От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994 - Джузеппе Боффа

Последним фактором, определившим провал путча, была международная реакция, которая, за редким и малозначительным исключением, была направлена против заговорщиков. Организаторы заговора оказались в полной международной изоляции. Не нам судить, были /242/ ли какие-либо основания для докладов КГБ, но ясно одно, что если кто-то за рубежом и искал возможную замену Горбачеву, он явно не смотрел в ту сторону, где находились Крючков или Лукьянов. Если там и был кто-то, готовый смириться с быстро свершившимся фактом, сама неспособность заговорщиков следовать по ими же избранному пути подводила к тому, чтобы отдать предпочтение Горбачеву или Ельцину, которые, во всяком случае, представляли законную власть. Среди первых, кто высказался в этом смысле, был американский президент Буш, а поскольку за годы перестройки СССР довольно широко распахнул ворота для зарубежной информации, то и советское общественное мнение получило возможность узнать об этой реакции. Короче, нельзя отказать в правоте Горбачеву, сказавшему впоследствии, что его руководство создало такие внутренние и международные условия, в которых путч, вроде случившегося 19 августа, не мог иметь успеха[20].

Уже во второй половине дня 21 августа два самолета вылетели из Москвы в Форос, где Горбачев провел в изоляции три дня. В первом находились главные заговорщики во главе с Крючковым. Хотя до сих пор не ясно, чего они хотели добиться, все говорит о том, что перед лицом провала их заговора они намеревались предпринять последнюю попытку для достижения компромисса с Горбачевым. Во втором самолете был вице-президент Российской Федерации Руцкой с группой высших советских и российских руководителей, ставившие себе целью освобождение Горбачева и возвращение его в Москву. Горбачев отказался видеть первых, но принял вторых. Ночью он вернулся в Москву. Заговорщики были арестованы.

«Сто дней» Горбачёва

Заговор завершился провалом. И все же одной цели он достиг, даже если она была не главной целью, которую заговорщики ставили перед собой. По возвращении Горбачев вновь занял свой пост в Кремле, но по его власти был нанесен смертельный удар. Последние ее рычаги, которые он мог использовать, оказались сломаны. Трагедия носила и весьма личностный оттенок. Среди заговорщиков были люди, которых он считал своими друзьями, такие как Лукьянов или глава его секретариата Болдин, на которого он долгое время рассчитывал. В течение трех дней в Крыму он был принудительно изолирован от всего мира. Перед глазами всех, на родине и за рубежом, спор за обладание столицей вели только его противники, пусть даже принадлежавшие к противоборствующим силам. Верно, конечно, что один из участников столкновения — Ельцин вновь показал свои тактические способности, избежав в этот фатальный момент прямого /243/ столкновения с Горбачевым. Напротив, он предстал перед всеми как руководитель, взявший его сторону. Но теперь, когда все закончилось, именно Ельцин представлялся победителем[21]. Соответственно, он, в свою очередь, спешил предъявить Горбачеву счет и сделал это в обычной для него резкой форме.

Первая политическая трибуна, с которой Горбачев взял слово после возвращения в Москву, был парламент Российской Федерации. Ельцин не преминул сразу же воспользоваться случаем, чтобы подвергнуть его резкому унижению, вынудив зачитать некоторые документы правительства СССР, из которых следовало, что оно в действительности не выступило против заговора. Из документов не следовало ничего предосудительного для Горбачева, крымского затворника. Но он потерял на этом эпизоде, поскольку перед телевизионными камерами всего мира много значил тот повелительный тон, которым соперник Горбачева заставил его подчиниться своей воле. Это было символическим началом периода, который затем назовут «ста днями» Горбачева (125 — для точности)[22].

Вторым шагом была ликвидация последних инструментов власти, на которые Горбачев мог рассчитывать, выполняя свои функции. Явная вовлеченность многих руководителей в августовский заговор диктовала необходимость значительной замены в руководстве основных министерств. Ельцин воспользовался этим, чтобы снять и тех руководителей, которые были лишь косвенно втянуты в путч или вовсе никак не замешаны в нем, но в любом случае ему не подходили. Новые назначения должны были согласовываться с ним, так как только таким способом можно было добиться, чтобы в период развала всех государственных структур они сохраняли в Москве тот минимум влияния, который позволял работать. Единственный случай, когда Горбачеву удалось обойти это условие, произойдет позже, в ноябре, когда в ответ на стремление Ельцина лишить авторитета советское министерство иностранных дел в пользу российского МИД, он вновь призвал Шеварднадзе занять министерский пост. Но, как потом говорили, именно этот умелый ход вызвал обратную реакцию правительства Ельцина по ускорению развала Союза, опасавшегося, что горбачевский центр вновь обретет власть и влияние[23].

