Жертва судебной ошибки - Сю Эжен

Герцогиня де Спинола:

— Но, Бог даст, мы увидим отравительницу уничтоженной, как только на суд явится герцогиня; надо надеяться, что это чудовище при виде герцогини провалится сквозь землю.

Княгиня фон Ловештейн:

— А какой интерес, какое волнение будет в публике, если герцогиня, действительно, явится в суд! Но мы сейчас это узнаем. Я горю нетерпением…

Маркиза де Монлавилль:

— Я вполне разделяю ваше нетерпение, княгиня, уверяю вас. (Обращается к герцогине де Спинола, указывая на Дюкормье, который пишет письмо, в то время как графиня Дюкормье, наклонившись над его креслом, следит глазами за письмом.) Посмотрите, герцогиня, на бедного графа, он кажется совсем удрученным.

Герцогиня де Спинола:

— Вполне естественно! Он предан душой и сердцем семье де Морсен. Каково ему слышать, что отравительница поносит ее, затаптывает в грязь! Это должно глубоко огорчать такую возвышенную натуру, как натура графа.

Маркиза де Монлавилль (тихо герцогине де Спинола):

— Я никогда не видела более благородного и вместе с тем трогательного лица, как в настоящую минуту у графа.

Герцогиня де Спинола (также тихо):

— Он был бы до смешного красив, не отличайся он такой очаровательностью, таким умом. Они сглаживают редкостную красоту, которая других мужчин всегда делает невыносимыми, самодовольными фатами.

Маркиза де Монлавилль:

— А заметили вы вчера на охоте, как бесстыдная графиня Мимеска старалась его скомпрометировать? Право, я не подберу более подходящего слова.

Герцогиня де Спинола (краснея немного):

— Просто возмутительно! Потребовался весь замечательный такт, хороший тон графа Дюкормье, чтобы непристойное поведение этой Мимеска не дошло до скандала.

Маркиза де Монлавилль:

— Между нами говоря, я думаю, что она безумно влюблена в него: я заметила, как она всегда краснеет при появлении графа.

Герцогиня де Спинола:

— Краснеет! Она краснеет? Во-первых, она так румянится, что никакая краска не проступит. И разве такие женщины могут краснеть?

Маркиза де Монлавилль:

— Но в конце концов никто не ошибается, видя, с каким терпением граф Дюкормье выносит ухаживание графини Мимеска… Все знают, что она замешана во многих дипломатических интригах.

Герцогиня де Спинола (с колкостью):

— Слишком лестное слово… Лучше следует сказать, что эта женщина попросту шпионка хорошего тона. И граф с его прямотой должен ужасно страдать, что ему приходится иметь дело с этим дипломатическим сыщиком в юбке.

Графиня Дюкормье (тихо мужу):

— Прекрасно! В этом письме я узнаю вас. Оно красноречиво, горячо, дышит убеждением, оно написано с увлечением. Вот отличный случай показать принцу, как вы преданы тем, кто вам покровительствует. Пользуйтесь им: это увеличит его расположение к вам и может пригодиться для наших видов. (Продолжает читать.) Очень хорошо… Необыкновенно трогательный конец, о семейных добродетелях князя де Морсена… мастерски написано. Давайте, давайте!

(Подходит к принцу и передает ему письмо.)

Дюкормье (про себя):

— Одну минуту я чуть не упал в обморок; мне казалось, что я лечу в пропасть. Опасное головокружение, дурацкая слабость! Больше смелости, смелости и смелости! Она всегда спасала меня, спасет и теперь! Нет, нет, моя звезда еще не погасла. Она блестит ярче, чем когда-либо.

Принц (прочитав письмо, подходит к Анатолю и с чувством протягивает ему руку):

— Счастливы, да, очень счастливы те люди, которые могут заслужить у вас, мой дорогой граф, такую искреннюю, прочную, такую трогательную привязанность! (Пожимает ему руку.) Какое доброе, нежное сердце! (Вполголоса.) Следует и мне в нем занять местечко.

Дюкормье (делает вид, что только чувство почтения заставляет его сдерживать выражение счастья и признательности):

— О, ваше высочество! Столько доброты… У меня недостает слов…

Принц (обращаясь к присутствующим):

— Сударыни, я не такой эгоист, чтобы наслаждаться в одиночку письмом графа. И, кроме того, здесь с моей стороны не будет никакой нескромности: в одно из следующих заседаний письмо прочтется публично. Не угодно ли послушать…

Дюкормье (с напускной скромностью):

— Ваше высочество, умоляю вас…

Принц:

— Правда, правда, дорогой граф. Извините. Я понимаю вашу щепетильную скромность: читать вслух при вас это письмо значило бы хвалить вас в лицо.

