Дорога на Тир Минеган - Олег Авраменко

Имар аб Галвин, четырнадцатый король Лахлина из рода О'Тигелвах, шестьдесят седьмой по счету правитель острова, также не собирался заниматься реформой календаря. Плотно запахнув подбитую мехом мантию, он стоял у покрытого изморозью окна и наблюдал за работой слуг, убиравших снег с главной площади Кайр Гвалхала — дворца лахлинских королей. Едва сдерживая дрожь от холода, Имар думал о том, что им, наверное, теплее, чем ему, ведь они работают и от этого согреваются. Даже немного завидовал им, хотя и понимал, что его зависть нелепа. По сравнению с холодом в тех каморках, где жила дворцовая обслуга, в королевских покоях, можно сказать, царила нестерпимая жара…

Имар отвернулся от окна и бросил злой взгляд на недавно разожженный камин. Все его тепло немедленно поглощали холодные и влажные стены, этот проклятый кабинет никогда не прогревался, и целую зиму здесь приходилось сидеть закутанным в меха. Не намного лучше было и в остальных помещениях, даже в королевской спальне. Сегодня Имар проснулся еще затемно и уже не смог заснуть. Больше часа лежал в кровати, дрожа от холода и упиваясь крамольными мыслями о том, как было бы хорошо иметь при дворе хотя бы одного колдуна, чтобы тот своими чарами защищал дворец от суровой зимы.

Тридцатилетний король уже давно растерял свою детскую веру в праведность лахлинского образа жизни, а после потери жены, умершей пять лет назад от воспаления легких, вообще проникся лютой ненавистью к своим подданным, которые с ослиным упрямством придерживались дурацких заветов, оставшихся им в наследство от так называемых Первых Святых. Сам Имар считал отцов-основателей лахлинского государства трусами и дезертирами, которые, вместо того чтобы воспользоваться уникальными условиями острова и превратить его в надежный плацдарм для борьбы с нечистью, просто спрятались тут от всех опасностей и для оправдания своего малодушия выдумали сказочку про благословение Дыва, якобы сошедшее на Лахлин благодаря их молитвам…

Раздался стук в дверь, и уже в следующую секунду, не ожидая разрешения, в кабинет прошмыгнул низенький невзрачный человек лет пятидесяти, в алой сутане и такого же цвета пятиугольной шапке. Он поклонился Имару, но сделал это подчеркнуто неохотно, всем своим видом демонстрируя, что не привык склонять голову ни перед кем — за исключением, разумеется, Великого Дыва.

А еще в прошлом году Айвар аб Фердох с величайшим усердием отбивал поклоны и королю, и членам королевской семьи, и своему предшественнику, Девану аб Грыну. Тогда он был всего лишь одним из шестидесяти восьми членов Поборнического Совета, к тому же занимал там довольно скромную должность. Его избрание верховным поборником Святой Веры и главным проповедником Истинного Слова Дывового стало для Имара неожиданностью, причем неожиданностью крайне неприятной. Дед Имара, король Лаврайн, учил внука, что циники и лицемеры вроде Девана аб Грына, хоть и мерзкие из-за своей беспринципности, зато удобны и надежны, так как ими легко управлять — у каждого всегда найдутся достаточно серьезные грехи, которые сделают его уязвимым и уступчивым. Самым заметным из таких грехов покойного лорда Девана было злостное пренебрежение обязательным для всех поборников обетом целомудрия; собственно, он и умер в одном из хангованских борделей, переоценив выносливость своего старческого сердца.

Зато Айвар аб Фердох грехов за собой не имел. Он был ревностным фанатиком, требовательным к себе точно так же, как и ко всем остальным, и единственное, что ему можно было поставить в упрек, так это гордыня, с которой он воспринял свой стремительный карьерный прыжок. Став вторым после короля человеком на Лахлине (а по некоторым признакам, даже первым), лорд Айвар расценил это как милость Небес и вел себя настолько дерзко, словно верховным поборником его назначил сам Дыв. Работать с ним было просто невыносимо. Имар скорее бы согласился иметь дело с десятком таких негодяев, как Деван аб Грын, чем с одним Айваром аб Фердохом…

— Ваше величество, — произнес верховный поборник, — я прибыл по вашему вызову.

