Охотники за сокровищами - Брет Уиттер

Известие о смерти Хачтхаузена, как до этого Рональда Бальфура, постепенно доходило до всех сотрудников ПИИА. На фронте было всего девять офицеров, и вот погиб уже второй. Реакцией стали молчание и задумчивость – тихая, как шаги офицера, приближавшегося к небольшому домику в Дорчестере, штат Массачусетс, чтобы сообщить престарелой матери Уолтера Хачтхаузена, что ее единственный сын никогда не вернется домой.

«Он был чудесным малым, – много месяцев спустя писал Уокер Хэнкок своей жене Сайме, опасаясь, что работу Хачтхаузена забудут, – и искренне верил, что каждый человек изначально стремится к добру. Билл [Лесли] был его старинным приятелем и знал его лучше меня, но я с теплом вспоминаю, как Хачтхаузен относился к своему долгу на этой войне. <…> Здания, которые он, молодой архитектор, надеялся построить, никогда не будут возведены <…> но те немногие – и друзья, и враги, – кто видел его за работой, благодаря ему останутся лучшего мнения о человечестве».

Глава 36

Незабываемая неделя

Меркерс, Германия

8–15 апреля 1945

Спустя два дня после смерти Уолтера Хачтхаузена, 6 апреля 1945 года, за спинами двух сгорбленных женщин, бредущих по пыльной немецкой дороге, возник американский джип.

– Здравствуйте, дамы, – сказал один из сидящих в нем военных полицейских, не снимая палец со спускового крючка. – Вам известно про комендантский час? Приказ генерала Паттона.

Тут он заметил, что одна из нарушительниц режима беременна.

Дамы оказались «перемещенными лицами из Франции» и шли в ближайший город Кизельбах, к акушерке. После допроса в Управлении начальника военной полиции 12-й армии США, убедившись, что они говорят правду, полицейские вызвались отвезти их в город. Подъезжая к Меркерсу, водитель заметил ходы в горном склоне и спросил, что за шахту они проезжают. Женщина указала на дверь в горе и сказала:

– Or.

По-французски – золото.

Полицейские притормозили:

– Or? Вы уверены?

Женщины кивнули:

– Lingots d’or. Золотые слитки.

Два дня спустя, 8 апреля 1945 года, в шахту прибыли Роберт Поузи и Линкольн Керстайн, хранители памятников 3-й армии США. Не найти вход было невозможно. Каждые несколько шагов они проходили мимо очередного солдатского караула, вдоль узкой дороги выстроились противовоздушные орудия. Поузи прикинул, что на страже стояли человек сто, но чем дальше он шел, тем больше было инспекционных постов и караулов. В итоге он оценил количество солдат в полбатальона (двести–триста человек). На самом же деле Меркерс охраняли два батальона пехоты и части еще двух танковых батальонов.

Лифт был забит офицерами, присланными из штаба во Франкфурте определить сумму золота и валюты. Он пах серой и скрипел, как деревянные ступеньки старой лестницы. Вскоре уши Керстайна заболели от давления.

– Какова глубина шахты? – спросил он у лифтера.

– Двадцать одна сотня футов, больше шестисот метров, – ответил один из офицеров. – Лифтер, между прочим, фриц. Ни слова не понимает по-английски.

– Надеюсь, он не из СС.

– Не волнуйтесь, рядовой. Тут кругом полно генералов. Вы ему совсем не нужны.

Лифт открыл двери, и перед ними развернулась сцена из дантовского «Ада»: тьма, тени, бегающие туда-сюда люди, туман, вода, проволока, металлическое оборудование, раскинувшее насекомоподобные щупальца, офицеры отдают лающие приказы, и каждый звук многократно отражается эхом от каменных сводов. Горело всего несколько ламп, отбрасывая на стены причудливые тени, и в их свете был виден белый налет на руках и шеях солдат. Людей и оборудование обливали из шлангов, и вода собиралась на полу грязными лужами. Влажность стояла такая, что Керстайн промок за несколько секунд. Он вытер лоб, затем помассировал заболевшее горло.

– Здесь минеральные соли, – сказал кто-то, протягивая им повязки, – наденьте платки и дышите через них. Когда выйдете на поверхность, протрете этим сапоги. Соленая вода будет разъедать кожу весь день.

Они прошли мимо еще нескольких караулов и группы солдат, разбиравших брошенную рядом с лифтом кучу бумажных купюр. За неделю до этого немецкие банковские чиновники попытались вывезти деньги, но было пасхальное воскресенье, и на железнодорожной станции никто не работал. За горой купюр находился артиллерийский окоп, обложенный мешками с песком, в нем сидели два молчаливых солдата в пуленепробиваемых касках. А за окопом виднелась тяжелая стальная дверь в хранилище. Ключа, видимо, не нашли, поэтому в метровой толщины стене была пробита дыра. Поузи и Керстайн пробрались к входу. Первым увиденным внутри был американский офицер, позирующий для фотографий с каской, набитой золотыми монетами, в руках. Они оказались в зале № 8, знаменитой нацистской кладовой.

Линкольн Керстайн взглянул вверх. Над его головой сиял отраженным светом сотен огней необъятный каменный потолок. Он прикинул: комната была не меньше сорока пяти метров в длину, без единой опорной колонны, и еще двадцать поперек. Высота? Метров, наверное, шесть, посредине с потолка свисал ряд ламп. За огнями виднелись рельсы. В дальнем конце комнаты было несколько вагонов, в которые грузили коробки. Поначалу штабеля коробок не произвели на Поузи большого впечатления, и только потом он понял, что дело в перспективе. Они были выше солдат, нагружавших вагоны. Пол перед коробками был заставлен одинаковыми мешками: коричневыми, размером с буханку хлеба, перевязанными сверху. Они были выстроены рядами четыре на пять, по двадцать мешков в отсеке, между отсеками – дорожка. Керстайн попытался сосчитать количество отсеков, но без успеха. Последние были так далеко, что мешки сливались в единую массу. И каждый из десятков или даже сотен тысяч мешков был набит золотом.

В соседней комнате хранились произведения искусства, по большей части картины. Некоторые были упакованы в ящики, другие – в подписанные коробки с замками и откидывающимися крышками, третьи – просто завернуты в коричневую бумагу. Немало картин просто запихали стоймя в деревянные стеллажи, словно дешевые постеры в магазинах. Керстайн осмотрел их. Чудесная марина с далекой шхуной работы Каспара Давида Фридриха была испорчена прорехой на небе, но остальные вроде не пострадали.

– Не так уж и много на фоне всего остального, – сказал Поузи.

– О, это далеко не все, – с усмешкой сказал проходивший мимо офицер. – Там внизу еще километры туннелей.

Но остальные проходы не впечатляли так, как зал № 8. В них было пустынно, да и клаустрофобия от пребывания в каменном коридоре глубоко под землей давала себя знать. Воображение Керстайна рисовало ему тайные немецкие мины, заложенные специально, чтобы подорвать в туннеле и запереть в подземной могиле незадачливых искусствоведов. Нацисты, думал он, завлекли нас сюда, как убийца с бочонком амонтильядо в рассказе Эдгара Аллана По заманил в подвал свою жертву.