Полковник Бутлер:

— Курьер сейчас отправляется, ваше высочество. Лакей уже ждет приказаний.

Принц:

— Скорей адрес и печать, дорогой граф.

(Дюкормье подписывает адрес, запечатывает письмо и отдает его лакею.)

Принц:

— Я огорчен, сударыни, что не мог удовлетворить вашего законного любопытства. Но не моя вина.

Герцогиня де Спинола:

— Ваше высочество, мы слишком хорошо понимаем деликатную скрытность графа, чтобы могли не одобрить ее.

Принц:

— Сударыни, желаете продолжать чтение?

Несколько голосов:

— Конечно, ваше высочество!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

L

Полковник Бутлер берет «Судебное обозрение» и читает:

«Смятение, вызванное словами Марии Фово и сопровождавшими их инцидентами, наконец успокаивается. Все это время подсудимая улыбается с торжествующим, насмешливым видом. Ее бледное лицо слегка разрумянилось, большие черные глаза горят, и ее красота кажется еще замечательней.

Председатель (обращаясь к задним рядам):

— Уже два раза я слышал оттуда самые неприличные замечания. Если они повторятся, то я немедленно прикажу удалить нарушителей порядка из зала.

(Наступает глубокая тишина.)

Председатель (строго):

— Подсудимая, встаньте. Всякий способ защиты должен быть уважаем; но защита, основанная на самой низкой клевете, может только ухудшить положение обвиняемого. Несчастная вы женщина, как осмеливаетесь вы позорить — кого же? Родителей вашей жертвы, которая, быть может, в настоящую минуту борется с ужасной смертью?

(Сильное волнение.)

Подсудимая:

— Вы меня считаете лгуньей. Значит, бесполезно говорить.

Г-н Дюмон (защитник):

— Не позволит ли мне г-н председатель, в интересах защиты, представить суду одно замечание. Признаюсь, новые показания подсудимой застали меня врасплох, потому что как я ни просил ее, но она выказала ко мне такое же недоверие, как и к судебному следователю. И я, не колеблясь, утверждаю, что, судя по поведению обвиняемой здесь на суде, она не вполне в здравом рассудке. Некоторые другие факты подтверждают это мнение, и я укажу их…

Председатель:

— Извините, мэтр Дюмон, я вас перебью. Вы приведете эти факты в защитительной речи, но теперь не время для них. Вы просили позволения представить суду какое-то замечание? Потрудитесь сказать, в чем дело.

Г-н Дюмон:

— Г-н председатель, для нашей защиты нам, быть может, понадобится установить, что князь де Морсен преследовал нас постыдными предложениями, желая добиться нашей благосклонности.

(Всеобщий хохот.)

Председатель:

— Такой смех неприличен.

Г-н Дюмон:

— Итак, мы имеем право искать доказательств, что поведение князя де Морсена было, но крайней мере, сомнительной нравственности.

Один из присяжных (с большим смущением):

— Г-н председатель, я… я… я хотел бы… То есть, нет… ничего… извините. Но, между тем, если… извините…

(Застенчивый присяжный густо краснеет и не может продолжать, еще больше смущается и садится. Публика хохочет.)

Председатель:

— Повторяю, подобный смех крайне неприличен. (Обращаясь к присяжному.) Г-н присяжный, потрудитесь объяснить вашу мысль.

Присяжный (после долгого колебания):

— Я не привык говорить публично и поэтому немного… немного… опешил. (Смех.) Но я хотел бы, я хотел бы осветить свою совесть.

Председатель:

— Успокойтесь, г-н присяжный. Суд вас выслушает с подобающим вам уважением.

Присяжный:

— Нельзя ли вызвать княгиню и баронессу? Быть может, они уже теперь окончили свой обморок. (Смех.) Нельзя ли их заставить поклясться честным словом, что они никогда не заводили любовных историй, о чем говорила госпожа подсудимая. (Смех.) А, с другой стороны, допросить подсудимую, действительно ли она видела, как другая… как эти дамы… вы меня, конечно, понимаете? Тогда бы узнали, правда ли, что князь де Морсен хотел полюбезничать с подсудимой; потому что все-таки горбатого могила исправит… Вы меня понимаете? (Продолжительный смех.) — Присяжный садится, говоря: — Ну что ж, я хотел только осветить свою совесть.