На самом деле Имар его не вызывал. Айвар аб Фердох приходил к нему каждое утро и приносил на подпись целую пачку документов. Вернее, документы приносил не он сам, за ним их нес помощник, который сейчас стоял на пороге королевского кабинета и переминался с ноги на ногу, не отваживаясь войти, как его начальник, без разрешения. Имар утвердительно кивнул ему, помощник наконец вошел, положил толстенную папку на край письменного стола, а потом, кланяясь, попятился к выходу и закрыл за собой дверь.

Имар вольготно расселся в широком мягком кресле и с некоторым злорадством стал наблюдать, как коротышка Айвар аб Фердох взбирается на сиденье высокого кресла, откуда его ноги не доставали до пола. Еще в начале этого года Имар приказал убрать из своего кабинета все стулья, подходившие к росту нового верховного поборника. На первых порах лорд Айвар присылал перед собой лакея с подставкой для ног, однако его, по королевскому приказу, всякий раз перехватывала стража. Ходить же по дворцу в сопровождении слуги с подставкой Айвар аб Фердох считал ниже своего достоинства, поэтому ему пришлось смириться с этим неудобством.

Устроившись на сиденье, верховный поборник раскрыл папку и начал передавать королю документы, сопровождая их подробными комментариями. Формально к полномочиям поборников относились только вопросы чистоты веры и борьбы с колдовством и ведьмовством, однако на практике это приводило к почти тотальному контролю над всеми сферами государственного управления. В частности, над финансами — якобы для того, чтобы защитить королевскую казну от поддельного колдовского золота. Над торговлей — чтобы помешать распространению любых товаров, изготовленных с применением магии. Над связями с другими странами — ведь все они находились под властью колдунов и ведьм, а местное население исповедовало еретические вероучения. Также поборники имели большое влияние на охрану порядка и систему правосудия, а чуть ли не единственным институтом, который упорно отказывался подчиняться им, была армия, и в особенности флот. Военные офицеры — все, за редким исключением, представители дворянства — видели своим главнокомандующим исключительно короля и не желали выполнять приказы выскочек-простолюдинов в алых рясах.

Наверное, именно в армейской среде у Ивара было больше всего единомышленников, но они тщательно скрывали свои взгляды, поэтому отличить офицеров, считавших лахлинские порядки порочными, от тех, кто просто ненавидел поборников, было невозможно. А самое неприятное заключалось в том, что до сих пор никто — ни из армии, ни из гражданской знати — не открылся Имару, хотя вольнодумство короля не было большим секретом. На протяжении последних лет в высших кругах поговаривали, что после смерти жены их король утратил веру, но ни одна живая душа не догадывалась, как глубоко он погряз в трясине ереси. Если бы поборники хотя бы заподозрили, что Имар не просто сомневается в истинности их Святой Веры, а уже давно отрекся от нее, его бы не спас даже королевский сан. Конечно, они бы не отважились официально выдвигать против него обвинения, это могло привести к непредсказуемым последствиям, но наверняка позаботились бы о том, чтобы в результате какого-нибудь несчастного случая или внезапной болезни трон как можно скорее освободился для дяди Имара, Брогана аб Лаврайна. Хотя, следует заметить, принц Броган не устраивал высшее руководство поборников еще больше, чем Имар. Он был очень набожным человеком, что вместе с деятельной натурой и недюжинной харизмой лидера делало его опасным соперником как для Айвара аб Фердоха, так и для всего Поборнического Совета. Они боялись его влиятельности и популярности, а Имар ненавидел своего дядю всеми фибрами души…