Радуга - Пранас Трейнис

Пятраса Летулиса, который, вырвавшись из рук правосудия с ореолом мученика и защитника интересов работяг, успешно влился в шайку местных преступников, вызвал трагические события ночи накануне дня святого Иоанна и, таким образом, с течением времени, удачно укрываясь или даже околев в безвестности, может заслужить в глазах черни славу вечно живого, светлого и достойного жалости героя, который еще вернется и поведет босяков на смертный бой кровавый с виселицами и прочими атрибутами революции. Это образно показывает судьба Миколаса Валюнаса. Если помните, сей отъявленный преступник, во время доставки его после суда в паневежскую тюрьму, сбежал вместе с цыганом-конокрадом, убив полицейского. Они тоже тогда будто в воду канули. Две или три недели. К счастью, г‑н Мешкяле, отличающийся исключительной интуицией, организовал, опять же с Анастазасом Тринкунасом, засаду шаулисов и полиции, и до тех пор дежурил ночами в саду Валюнасов под окнами молодухи Веруте, пока не дождался обоих преступников. Увы! Усталость и продолжительная бессонница не пошли на пользу этой хорошо задуманной операции. Оба головореза ускользнули из западни, после погони, длившейся целый день, раненые, добрались до польской границы и, укрывшись в непролазных болотах, исчезли. Утонули. Это — факт. (Ради любопытства полистайте шеститомное дело М. Валюнаса, взятое из архива и приложенное к «Делу Фатимы» в качестве приложения № 15.) Но суть не в этом. Суть в том, что наша пресса, обязанная писать только правду, со злорадством посмаковала эту историю, опустила завесу молчания в самом ее финале, и сейчас, как сами видите, мы имеем легенду о союзе Миколаса Валюнаса с цыганом, которую в реальной жизни, благодаря странному стечению обстоятельств, в эту кровавую ночь повторил Пятрас Летулис с цыганом Мишкой, сыном Кривоносого. Не случайно сына Миколаса Валюнаса Андрюса до сих пор ласкательно зовут цыганенком (подчеркнуто нами), его мазня пользуется большой популярностью среди босяков, ей, как Вам уже известно, придается глубокое, мистическое значение, ею, по словам Пурошюса, восхищается даже учительница — член отряда шаулисов барышня Кернюте, всемерно поощряющая мазню юного Валюнаса и пророчащая ему будущность гения нашей нации!..

Тошнит, когда подумаешь, до какого позорного демократизма докатилась сентиментальная провинциальная учительница, идеализируя и прославляя сироту, сына известного головореза. Оказывается, это не случайно. Учительница родом из захолустья Жемайтии, аналогичного нашему Кукучяй. Во времена ее дедов там свирепствовал Тадас Блинда со своей возлюбленной Евой. Будучи поэтессой, уже во второй год своей работы в школе Кернюте поставила рифмованное представление собственного сочинения, переплетенное мотивами истории Миколаса Валюнаса, но названное «О короле Бивайнского леса, отважном лосе Тадасе Блинде». Наперекор исторической истине, она вознесла до небес и изобразила героем этого знаменитого жемайтийского пьяницу, распутника и головореза. Представление пользовалось огромным интересом и имело широкий резонанс. Кукучяйские дети с того времени наизусть знают эту сказку и — как метко заметил Тамошюс Пурошюс — во время коллективных игр ни один добровольно не желает быть шаулисом или полицейским. Все хотят быть только разбойниками и головорезами. Один-единственный сын Пурошюса Габрис твердо идет по пути Кипраса Петраускаса и не презирает ни шаулисов, ни полицейских.

Само собой разумеется, что католики и национально настроенная общественность, поддерживаемая молодым викарием Стасисом Жиндулисом, заботясь о верном воспитании подрастающего поколения, приложили немало усилий, дабы наставить учительницу Кернюте на путь патриотизма и уговорили ее к юбилейному вечеру 16 февраля с.г. написать драму «О Витаутасе Великом и девушке-героине». Увы, и на сей раз учительница осталась верна своим плебейским, антиисторическим принципам, и ее Витаутас Великий не вызвал симпатии даже у зажиточной волостной публики, хотя его играл самый храбрый и представительный мужчина г. Кукучяй г‑н Мешкяле. Говоря словами Тамошюса Пурошюса: «за что этого дьявола уважать? Что бедную дурочку обманул, в бабьи одежды обрядился и унес ноги к крестоносцам? Что обрек на смерть ближнего своего?» Хорошо еще, по нашему мнению, что во время сцены казни беспризорный сын добровольца Кратулиса Напалис пустил на сцену белую мышь и, обратив жуткую трагедию в легковесную комедию, спас в глазах кукучяйской общественности хотя бы исторический престиж Витаутаса Великого. Но это не меняет сути дела и нашего отрицательного отношения к тексту данного произведения, которое целиком прочитать советуем Вам в «Приложении № 16».

Мы искренне опасаемся, как бы жестокие события ночи накануне дня святого Иоанна не стали объектом творчества какой-нибудь Кернюте или очередной сенсации для какой нибудь нашей газетенки, где был бы извращен истинный смысл этой трагедии и ее действующие лица обрисованы не такими красками, которые надобны для достойного воспитания подрастающего поколения и нашего общего патриотического дела. Согласитесь, досточтимый сударь, что полиция до сих пор не обладает реальными средствами для борьбы против литературных героев, когда они с письменного стола сходят в книги или начинают бродить по сцене, распространяя неприемлемые для нас идеи. Хорошо таким высокоцивилизованным странам, как Германия или Италия, которые, по нашим сведениям, имеют весьма просвещенную цензуру, как центральную, так и глубоко провинциальную, и могут незамедлительно справиться с негодными книгами, публично сжигая их на кострах, а для перевоспитания писателей, создавших подобных героев, учредили многочисленные специальные лечебницы-санатории на свежем воздухе, где эффектно используется выдуманный еще античными богами метод Сизифа, когда бессмысленным трудом причесывают кудлатых духом людишек, которых у нас все еще по-старинке с почитанием именуют интеллектуалами. Что ж! Нам, литовцам, остается лишь вздыхать от хорошей зависти, поскольку мы имеем лишь один такой трудовой курорт — вышеупомянутый Димитравас и лишь одну центральную цензуру, кстати, тоже лишь... во временной столице Каунасе. Что же делать нам, провинциалам? Ждать, сложа руки, пока в Утяне будет учрежден филиал цензуры? Итак, все наши надежды обращены к Вам, господин начальник уезда, господь наш и судья единственный. Сложив руки для молитвы, просим Вас, во имя наших общих интересов и идеалов, до поры до времени держать в секрете этот служебный рапорт и в определенном смысле философский трактат, строго-настрого запретить кому-либо совать нос в «Дело Фатимы», пока оно не будет завершено и пока каждый из его черных действующих лиц не получит по заслугам.

Мы же, в свою очередь, положа руку на сердце, торжественно клянемся оправдать Ваше доверие и сделать отнюдь не меньше, чем позволят наши скромные силы на службе родине и нашему союзу таутининков, которому все труднее управлять нашим маленьким государством, раздираемым внутренними и внешними противоречиями и дезорганизующими силами, не желающими шагать нога в ногу, под такт старого военного марша наших героических праотцов «На горе — овцы, скачут литовцы». Прошу простить нашу плоскую шутку, но мы, господин начальник, как и Вы, — закоснелые вольдемаровцы,