Генетика этики и эстетики - Владимир Эфроимсон

Помимо общей работы по выработке общечеловеческой морали религиям принадлежит заслуга и во многих частных случаях. Это обширная тема, сейчас коснусь некоторых наиболее ярких примеров.

Возьмем такое явление, как алкоголизм, — бедствие не только нашей страны. Разум дает прочное основание для борьбы с этим пороком, но мы знаем, что немало врачей и других часто высокоинтеллигентных людей, которые, отлично зная зловредность алкоголизма, предаются этому пороку. И как будто естественный отбор должен бы искоренить этот порок, так как, если верить брошюрам, пьянство не только вредно индивиду, но и отражается на потомстве. Однако если мы сравним такие популяции, как, с Одной стороны, казаков, где, кажется, все пьют (а у запорожцев питье горилки, можно сказать, входило в их символ веры), а с другой — магометан — татар, где по крайней мере до революции алкоголизм практически отсутствовал и где отбор продолжался столетие, то не найдем, чтобы татары в целом перегнали украинцев и донских казаков. Трезвенниками являются и большинство русских сектантов. Это свойство благоприятствовало экономическому процветанию сектантов, и мы знаем, что очень большое число богатых людей в старой России было из старообрядцев, которые, к тому же, и развивались интенсивнее, чем православные. '

В отношении пьянства и курения мы видим, что разумных доводов недостаточно, чтобы искоренить эти вредные привычки даже среди культурных и умных людей, но с ними возможно успешно бороться при помощи религиозных заповедей.

Еще больше видна положительная роль религий в борьбе за размножение человечества. «Растите и множьтесь и наполняйте землю» — этот великий завет Иеговы был руководством к действию и у евреев, и у христиан (также и у магометан). Верные этому завету размножались вопреки самым страшным экономическим условиям и благодаря этому выжили. Здесь был налицо «естественный отбор», только совершенно не связанный с генетикой и какими-либо хромосомными мутациями. Могут, конечно, возразить, что стихийное размножение вовсе не следствие влияния религий, а просто пережиток свойственного всем животным стихийного размножения и что сознательное ограничение размножения есть следствие учения Мальтуса. Нет, мальтузианство существовало задолго до Мальтуса в самых разнообразных формах: абсолютное право родителей на жизнь детей, сохранившееся еще в римском праве, детоубийство, аборты и разнообразные средства для предупреждения потомства, описанные, например, Миклухо-Маклаем у весьма примитивных народов. У одного из таких народов был даже «бог аборта» в виде острого кола, который использовали женщины для устранения нежелательных детей. Ни в древней Элладе, ни в Риме аборты не были запрещены, они были распространены и у арабов до Магомета, категорически воспретившего эту операцию.

В Советской России аборты претерпели своеобразную эволюцию: сначала сохранилось традиционное осуждение абортов как недопустимой операции (кроме случаев, где это медицински показано), но в качестве временной меры они допускались с разрешения комиссий, учитывавших экономическое положение женщины. Потом перед второй мировой войной они были внезапно запрещены, а потом столь же внезапно было дано полное разрешение, сейчас они даже производятся бесплатно (дают бюллетени). Правда, сейчас как будто поднимается тревога: очень резкое падение рождаемости дает основания думать, что если оно будет продолжаться таким образом, то скоро СССР, как и Франция в течение срока примерно 1860—1940 гг., совершенно не будет показывать прироста населения. А как же оборона границ? Не будет хватать пушечного мяса!

Аборт есть убийство человеческого зародыша, и по естественному праву, одним из основных принципов которого является неприкосновенность человеческого существа, является безусловным преступлением. Сейчас по советскому праву это больше не преступление: но это уже не мальтузианство, а сверхмальтузианство, так как Мальтус рекомендовал воздержание от половой жизни, в крайнем случае можно расширить это до применения противозачаточных средств, но никак не аборты. Разрешая аборты, почему мы останавливаемся перед убийством новорожденных, что недавно широко практиковалось в Китае?

Мы видим, что религия нередко оказывается успешной там, где сил разума не хватает для борьбы с теми или иными пороками. Она, конечно, бессильна или почти бессильна там, где на сцену выступают мощные экономические факторы. «Голод не знает закона, нужда разрешает от клятвы». Борьба с половой распущенностью почти всегда была достаточно неудачной. Средние века, период господства инквизиции и религиозных войн, которые многим представляются периодом сурового аскетизма, подавлявшего всякие проявление жизнерадостности (и с чем начали бороться «гуманисты» типа Бокаччио), на самом деле сопровождались колоссальной свободой половых отношений. Это все считалось грехом, конечно, но на то были священники, чтобы такие грехи отпускать, и, как правильно писал наш поэт Майков, для многих испанских дам каяться перед талантливым исповедником было дополнительным удовольствием после принятого греха. Объективно сейчас мы живем в период сурового аскетизма: солдаты лишаются отпусков во время войны, за армиями не следуют толпы проституток, военные министры великих держав слетают с постов при выяснении недоказанного поведения с манекенщицами (при полном отсутствии насилия со стороны министра), у нас партийные организации тратят много времени для принудительного восстановления распавшихся супружеских чет.

