Унесенные ветрами надежд - Елена Сантьяго

Фелисити стояла позади нее, держа малыша на руках. Она одела его в маленький черный костюмчик и черную шляпку, полагавшиеся в соответствии с трагическим поводом. Он плакал навзрыд уже только потому, что плакала его бабушка. В конце концов мальчик потянулся к своей матери, ища у нее утешения. Элизабет взяла его на руки, радуясь, что может отстраниться от свекрови. Она держала Джонатана таким образом, чтобы спрятать лицо за сыном, а он обеими ручонками обнял ее за шею и пугливо прижался к ней.

По другую сторону могилы она увидела во втором ряду присутствующих на траурной церемонии Норингэмов. На леди Гэрриет была черная вуаль, Анна же в своем траурном одеянии выглядела как худенькая черная мышка. Уильям, высокий, худощавый, как всегда, был на высоте, и этого впечатления не могла изменить не очень тщательно подобранная одежда. Он беспокойно вертел шляпу в руках и смотрел сверху вниз на гроб, на который преподобный Мартин только что бросил полную лопату земли.

– Из земли мы вышли, и в землю мы вернемся. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху. Бог дал, Бог взял. Да святится имя Господне!

Марта издала хриплый крик и потеряла сознание. Пока Гарольд поддерживал жену, комья земли громко стучали о крышку гроба. И наступил момент, когда было сказано последнее «аминь» и печальное собрание стало расходиться. Все было кончено.

30

В то время как Роберта предавали земле, на плантации Данмора все, казалось, шло своим привычным чередом.

Акин напряг мускулы и глубокими сильными вдохами наполнил воздухом легкие. Мачете спокойно и надежно лежало в его руке, как и всегда, когда он рубил тростник. Стебель за стеблем, один за другим. Он прорубался через зеленую чащу без всяких усилий, так легко, словно это была вода, расступавшаяся перед ним. Острые края, места срезов и листья кололи его ладони и предплечья, однако ран, которые оставались после этого, он давно уже не чувствовал. Зеленый лес, почти в два раза выше его самого, наклонялся и выпрямлялся с таинственным шорохом, словно скрывал ответы на все вопросы. Мужчины рядом с ним продолжали стоически работать в привычном ритме; их головы большую часть времени были опущены вниз, кроме тех, кто понимал язык барабанов. Эти рабы часто посматривали на Акина, бросая на него вопросительные взгляды, ибо знали, что именно он подаст знак.

А затем наступило нужное время. Надсмотрщик стоял на краю поля, и его отвлекал на себя один чернокожий, который срубил тростник слишком высоко. Надсмотрщик схватил плеть. Громкий щелчок кожи по черной спине, а в ответ – мучительный стон. Пробил час. Страшный крик Акина, проникавший до мозга костей, стал сигналом.

Все рабы одновременно набросились на надсмотрщика. Тот, которому он как раз дал попробовать плеть, оказался быстрее, чем остальные. Он схватил мачете, которое перед этим вынужден был по приказу надсмотрщика отложить в сторону, и прыгнул к своему мучителю. Тот успел лишь изрыгнуть ругательство, прежде чем нож вонзился в его тело. В то время как он, ничего не понимая, смотрел на свои внутренности, вылезшие наружу, и трясущимися руками пытался удержать их, другие рабы подбежали к нему. Два, три, четыре мачете обрушились на него, разрубили на куски его голову, руки, лицо. Удары мачете не убили его – пока не убили. Он еще находился в сознании, когда упал на землю лицом вверх. Кровь лилась из его рта, а Акин, стоя над ним, смотрел на него сверху вниз.

– Он останется лежать так, – сказал он. – Чтобы у него было время все понять.

Он внимательно огляделся по сторонам. Некоторые из чернокожих, которые не принадлежали к племени йоруба, испуганно сбились в кучку и смотрели на него расширенными от ужаса глазами.

– Вы свободны, – сказал Акин. – Можете идти куда хотите. Кто хочет, может идти со мной – сражаться.

Рабы переглянулись. Трое из них ушли, а остальные пять остались на месте.

Рабы из племени йоруба собрались вокруг Акина. Двое или трое из них стали пинать ногами умирающего надсмотрщика, который, хрипя, пытался что-то сказать, однако из-за продолжающегося кровотечения изо рта у него ничего не вышло. Ирландские работники, которых было четверо, сбились в кучку. На их лицах был написан сплошной ужас. Похоже, они уже видели себя болтающимися на виселице.

– Вы тоже можете уходить или оставаться, – сказал Акин.

– Это безумие, – сказал один из ирландцев, у которого, как было известно Акину, контракт заканчивался будущей весной.

Двое других ирландцев, потупившись, отвернулись – они были так же мало готовы к борьбе, как и первый. Лишь четвертый решительно вскинул голову. Это был девятнадцатилетний ирландец с коричнево-рыжими, как ржавчина, волосами, носивший имя Иан. У него впереди было целых пять лет принудительной работы, и все считали его не способным к обучению и чересчур упрямым. Его так часто избивали плетью и Гарольд Данмор, и надсмотрщик, что спина парня сплошь покрылась плохо заживающими рубцами.

– Я с вами, – коротко сказал он, даже не посмотрев на соотечественников, которые поспешно скрылись в кустах.

Акин нагнулся к надсмотрщику и забрал у него пистолет, огниво, трут, фитиль и пороховницу, чтобы заткнуть все это себе за пояс. Он знал, как обращаться с этими вещами. Он достаточно часто наблюдал, как надсмотрщик заряжал ружье и, тренируясь, взводил курок, а иногда, если ему хотелось, даже проделывал с ружьем упражнения по стрельбе – в большинстве случаев по воскресеньям, когда хозяин пребывал у своей семьи в Бриджтауне. Однажды для собственного развлечения надсмотрщик приказал привязать раба к дереву, поставил ему на голову тыкву и выстрелил. При этом раб потерял одно ухо. Через несколько дней рана воспалилась, а неделю спустя этот человек умер. Хозяину надсмотрщик сказал, что раб неосторожно обращался с мачете.

Акин задумчиво смотрел на полумертвого надсмотрщика. Он пытался прикинуть, сколько еще ему осталось жить, чтобы подумать о своих делах и о том, что с ним произошло. Наверное, с полчаса. После короткого размышления он нагнулся к мужчине и отрезал ему одно ухо. Рабы с молчаливым одобрением наблюдали за действиями Акина. Крик надсмотрщика утонул в кровавом кашле.

Все чернокожие, которые остались здесь, а их было, включая йоруба, с добрую дюжину, последовали за Акином к хижинам, где сразу же раздались взволнованные крики, когда там появились забрызганные кровью рабы. Некоторые из них испытывали страх, однако большинство знало, что этот день настанет, и стояли спокойно, когда Акин обратился к ним:

– Если каждый чернокожий на острове убьет хотя бы одного белого, то мы будем свободными и эта страна будет в наших руках. Чем больше каждый из них убьет белых, тем быстрее все это произойдет.