, хотя разум взывал к осторожности. До победы над карфагенянами было еще далеко, но внутренним взором Аттик уже видел их поражение. Благодаря новому приспособлению, «ворону». На суше римские легионы непобедимы. А с помощью абордажного трапа они станут непобедимыми и на море.

— Девяносто шесть!

Марк мысленно повторил это число, пока центурион девятой манипулы — он исполнял обязанности палача — готовился к новому удару. Лицо центуриона, почти закончившего свою кровавую работу, было мрачным.

— Девяносто семь!

В воздухе раздался свист плети, но удар уже не сопровождался криками, проникавшими в сердце каждого солдата Девятого легиона.

— Девяносто восемь!

На раме из перекрещенных копий висел, словно разделанная туша животного, легионер из седьмой манипулы: спина в клочьях окровавленной плоти, ноги пропитались стекавшей вниз кровью.

— Девяносто девять!

Марк на мгновение скосил глаза влево и посмотрел на Мегелла. Легат стоял в одиночестве впереди первой манипулы — доспехи болтались на исхудавшем теле, но удлиненное лицо выражало непреклонную решимость.

— Сто! Конец!

Центурион девятой манипулы отодвинулся от подвергшегося наказанию солдата; лицо и туловище палача были забрызганы кровью высеченного человека. Он опустил плеть, с кончика которой на плотно утрамбованный песок плаца стекала кровь. Мегелл кивнул, отпуская центуриона, и шагнул вперед.

— Солдаты Девятого легиона! — крикнул легат, и его голос разнесся над девятью сотнями человек, еще остававшихся в строю. — Все мы солдаты Римской республики, легионеры Девятого, Волки Рима. Девятый легион не потерпит неподчинения. Рим не потерпит нарушения долга.

Мегелл умолк на минуту, а затем подал знак двум ординарцам отвязать подвергшегося наказанию легионера. Они выбежали из строя, поспешно перерезали веревки, которыми солдат был привязан к перекрещенным копьям, и осторожно опустили безжизненное тело на землю. Один из двух ординарцев быстро провел руками по неподвижному телу, пытаясь обнаружить признаки жизни. Ничего. Он посмотрел на Мегелла и покачал головой, а затем ординарцы подняли безжизненного легионера и унесли с плаца. Весь легион смотрел им вслед, нарушая правило, предписывающее смотреть прямо перед собой.

Мегелл мысленно выругался. Сотня ударов бича — жестокое наказание, суровая расплата за неподчинение — крайне редко приводила к гибели провинившегося и никогда не рассматривалась как смертный приговор. Учитывая истощение солдата, шансы выжить у него были невелики, но устав есть устав, и изменить наказание не представлялось возможным. Легат скользнул взглядом по выстроившемуся перед ним войску, чувствуя враждебность солдат. За предыдущую неделю это чувство обратилось внутрь и теперь было направлено на командование легиона — не проходило и дня, чтобы солдаты не проклинали командиров, наблюдая, как их товарищи умирают от тифа, недоедания и истощения.

— Разойдись! — крикнул Мегелл, и его приказ повторили центурионы манипул.

Но если раньше солдаты, услышав эту команду, вытягивались по стойке «смирно», прежде чем разойтись, то теперь они просто покинули плац, а некоторые даже исподтишка оглядывались на легата.

— Префект, — распорядился Мегелл, — собери старших центурионов в моей палатке.

Услышав удар кулака о доспехи, легат направился к себе. Префект объявил сбор командиров манипул.

Пять минут спустя палатка Мегелла заполнилась старшими офицерами легиона, каждый из которых был ветераном, отдавшим службе более двадцати лет. И каждый прекрасно понимал опасность сложившейся ситуации.

— Десять дней, — сказал Мегелл, и на его лице отразилось горькое разочарование принятым решением. — Через десять дней наши припасы закончатся. Через десять дней мы двинемся к Сегесте, соединимся со Вторым легионом, а затем пойдем на юг, к Агригенту.

Кто-то из центурионов кивнул; другие, и среди них Марк, молча встретили взгляд легата.

Всего десять дней, подумал Марк, Девятый легион может держать голову высоко поднятой. Потом на него ляжет пятно поражения, и при этой мысли центурион почувствовал, как горло ему сжимает стыд. Он вспомнил разговор, состоявшийся три месяца назад в Бролиуме: прозвучавшие тогда слова, скрепленные клятвой чести. Марк перестал горбиться и выпрямился, возвышаясь над товарищами по оружию и командиром. Что бы ни случилось, еще десять дней он будет ходить с гордо поднятой головой.

ГЛАВА 15

Легкий бриз, сопровождавший поднимавшееся над горизонтом солнце, колыхал вымпелы на мачтах, освещенные первыми утренними лучами. Низкий баритон рожка возвестил начало нового дня, сигнализируя флоту, что пора сниматься с якоря. Гиско поблагодарил бога утренней зари Шахара за попутный западный ветер — еще один благоприятный знак в преддверии битвы.

Когда совсем рассвело, адмирал смог рассмотреть суда карфагенского флота, собравшиеся в бухте Липары. Никогда еще ему не приходилось видеть такого количества галер. Он вытянул правую руку и посмотрел на покрытую мозолями ладонь. Адмирал слышал, что греки могут предсказывать судьбу человека по линиям ладони. Интересно, подумал Гиско, какая отметина указывает на то, что он командует самым сильным флотом, который когда-либо был у Карфагена. При этой мысли адмирал сжал кулак, ощущая силу своих пальцев, и улыбнулся перспективе обрушить на врагов всю мощь флота, сжатую в кулак.