В сентябре, октябре и ноябре различные российские министры и их соответствующие ведомства развернули ожесточенную борьбу за овладение министерствами Союза, аккумулируя их аппараты и системы управления. Операция затронула прежде всего КГБ. С 23 августа с согласия Ельцина Горбачев назначил главой ГКБ Вадима Бакатина, одного из партийных руководителей (он также был выходцем из секретарей обкома), принадлежавшего к наиболее убежденным сторонникам перестройки, которому было поручено провести радикальную реорганизацию всей системы «безопасности государства», /244/ понятую им как роспуск КГБ. Он принялся за выполнение этого задания, имея в своем распоряжении несколько месяцев, однако вскоре понял, что руководители Российской Федерации были намерены осуществить лишь простую замену вывески, вследствие чего КГБ СССР должен был превратиться в аналогичную полицейскую организацию России[24]. Позже, когда Бакатин уже не будет занимать этот пост и самого СССР уже не станет, вывески будут меняться часто, существо же — гораздо реже.

Себе вопреки и несмотря на упорное сопротивление, Горбачев был вынужден распустить и КПСС. Он не хотел этого делать. На этот счет есть много убедительных свидетельств: и не только заявление Ельцина, говорившего об «огромном сопротивлении» Горбачева, но также более бесстрастное суждение самого Бакатина. Он писал: «Могу свидетельствовать, что президент долго этого не хотел. [...] Даже по возвращении из Фороса он не представлял себе своего разрыва с партией. Он был вынужден пойти на это вопреки собственной воле»[25]. Горбачев всегда надеялся трансформировать КПСС в политическую партию, способную конкурировать с другими силами. Это была цель, соответствовавшая его глобальному замыслу. Он был убежден, что уже намного продвинулся к решению этой задачи до августовского заговора. В июле на том, протекавшем, как и другие, в бурных дискуссиях, Пленуме Центрального Комитета, который окажется последним, Горбачев добился решения о созыве осенью чрезвычайного съезда партии на платформе типичной социал-демократической программы. Он рассчитывал на силы, способные следовать за ним по этому пути. Он подозревал также, что заговорщики ставили своей целью не допустить такого развития событий. Может быть, он хуже понимал, что на стороне Ельцина были другие силы, намеревавшиеся в любом случае отделаться от КПСС, какой бы ни была ее трансформация.

Горбачев мог подать в отставку с поста Генерального секретаря и сделал это. Он призвал Центральный Комитет самораспуститься. Роспуск КПСС послужил причиной того, что от Горбачева отошел Рой Медведев, исторический лидер любого «диссидентства», вновь принятый в КПСС в начале перестройки, избранный в состав последнего Центрального Комитета. В знак протеста Медведев сразу же предпринял одну из первых попыток возрождения коммунистической партии, пусть под измененным названием и с новой программой. Причина, служившая оправданием этих шагов, заключалась в том, что руководящие органы партии не воспротивились заговору, не встали на защиту своего руководителя и даже были замешаны в дела заговорщиков. По мнению Горбачева, ответственность за случившееся должна была возлагаться индивидуально. Но это уже не удовлетворяло ельцинский лагерь. Российский президент потребовал /245/ запрещения деятельности КПСС и контроля над ее имуществом. Горбачеву выломали руки. Белый дом организовал уличные демонстрации. Все учреждения КПСС были закрыты. На Лубянке демонстранты удовлетворились тем, что снесли памятник Дзержинскому, основателю ЧК, предшественницы КГБ. Затем, также по указанию из Белого дома, демонстрации вдруг прекратились[26]. Впрочем, это были единственные демонстрации, сопровождавшие драматические события, в итоге которых между сентябрем и декабрем был развален Советский Союз.