Бессонный патруль - Коллектив авторов

Мальчуган молча уставился на него. На помощь подоспели его друзья.

— Пьяный ворюга застрелил его, — выпалил один из них. — Колька был тогда совсем маленький…

Шрам на щеке незнакомца дернулся. Лицо помрачнело.

Больше он ни о чем не спрашивал. Пьяный ворюга… пьяный ворюга… стучало в висках.

Десять лет назад он, Алексей Китов, едет на целину.

В руках — силища восемнадцатилетнего парня. Здесь, у этой речки, своим трактором взметнул первую борозду. На этом берегу — первые палатки и первая любовь.

Она тоже приехала с Владимирщины. Жили раньше в соседних селах, ходили в один клуб и не подозревали о существовании друг друга. А здесь встретились.

Нет, не всегда были безоблачными их отношения. Далеко не всегда. Алексей нередко вспоминал о нешуточном барьере, едва не возникшем между ним и Татьяной. Смешно об этом вспоминать. А если вдуматься…

Впрочем, все по порядку.

Совхоз тогда вступил во вторую целинную весну. Алексеи работал па тракторе. Татьяну выбрали совхозным комсоргом. Хлопот у нее, медсестры, привалило.

День тот выдался тяжелым. Алексей не добил и половины нормы. С утра барахлил мотор. Попробуй разберись, отчего. Ведь до двухсот процентов вытягивал. А надо бы подумать о машине.

Копаясь в моторе, он вспоминал тот вечер. Неужели пролетело три дня? Да, дьявольщина, целых три! А ведь она…

О чем она просила?

До поселка он добрался к полуночи. Окно небольшой комнатки в общежитии светилось. Он, подойдя, поднялся на носки, посмотрел поверх занавески. Она читала какую-то книжку. Губы чуть заметно шевелились. Потом что-то писала в тетрадке. Потом снова читала. Он стоял и смотрел, и боялся, как бы не скрипнули створки окна.

Движок местной электростанции начал сдавать. Зачихал, запыхтел, завздыхал надсадно. Будто навалился на него кто-то большой и тяжелый. Свет в комнатке исчез вместе с лампочкой. В темной пустоте повис тлеющий вольфрамовый кружок. Алексей отошел от окна. Стал ждать, вспыхнет ли он вновь.

Ночь, теплая весенняя ночь, властвовала в поселке.

Мягко, темными пятнами проглядывали силуэты построек.

За ними, как море, радостным звоном, свистом и стрекотом ночных обитателей плескалась степь.

Танцы в клубе кончились. Молодежь ватагами разбредалась по общежитиям. Отдельные пары не спешили, они шли в степь, на берег реки. Алексей завидовал. Там, на берегу, весной особенно хорошо. Он не был там весной.

То пахота, то сев. Как шальной на тракторе. Выдастся свободный вечер занята Танюшка: то комитет, то дежурство в больнице.

Он шагнул к окну и потянулся, чтобы постучать. Но в это время кто-то приоткрыл дверь комнаты.

— Можно? — прогремело в темноте.

На пороге стоял Николай Драчук.

— Постучал бы! — проговорила Таня.

— Не сердись, Тань, — миролюбиво сказал Драчун. — Я думал, у тебя закрыто. Толкнул — и вот…

Драчук слыл шофером-весельчаком, остряком, балагуром. В совхозе помнили историю, как однажды, схлопотал от пассажирки пощечину, он ссадил ее, несговорчивую, с машины за десять верст от центральной и уехал… Но в общем-то казался неплохим парнем. Во всяком случае, так считал Алексей.

Не желая встречаться с ним, Алексей отошел к дороге, закурил.

Движок затарахтел с новей силой. Окно осветилось.

Взглянув в него, он увидел Драчука, продолжавшего стоять на пороге…

У себя в общежитии Алексей не включал света. Кровати похрапывали. Он осторожно, ощупью пробрался к своей, У самого окна.

Окно выходило на Танюшкин барак. Там размещались семейные. Драчук с молодой женой — тоже там. Танюшка занимала маленькую комнатку рядом.

Бросив на стул ватник, Алексей свалился на постель.

Отчего он не постучал? Она, наверное, ждет. Ну, конечно, ждет!

Очнулся он от прикосновения чьей-то руки.

— Танюшка?!

— Т-с-с-с! — она пугливо посмотрела по сторонам.

Комната, залитая лунным светом, храпела на все лады.

Алексей ошалело смотрел на Танюшку.

И вот, который день, оп не мог вырваться па «централку». Чертовски уставал. Поздно добирался до вагончика и, едва отмывшись от мазута, валился в постель.

Вечер, казалось, наступать не собирался. До поселка десяток километров. Он сбросил с плеч промасленную куртку, ополоснул бензином руки и, оставляя на трапе отпечатки кирзовых сапог, зашагал к дороге, серой лентой вьющемся но степи. Сколько раз оп ходил этой дорогой. Утром, вечером, ночью.