Как основа морального прогресса религия не потеряла значения и сейчас. Одного имени Ганди (с его предшественниками Рамакришной, Вивеканандой и др.) с его совершенно новым методом борьбы ненасильственными мерами достаточно, чтобы показать творческие течения религий. А Тейяр де Шарден, творчески осмысливающий дальнейшие пути прогресса с попыткой синтеза разнообразных направлений! По следам Ганди идут борцы за равноправие нефов, и уже мы имеем ряд мучеников на этом пути (Ганди, два Кеннеди, М. Л. Кинг и др.), показывающих, что истинными мракобесами являются очень часто лица, лишенные всяких религиозных мнений. Характерен для всех этих направлений — синтез. Индусы, католики, протестанты уже не ищут то, что разделяет эти религии, а то, что их соединяет, и папы Иоанн XXIII и Павел VI уже ищут сближения и с иудаизмом, и с магометанством. Растет мощное новое движение вплоть до искания и защиты космической религии (Эйнштейн). Значение религий в будущем будет, вероятно, даже больше, чем в прошлом.

Реакционность религий, судьба Испании. Я не буду разбирать здесь «вредную роль» религии в науке. Этому посвящена моя большая статья «Религия и наука». Коснусь здесь только одного пункта, отмеченного Эфроимсоном в заключении. Перепишу это место: «Мир не знал империи, армии и флота, более могущественных для своего времени, чем империя Филиппа II. Полстолетия власти инквизиции сбросили Испанию в такую пропасть, из которой она не может выбраться много столетий». Пожалуй, что инквизиция работала больше полстолетия и не только при Филиппе II, но это мелочь. Сущность утверждения заключается в том, что причиной падения Испанской империи была деятельность инквизиции католической церкви в целом, чего избежала, скажем, Франция. Это сравнение счастливой Франции и несчастной Испании ярко выражено, например, в мечтах прогрессивных испанцев в конце XVIII и начале XIX вв. в романе Фейхтвангера «Гойя» (1955): «А по ту сторону гор, отделенная от Испании, только этими горами, лежала самая светлая, самая разумная страна в мире — Франция». Это говорилось в период Великой революции и наполеоновских войн.

Сравним судьбы трех стран: Испании, Англии и Франции. В Испании — фактический католицизм, в Англии — умеренная религиозность, во Франции — максимальное свободомыслие. В одном случае — гибель империи, в остальных — что? Сейчас ни английской, ни французской империй тоже не существует, так что в общем результат один. Но можно посмотреть иначе: распространение культуры данного народа и данного языка. В том же романе «Гойя» приводятся данные о населении в последнее пятилетие XVIII в.: во Франции — около 25 млн. человек, в Англии и Испании — по 11 млн., в США — примерно 3 мл. белых и 700 тыс. черных рабов, не считая местных индейцев (таких в пределах США было не больше 4-5 млн. — это по другим сведениям). Сейчас в самой Англии около 55 млн., но на английском языке говорит большинство населения США (вероятно, около 150 млн.), Канады, Австралии, Новой Зеландии — всего людей англо-саксонской культуры (не считая господства английского языка в мире) что-то около 250 млн. Колониальная экспансия Испании и Португалии дала страны Латинской Америки. Всего там сейчас около 230 млн., из коих примерно 80 — Бразилия (португальский язык) и остальные примерно 150. Считая метрополии (Испания более 30 млн. и Португалия около 10 млн.), получаем всего 180 млн. испанской и 90 млн. португальской культуры, всего 270 млн. латиноамериканской культуры. Но имеется существенная разница между странами латинской и англосаксонской культуры. У англосаксов нет большой примеси чуждых рас, в Латинской Америке — необыкновенная смесь, настолько тесная, что разные справочники дают разные показатели племенного состава. В Мексике, например, по «Зарубежным странам» (1957), метисы — 50 %, индейцы — около 33 %, креолы, испанцы и прочие — 16-17 %. Весьма возможно, что некоторые индейцы плохо знают испанский, но 95 % исповедуют католическую религию, как и вся Латинская Америка. Вследствие полного отсутствия каких-либо препятствий к браку между белыми, краснокожими и чернокожими (а это отсутствие препятствий освящ'ено еще папой Павлом III, тем самым, кому Коперник посвятил свое бессмертное произведение и при ком был основан орден иезуитов) невозможно точно классифицировать по расовому признаку: все это население постепенно переваривается и создает новые нации, отличающиеся сейчас изумительной плодовитостью: около 2,5 % в год, и все благодаря той же католической религии, осуждающей всякие ограничения размножения (не говорю уже об абортах).