Мода на умных жен - Елена Арсеньева

К лавочке подходила молодая мама со своим карапузиком. Не то чтобы Алена так уж с ума сходила при виде детей, но малыш оказался таким чудом, курносым и сероглазым, что она невольно разулыбалась.

– Ну, я вообще не боюсь собак. А вы, по-моему, испугались больше всех.

– Думала, просто умру от разрыва сердца! Разве можно пускать собак туда, где дети?! Так у ребенка родимчик может случиться! Теперь никогда не буду с ним гулять там, где увижу собаку, даже болонку какую-нибудь!

– Но ведь здесь не детская площадка, – усмехнулась Алена. – Тут всем гулять можно. К тому же собаки обычно не трогают детей. Конечно, если те сами к ним не пристают. И, по-моему, чем чаще ваш ребенок будет видеть собак, тем меньше будет их бояться.

– Ну, не знаю… – проворчала явно недовольная мамочка и тут же, такое впечатление, обо всем забыла, уставившись на Аленины серьги.

Пожалуй, пора перестать их носить, а то она вообще скоро будет не самоценной личностью, писательницей Аленой Дмитриевой, а каким-то приложением к своим серьгам!

Москва – Нижний Новгород, 1880 год,

из писем Антонины Карамзиной

«Продолжаю письмо, Николаша. Письмо о встрече с твоим тезкой.

Знаешь, мне всегда казалось, что имя похоже на человека, который его носит. Вот ты, Николай, мягок, светловолос, улыбчив. Твои глаза добры и наивны. Я думала, имя Николай именно таково: мягкое, улыбчивое, доброе. Но нет, теперь я вижу его иным. Оно сухо и резко, наполнено черным цветом… нет, черным светом. Таким, который не освещает, а, наоборот, поглощает все вокруг, обращает день в ночь и видимое в незримое. Оно несет тьму. Но это не тьма зла – это тьма непознанного!

Степан немного рассказал мне о его жизни, о его детстве. Якобы при рождении его дважды падала икона Богоматери, а пламя от лампады перебежало на занавеску. Огонь сразу погасили, однако повитуха предрекла:

– К беде великой народился. Станет чернокнижник!

С тех пор даже родители стали смотреть на ребенка с опаской. Мать вскоре умерла, отец Николая не любил. Единственным, кто его опекал, был родной дед – неудавшийся священник, комедиант и, по отзывам соседей, колдун. Он учил внука добывать целебные и «злые» травы, внушал, что можно стать бессмертным или даже воскреснуть из мертвых – были бы подобающие снадобья.

Он верит в колдовство. Это уживается в нем с поразительной технической образованностью. Он не знал о лодке-самолетке, но радостно засмеялся, услышав мой рассказ:

– Воздушный шар для того, чтобы поднять ее в воздух? Нет, я знаю, каков должен быть аппарат, который сделает это. Движущей силой станет прессованный порох, продукты его сгорания. Газ! Давлением газов на дно цилиндра прибор может подняться очень высоко… Наклонением цилиндра достигается и поддержание аппарата в воздухе, и движение в горизонтальном направлении… При двух цилиндрах достигается большая правильность полета и большая устойчивость аппарата… Верна или неверна моя идея, решить окончательно может лишь опыт.

Николашка, я не поняла из того, что он сказал, ни единого слова! Кибальчич взглянул на меня и усмехнулся:

– Женщины… невероятные существа. Для вас цветная тряпка, летающая сама по себе, гораздо более реальна, чем возможность построения воздушного корабля, который будет двигаться с помощью неких физических сил, организованных в строгую формулу! Вы не верите, что так будет? Но кто-то говорил… кажется, Гете: грядущие события отбрасывают тень перед собой. В сказках, которые вы так любите, существует летучий корабль. Возможно, он был некогда. И будет существовать через несколько лет! Можете мне поверить, я ведь изобретаю двигатель для него!

– В сказках, которые я так люблю, существует и ковер-самолет. Он летал без всякого двигателя. Как это происходило?

Черные глаза Кибальчича смотрели на меня странно. Тьма охватила меня со всех сторон.

– Хм, интересная мысль, – проговорил голос, звучащий так же глухо, как должна была звучать сама тьма. – Ковер-самолет может взлететь с помощью преодоления закона всемирного тяготения. Я думаю, здесь все дело в материале и конструкции самого ковра. Я пойму, в чем там дело!

Я вдруг пошатнулась – таким пророческим вдохновением звенел его голос. Он схватил меня за руку…

Потом сказал медленно, с расстановкой:

– Женщины… Я не знаю женщин. Все они любят, чтобы ими занимались и ухаживали за ними. Я не понимаю этого. Да и времени у меня на это нет!

Только тебе могу признаться: я почувствовала себя уничтоженной.

Да нет, я вовсе не увлечена им! В нем нет ничего привлекательного! Но его ум… Мне кажется, некие колдовские силы его одушевляют.

А правда, может ли он заставить летать ковер-самолет?»

Нижний Новгород, наши дни

Она уже почти дошла до дома Алексея, который находился если и не в двух шагах, то всего в двух кварталах от площади Нестерова, как вдруг сообразила, чего именно не хватало в сумке. Да блокнота же! Блокнота, в котором она так четко и стройно выстроила всю схему непоняток и прорисовала план дальнейших действий. Наверное, он выпал из сумки вместе с остальными вещами, а Алена его не заметила. Ну и как теперь дальше жить и работать без блокнота? Да и вообще жалко его – красивый, дорогой, в Париже купленный, аж в самом Лувре!

Алена нерешительно оглянулась, потом шагнула вперед, но все же решила вернуться на площадь. Она была уже пуста – ни студиозусов с пивком, ни мамочки с чудесным карапузиком. Ну а Бубна, понятное дело, давно и след простыл. Только Петр Николаевич Нестеров с прежней задумчивостью смотрел на Волгу.

А вот и скамейка, на которой Алена сидела несколько минут назад… На скамейке пусто, под скамейкой пусто. Вокруг скамейки тоже пусто. И нигде в обозримом пространстве (Алена не поленилась, полазила по газонам) нет ничего, похожего на любимый парижский блокнот.

Понятно, она его сразу не заметила, но заметил кто-то другой, ну и подобрал, что плохо лежало. Вот обидно, она так все стройно выстроила, всю схему действий!

Ну ничего, она ведь не склеротичка беспамятная, как-нибудь обойдется и без блокнота.

– Привет, как дела? – заговорила она, когда «жених» открыл ей дверь. – Ничего, что я к вам вваливаюсь, ни от чего не отрываю?

– Да что вы, Алена, я всегда рад вас видеть. – Алексей положил на тумбу перед зеркалом мобильный телефон, который держал в руках, снял с Алены плащ, осторожно приобнял за плечи. Впрочем, руку тотчас убрал – якобы это просто галантное такое телодвижение было, мол, не подумайте чего-то не того, барышня… – Наше сотрудничество довольно интенсивно развернулось, да? А потом резко пошло на убыль. Впрочем, я вам теперь вроде и ни к чему? Вот сюда, в гостиную проходите.