Царь Каменных Врат - Дэвид Геммел

— Н-нет. — Палдин заглянул в затянутый паутиной ход.

— Как вам это удалось?

— Не ставьте под сомнение власть Духа!

23

Ананаис сошел со стены и сел на траву рядом с Торном, Лейком и Галандом. Кувшины с вином и тарелки с мясом были уже приготовлены, и собравшиеся в усталом молчании принялись за еду. Ананаис не видел, как растерзали его друга, зато понаблюдал, как обезумевшие звери расправлялись с Храмовниками.

После этого Легион опять ходил в атаку, но уже без прежнего пыла, и защитники с легкостью отразили его. Дарик объявил передышку, чтобы убрать тела: в эти страшные мгновения погибло пять тысяч полулюдов, триста Храмовников и еще тысяча солдат.

Ананаис увидел, что Балан сидит один у края рощи, и, взяв кувшин вина, присоединился к нему. Балан, воплощенное горе, смотрел в землю. Ананаис сел рядом с ним.

— Рассказывай! — приказал он.

— Что рассказывать? Они отдали за вас свою жизнь.

— Что они сделали с полулюдами?

— Я не могу тебе этого объяснить, Черная Маска. Если попросту — они показали зверям картину, которая пробудила в них дремлющее человеческое начало, и полулюды распались на части.

— А нельзя было это сделать из-за стены?

— Не знаю. Чем ближе, тем сильнее действует сила внушения. Они не хотели рисковать.

— И теперь остался только ты.

— Да. Только Балан.

— Что происходит в Тарске?

— Сейчас посмотрю. — Балан закрыл глаза и вскоре открыл их снова. — Все хорошо. Стена держится.

— Сколько человек они потеряли?

— Триста выбыло из строя, но убито всего сто сорок.

— «Всего», — проворчал Ананаис. — Ладно, спасибо тебе.

— Не благодари меня. Мне ненавистно все, что связано с этой безумной затеей.

Ананаис оставил его и углубился в рощу. Зайдя подальше, он снял маску и подставил пылающее лицо ночной прохладе. Потом дошел до ручья, окунул в него голову и напился. Райван увидела его издали и окликнула, дав ему время надеть маску.

— Как дела? — спросила она.

— Лучше, чем мы ожидали. Но в обеих долинах погибло больше четырехсот человек — и по меньшей мере столько же не вступит уже в бой.

— Сколько же нас осталось?

— Около трехсот тут и пятьсот в Тарске.

— Сможем мы удержаться?

— Черт его знает. День-два, может, и протянем.

— Всего-то одного дня не хватает.

— Да. Досадно, правда?

— У тебя усталый вид. Ступай отдохни.

— Отдохну, не беспокойся. Как твои раны?

— Шрам на щеке меня очень украшает, а вот нога болит.

— Ты держалась молодцом.

— Скажи это мертвым.

— Нет нужды. Они уже отдали жизнь за тебя.

— Что ты будешь делать, если мы победим, Черная Маска?

— Странный вопрос в наших обстоятельствах.

— Ничуть не странный. Так что же?

— Останусь солдатом, я полагаю. Создам заново «Дракон».

— И женишься?

— Кому я нужен? Под этой маской я отнюдь не красавец.

— Покажи! — велела она.

— Почему бы и нет? — И он снял маску.

— Да, — сказала Райван, — зрелище жуткое. Удивляюсь, как ты еще выжил. Он едва не разодрал тебе горло.

— Ничего, если я надену ее опять? А то мне как-то неуютно.

— Надень, конечно. Говорят, когда-то ты был самым красивым мужчиной во всей империи.

— Это верно. В те дни ты бы так и упала, увидев меня.

— Ну, это еще ничего не значит. Мне всегда было трудно сказать «нет»... Даже уродам. Я даже с Торном как-то переспала, хотя он, по-моему, этого не помнит. Это было тридцать лет назад — еще до моего замужества, прошу заметить.

— Ты, наверное, была совсем еще девочкой.

— Экая галантность! Впрочем, это правда. Уж очень мало развлечений у нас в горах, Черная Маска. Скажи мне — ты любишь Валтайю?

— Не твое дело, — отрезал он.

— Не мое, это верно, — но все же ответь.

— Да, люблю.

— Тебе будет больно, Ананаис, но...

— К чему ты, собственно, клонишь?

— Вот к чему: если ты ее любишь, оставь ее.

— Это она попросила тебя поговорить со мной?

— Нет. Но она смущена и растеряна. На любовь это непохоже. По-моему, она просто хочет отблагодарить тебя.

— Что ж, сейчас мне не приходится быть разборчивым, — с горечью сказал он.

— Не думаю, что это правда.

— Оставь меня, Райван. Пожалуйста!

После ее ухода он просидел еще несколько часов, не в силах уснуть. Он вспоминал о годах своего триумфа, но, как ни странно, больше не находил в этом удовлетворения. Восторженные толпы, податливые женщины, завистливые соперники — да полно, неужто все это в самом деле радовало его?

Где сыновья, которых он вырастил?

Где женщина, которой он отдал бы сердце?

Валтайя?

Будь честен с самим собой. Разве Валтайя — та самая? Взглянул бы ты на нее дважды, будучи Золотым Воином? Заря окрасила восточный край неба, и Ананаис рассмеялся вслух.

Какого черта? Он прожил трудную жизнь настоящего мужчины.

Что проку терзать себя раскаянием? Прошлое, каким бы оно ни было, мертво, а его будущее — это кровавый меч в долине Скодии.

«Тебе скоро пятьдесят, — сказал он себе, — а между тем ты еще крепок. Люди слушаются тебя. От тебя зависит судьба дренаев. Пусть у тебя больше нет лица, ты-то знаешь, кто ты.

Ананаис, Золотой Воин.

Черная Маска. Пагуба Цески».

В долине пропела труба. Ананаис поднялся на ноги и пошел к стене.

Рения не спала уже третью ночь, злилась и не знала, как ей быть. Стены маленькой юрты давили ее, и духота казалась невыносимой. Уже два дня надиры готовились к войне, запасались провизией и тщательно отбирали коней. Тенака взял с собой в поход двух полководцев: Ингиса и Мурапи. Рения узнала об этом от Субодая: с Тенакой она после ночи Великого Испытания не сказала ни слова.

Она села, отшвырнув от себя овчину, которой укрывалась. Она устала, но была напряжена, как натянутая тетива. Она знала причину своего состояния — но что толку? Она разрывалась между любовью к мужчине и ненавистью к его замыслам. Он не покидал ее мыслей ни на минуту.

В детстве Рения постоянно чувствовала себя отверженной — ведь она была калекой и не могла играть с другими детьми. Они насмехались над ее хромотой и горбом, и она убегала от них домой... и еще дальше, в себя. Олен сжалился над ней и при помощи страшной машины даровал ей красоту. Но, изменившись внешне, внутри она осталась той же — она боялась привязанности, могущей обернуться против нее, боялась любить, ибо это значило открыть свое сердце и остаться беззащитной. Но любовь настигла ее словно нож убийцы, и она чувствовала себя обманутой. Тенака представлялся ей героем, человеком, которому можно довериться, и она сама шла грудью на нож. Теперь же оказалось, что лезвие было отравлено.