Поселок оглашало привычное тарахтенье электростанции. Окна домов выбрасывали снопы света.

Он постучал в знакомую дверь. Тихо. Обойдя кругов, увидел темное, как грифель, окно.

Не зная, куда себя деть, он закурил. Он силился вспомнить, в какие дни она дежурит. Подсчитывал. Выходило, что сегодня свободна.

Немного подождав, он пошел к больнице. Это совсем недалеко. Надо только обойти контору, магазин, столовую.

— Татьяны Васильевны нетуть, — встретила его бабка, скоблившая лопатой крыльцо. Это был единственный пожилой человек в целинном хозяйстве. Работала она при больнице.

— А где она, бабуся?

— На комитете, что ль.

Алексей почувствовал собачью усталость. Шагая к совхозной конторе, он проклинал и то, что Тянюшка — секретарь, и вечер, и себя. «Какой же я болван. Ведь говорила, что — заседание…»

За дверью слышались голоса. Алексей, не колеблясь, отворил.

— Разрешите?

Голоса оборвались. Сквозь дым Алексеи увидел подернувшиеся к нему лица сидевших за длинным столом.

Татьяна стояла в самим конце стола. Алексей заметил, как вспыхнуло ее лицо.

Она холодно спросила:

— У вас что-нибудь важное?

Это уж слишком, Алексеи не узнавал ее. Ему показалось, что лица сидевших вокруг исказились усмешкой, досадой и еще черт знает чем.

— Нет, я просто… — еле выдавил Алексей.

Он вышел и захлопнул дверь…

В столовой, куда он направился, еще не гасили света.

Но уже скоблили затоптанный пол, выносили ажурные урны с окурками и обрывками газет. За одним из столов сидели несколько человек и украдкой разливали в граненые стаканы вино. Прямо над их головами висела табличка «Распитие спиртного строго…» Алексею показалось это предупреждение смешным и нелепым. «Где же тогда не строго, — подумал он, — В поле? В общежитии?..» Он рассчитался за курево и направился к выходу.

У самого выхода перед ним вдруг вырос Драчук.

С ним — еще двое. У каждого из кармана брюк выглядывало по бутылке.

— Здорово, Алеха! — загудел Драчук сразу. Он был порядком «под мухой».

Алексеи сдержанно ответил на приветствие.

— Задвинем, что ли, но-целинному? — Драчук похлопал по оттопыренному карману.

Алексей колебался. Да, он, пожалуй, не против. Пожалуй, за компанию можно. Пока Танюшка заседает…

— Аль торопишься? — наступал Драчук. — Айда! Она и сама разыщет к тебе дорогу… Ведь не впервой, а?.. — При этом он хитро подмигнул дружкам.

Такого поворота Алексспне ожидал.

— Послушай, — задыхаясь от волнения, глухо проговорил он, — трепись о чем угодно, а ее…

— Что, особенная, да? Секретарь, да? Знаем мы…

Драчук не закончил фразы. Зазвенела пощечина. Он с минуту ошалело глядел на Алексея, потом, выхватив из кармана бутылку, молниеносно занес ее над головой. Алексеи пригнулся. Бутылка угодила в одного из посетителей.

Началась потасовка. Загремели столы и стулья. Полетели на пол тарелки и стаканы. Воздух потяжелел от паров разлившейся по полу водки. Алексей дважды кого-то сильно ударил и чудом оказался на улице.

— Пьяницы! Хулиганы! Разбойники!.. — на разные голоса кричали служители общепита.

Алексей ушел в ночь, к своему трактору.

Молва о выходке тракториста Китова мигом облетела поселок. Распитие спиртного… Драка в общественном месте. И он, Алексей, зачинщик!.. Все это казалось невероятным. Татьяна не могла поверить. Этого не может быть! Но все говорили. И надо было что-то предпринимать, какие-то меры. Что за чудовищное слово-меры! Можно бы просто поехать в бригаду, поговорить с ним. Он ведь все поймет.

Но теперь это уже не будет считаться достаточным. Это не меры, которые требуются от нее, комсорга.

Только что состоялся неприятный разговор у директора.

— Что за человек этот Китов? — спросил он недовольно, едва Татьяна переступила порог кабинета.

— Тракторист, — дрогнувшим голосом сказала она, — неплохой.

— Неплохих трактористов много. Людей надо. — Он сурово просверлил се взглядом. — Он комсомолец?

— Да.

— А ты секретарь? Так вот что, дорогой секретарь, если в ближайшее время не примешь в отношении своего хорошего самых строжайших мер, считай его уволенным.

— Но, Павел Дмитрич…

— Никаких «но»! — он погрузился в лежащие на столе бумаги, считая разговор оконченным.