Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

Стоило на плантации зазвучать музыке, вокруг бараков зарождалось буйное движение. Женщины смеялись и хлопали, мужчины притоптывали, тела их раскачивались, а затем они пускались в пляс, и этот танец, даже если повод был торжественным и серьезным, всегда прославлял движение и звук. Когда играла абуэла, мир замедлял движение и затихал в унисон пению струн. Лица дедушки и Элены смягчались, так же как и у бабушки, и, если Мигель крутился или ерзал, абуэло бросал на мальчика сердитый взгляд, а Элена грозила пальцем и велела сидеть тихо. Когда абуэла играла, Мигелю хотелось, чтобы она ударила по струнам, чтобы Элена и абуэло захлопали в ладоши, тетушка Кириака и Бомбон пришли из кухни, постукивая деревянными ложками по своим кастрюлям, а ему бы разрешили кружиться и топать ногами посредине комнаты, как он привык делать во дворе сахарного завода, и чтобы грохот барабанов, наполняя его, уносился дальше в ночь.

Однажды в воскресенье, после мессы, Элена повела Мигеля на холм, к стенам укрепления, окружавшим Сан-Хуан. Она хотела показать мальчику море. Встречавшиеся им военные снимали увенчанные плюмажем шляпы и кланялись Элене.

— Это друзья дона Эухенио, — объясняла она в ответ на вопросительные взгляды мальчика.

А он видел, какое восхищение вызывала у мужчин Элена, в своей широкополой шляпе, кружевных перчатках, черном платье с шелковым поясом на талии, однако она ни на кого не обращала внимания.

Они завернули за угол, и им в лицо ударил шквал ветра, как будто в другой части города его порывы сдерживали дома. С вершины холма перед Мигелем открылся безбрежный простор — сине-зеленые волны, испещренные белыми барашками. Солнце отражалось от воды, и мальчик сощурился. Он поднес ладонь ко лбу, словно салютуя, и повернулся к океану спиной. Когда глаза перестали слезиться, Мигель разглядел окутанные туманом горы. Он переводил взгляд с гор на море, с мягких зеленых изгибов суши на бескрайнюю поверхность океана, будто хотел удостовериться в одном, перед тем как постичь существование другого.

— Испания находится вон там. — Элена указала на горизонт, как если бы оттуда могло что-то появиться. Лицо ее сделалось печальным, но, поняв, что Мигель это заметил, она мягко развернула его в сторону подковообразной гавани и продолжила уже повеселевшим тоном: — Мы приплыли вот на таком корабле.

Шхуна с высокой мачтой входила в порт, и ее квадратные паруса раздувались, словно гигантские крылья.

— Испания далеко, — произнес Мигель утвердительно, но Элена догадалась, что на самом деле это был вопрос.

— Мы добирались сюда месяц.

— Инес говорит, в океане охотятся пираты.

Элена приподняла брови:

— В этих водах есть пираты, но нас они не тронули.

— Мама сказала, на судне были лошади.

— Ай, твоя мама такая смешная!

— А что она сделала?

Элена с трудом сдержала смех:

— Она с твоим папой плыла на корабле, где было много лошадей и военных. И она дразнила его, что сядет на одну из лошадей и поскачет по волнам, как Персей на Пегасе.

— Кто такой Пер?..

— Персей — античный герой, а Пегас — крылатый конь.

Мигель посмотрел на гавань, усеянную высокими мачтами, — словно огромные булавки воткнули в сверкающую воду. Он попытался представить, как в солнечных лучах его мама верхом на крылатом коне скользит над кораблями и небольшими суденышками.

— А что еще мама делала?

Элена улыбнулась, хотя глаза остались серьезными.

— Ты ведь скучаешь по ней?

Мальчик наклонил голову и засопел, пытаясь сдержать слезы. Он скучал по няне Инес и по тому, как она гладила ему спинку, чтобы он поскорее заснул. А еще скучал по играм с Эфраином и Индио и по высоким башням, которые они строили из тех кубиков, что вырезал для малышей Хосе. Скучал по смеху Флоры, по ее песням, обращенным к деревьям, по ее рассказам о том месте, где она жила, когда была девочкой из леса. Он скучал по мастерской Хосе, запаху смолы, опилкам на полу, по завиткам стружки, выходившим из-под рубанка. Скучал по отцу. Мама говорила, папа отправился на небеса, и Мигель знал: она имела в виду, что он больше никогда не увидит отца. Мальчик скучал по тонким и мягким отцовским пальцам, которые гладили его волосы, по тому, как папа держал его за руку во время прогулок, по его ласковым объятиям. Скучал по его тихому голосу и нежному взгляду. Но в Сан-Хуане стоило в разговоре упомянуть папино имя, и бабушкины глаза наполнялись слезами, а дедушка принимался покашливать.

— Мы можем разговаривать о твоей маме каждый раз, когда ты захочешь, — продолжала Элена. — Я знаю ее с самого детства.

Мигель наморщил лоб. Ему трудно было представить маму или Элену маленькими девочками.

— А папу ты тоже знала? Когда он был мальчиком?

— Да, конечно. Донья Леонора — моя приемная мать.

Я выросла вместе с твоим папой и твоим дядей. Они были старше меня. И твоя мама встретилась с твоим папой на моем дне рождения. — Элена замолчала, и ее взгляд снова устремился в сторону Испании. Она покачала головой, словно воспоминание одновременно радовало и огорчало ее. — Бог мой! Послушай-ка церковный колокол! Без четверти двенадцать. Пойдем скорей обратно.

Они торопливо зашагали по узким улочкам, сторонясь пешеходов, конных военных, тележек, запряженных быками или ослами, торговцев с корзинами или мешками.

— Уголь! Кому уголь? — выкрикивал продавец угля.

— Маниок, маланга, ямс! — предлагал зеленщик.

— Дрова для прекрасных дам! — перекрывал лошадиное ржание пронзительный голос разносчика с огромной вязанкой на голове.

Спускаясь с вершины, мальчик заметил разницу между свежим ветром, задувавшим с моря, и воздухом у подножия холма. Он сморщил носик: запахи в этой части города — вонь от экскрементов животных, из открытых сточных канав, запах дыма, жареного мяса, пота — были неприятными.

— Когда у меня будет дом, я хочу, чтобы он выходил на море.

— Было бы красиво, — сказала Элена, — но грустно.

— Почему?

— Тебе пришлось бы постоянно смотреть туда, откуда ты пришел.

— Но я не пришел с моря, как ты.

— Ты прав, милый. Какая я глупая! Давай свернем здесь.

— Расскажешь мне про лошадь с крыльями?

— Конечно. Сегодня вечером я почитаю тебе о Персее и Пегасе.

Этим вечером Элена уселась в кресло-качалку возле кровати Мигеля и открыла толстую книгу с рассказами о героях и волшебных существах. Когда она дошла до того места, где Персей отсек голову горгоны Медузы и с потоком крови из нее вышел крылатый конь Пегас, она умолкла и обратилась к Мигелю:

— От этого тебе могут присниться кошмары.