Приговоренные к вечности. Часть 2. Не стать зверем - Ольга Белошицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проснулась она от того же самого тревожного чувства, что настигло ее в предыдущую ночевку в Наган-Кархе. Опять завернувшись в теплый плед, она выглянула в коридор, и увидела ту же самую картину — сомнамбула-Румянцев шаркающей походкой брел по коридору, изредка наступая на чересчур длинные штанины пижамы и спотыкаясь. Юлька выскользнула вслед за ним, уже не отставая и не скрываясь — он все равно ее не замечал. В этот раз Румянцев прошел гораздо дальше: благополучно поднявшись по лестнице на целых два пролета, он остановился на площадке перед декоративной нишей-аркой. Такие ниши были и на предыдущих лестничных площадках, но Румянцев замер именно перед этой. Неуверенно потоптавшись, он протянул к ней руку и принялся шарить по выпуклой каменной кладке, словно ища ручку двери. Юлька хихикнула, вспомнив дверь в туалет в кабинете у Реса. Тут, может, то же самое. Традиция у них такая, двери в туалет под декоративные ниши маскировать. Но Румянцев так и не нашел способа проникнуть за арку. Потоптавшись еще немного, он, по-прежнему в состоянии глубокого сна, развернулся и пошел обратно. Юлька проводила его до спальни, подсмотрев, как он забирается под одеяло, словно и не шатался нигде, и, издав удовлетворенный вздох, закрывает невидящие глаза.
Странно все это. Более чем странно. Попробовать расспросить его, что ли? Вдруг он в курсе, что бродит во сне? Юлька заставила себя лечь в постель и закрыла глаза. Но сон не шел. Провертевшись до первых лучей солнца и так и не сомкнув глаз, она встала, надела крылья и решительно сиганула с башни Аспида. Ледяной утренний воздух вернул ей бодрость и самообладание, из головы ветром выбило всю ночную муть. Сделав круг над Стеклянной башней, она решительно взяла направление на город — надо было возвращаться в школу, на занятия. Приземлившись на окраине безлюдной Кархи, она прошла через шеадр и очутилась в таком же безлюдном и сонном, но уже теплом и солнечном Саманданге.
В дормитории уже появились первые ранние пташки, из тех студентов, кто привык рано вставать. Не обращая внимания на их многозначительные ухмылки, Юлька поднялась к себе в комнату — там, на крохотном рабочем столе, лежал прозрачно-белый ариад искусственного происхождения, вставленный в темно-дымчатую оправу, а рядом — портрет Ильнары. Неожиданно ощутив прилив сил, она уверенно уселась за стол и, глядя на портрет, взяла ариад в руки. Ильнара на картине словно бы ожила, переместившись на внутренний экран ее воображения. Юлька вливала в образ силы, подпитывая его откуда-то взявшейся энергией, а потом, мысленно уменьшив девушку до размеров крохотной куклы, бережно перенесла в теплый сияющий шар, удерживаемый жесткой каемкой контура. В сознании вдруг произошел мини-взрыв, ослепив ее на несколько мгновений. Когда Юлька проморгалась, то увидела, что фигурка девушки действительно невообразимым образом очутилась внутри камня. Ариад капельку потускнел, зато очертания девушки в камне были четкими и ясными, а ее образ повторял запечатленное на картине изображение.
Как живая, подумалось ей. Надо бы с этим поосторожнее. Мало ли что.
Спрятав получившийся артефакт поглубже в шкаф, Юлька неожиданно почувствовала долгожданную сонливость. Глаза слипались, голова сама клонилась к подушке. Ну хоть пару часов, подумалось ей. И может быть, прогулять первую лекцию. Ничего страшного, она здесь считалась очень дисциплинированной студенткой.
К счастью, в этот раз ей ничего не приснилось.
Глава 31. Память
Я очнулся, обнаружив себя в полутьме странного затхлого помещения, стены которого были отделаны крупной кафельной плиткой. Коридор. Под потолком тянутся люминесцентные лампы ядовито-фиолетового цвета. Перед глазами — серый грязноватый потолок. Я лежал на каталке, накрытый грубым синим одеялом. Медленно привстав, я огляделся по сторонам. Что это за место и как я здесь оказался?
Ничего не помню. Что я делал до этого?
Я сполз с каталки, убеждаясь, что чувствую себя прекрасно. В конце коридора виднелся стол, за которым дремала, положив голову на руки, женщина в голубой униформе.
Место напоминало мне больницу, только какую-то совсем убогую и бедную. Я оглядел себя. Нет, одежда не больничная, обычная городская: брюки, рубашка, куртка, ботинки. Видимо, на улице тепло. Какое сейчас время года? Не помню. Что там, за окном? Какой город? Не помню…
Я покрылся холодным потом, со стоном прислонившись к стене. В голове было пусто, словно на нежилом чердаке, с которого только что вынесли груду старого барахла.
Женщина за столом вздрогнула и подняла голову, настороженно меня разглядывая.
— А, вы пришли в себя. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — ответил я, поразившись, как хрипло и растеряно звучит мой голос. — Только я ничего не помню.
— Мы не успели поместить вас в палату, — пояснила она. — Вас недавно привезли, несколько часов назад. Вы наверно казнь смотрели?
Казнь… Площадь с монументом, шок-бичи, крики смертников, кровь…что я там забыл?
Я кивнул.
— Ушибов на вас нет. Сердце, давление в порядке, никаких повреждений мы не обнаружили. Алкоголя, наркотиков в крови — тоже. Решили подождать, пока вы сами придете в себя. СОС подобрал вас в квартале от площади Согласия, где проводятся казни, через час после окончания. Вообще, если вы впечатлительный, такие зрелища смотреть не стоит, — строгим голосом сказала она, и я послушно кивнул. — У нас всегда много сердечных приступов, обострений психических заболеваний и поножовщины в те дни, когда их проводят. Возможно, вы просто упали в обморок от духоты или от стресса.
— Возможно, — согласился я. — Беда в том, что я ничего не помню. Где я нахожусь?
— 4-я больница общего профиля 21 террасы, — ответила она.
Нет, название мне ничего не говорило.
— Какой сегодня день?
Она назвала день недели, дату и месяц — пустые, чужие слова, ничего не значащие для меня. Паника нарастала во мне горной лавиной.
— А год?
— 1746
— Откуда отсчет?
— От великого исхода, — удивилась она — От предательства богов.
