Коптский крест - Борис Батыршин

В общем, Олег Иванович выбрал вариант, который казался наиболее разумным. Благо с Каретниковым он был знаком уже лет семь, полагал его человеком своим и надеялся как-нибудь объяснить неизбежные несообразности.

Надежды эти рассеялись почти сразу – стоило врачу оказаться в квартире Овчинниковых. Отсутствие электричества, древний «мойдодыр» вместо нормальной раковины, мыло, обстановка, наряды хозяев дома… все это можно было еще как-то пережить. Но когда на вопрос о том, на какие антибиотики у мальчика аллергия, последовал недоуменный вопрос: «Простите, сударь, о чем это вы?» – у Каретникова глаза на лоб полезли. Он хотел было обматерить кривлявшегося хозяина дома: хобби – это, конечно, здорово, но время надо выбирать! Ребенок в тяжелейшем состоянии, а он тут…

Ольга Георгиевна, видимо, уловила, что речь идет о лекарствах, прописанных племяннику, и вместо того чтобы переспрашивать, что означают слова «антибиотик» и «аллергия», молча подала доктору склянку, доставленную Яшей из аптеки. Каретников взял ее, изучил этикетку – не этикетку даже, а прикрученную куском бечевки прямо к флакону бумажку – и потрясенно уставился на женщину.

– Лауданум? Это… ему? Где вы это сперли? И какая сво… простите, КТО посоветовал дать это мальчику?

Услышав это слово, Олег Иванович понял – все! Любые попытки что-либо сочинить заведомо обречены. Можно рассказывать о чудаках-сектантах, не признающих современной медицины до такой степени, что готовы запретить прививать своего ребенка… можно объяснить старинную обстановку и одежду причудами свихнувшихся поклонников истории. Но убедить детского врача, кандидата наук, что на свете может найтись его коллега, посоветовавший дать тринадцатилетнему ребенку, больному крупозной пневмонией, спиртовой настой опия…

Так что, встретив совершенно безумный взгляд Каретникова «Ты куда меня привел, что это за притон чокнутых маньяков?», – Олег Иванович мог лишь виновато пожимать плечами и жалко улыбаться.

Я во всем виноват, я! Это из-за меня Николка подхватил воспаление легких – нашел, понимаешь, место для отдыха на сквознячке – вот и отдохнули, проветрились… а туда же – мир менять! Нет, прав отец, мне до чувства ответственности – как до Луны… на четвереньках.

Когда Марина поведала о болезни кузена, мы тут же кинулись к Овчинниковым. Тетя Оля долго не могла понять, что нам надо, – и лишь с третьего раза отец сумел втолковать ей насчет профессора из Америки, который вроде как собаку съел на простудных болезнях, пользуя золотоискателей на Аляске. Я, как услышал, тоже обалдел – какой на хрен профессор? Я думал, мы напичкаем Николку антибиотиками – и все, дело в шляпе: местная зараза против современных антибиотиков шансов не имеет, так что всем бактериям кирдык. Но не все так просто – оказывается, отец боялся, что наши убойные таблетки вместе с бактериями и самого Николку прикончат. Вообще-то в это я поверить могу – мы ведь почти сотню лет ко всякой лекарственной химии привыкали; может, организмы уже у всех людей переродились, мутировали, что ли? Отец как-то рассказывал про староверскую семью в Сибири, которая полвека прожила в отрыве от людей, а потом, когда их отыскали, все и поумирали от заразных болезней[151]. Вот отец и решил пригласить врача прямо сюда, в девятнадцатый век. А чтобы крыша у того не сразу поехала – обратился к дяде Андрею, нашему доброму знакомому из клуба ахтырских гусар. Он и меня лечил, когда я два года назад страдал хроническим бронхитом; да и дома у нас часто бывал.

Дядя Андрей – классный мужик, он меня верхом учил ездить; папа не очень верховую езду жалует, хотя и умеет, конечно. Ахтырцы потом меня в полк свой звали, только я не пошел – познакомился с их народом, кто помоложе, и те втянули меня в страйкбол.

В общем, узнав, что к Николке поедет дядя Андрей Каретников, я слегка успокоился – во-первых, он классный детский врач, кандидат наук, а во-вторых, просто отличный дядька, который, если что, сможет все понять.

Ну вот. Позвонив дяде Андрею и договорившись встретиться через час на площади Курского вокзала, папа приступил к самому трудному – принялся готовить Овчинниковых к визиту «американского доктора». Непонятно? А вы сами подумайте. Что делает нормальный доктор, приходя к тяжелобольному? Температуру меряет. Давление. Если надо – анализ крови берет. Ну, может, насчет анализа я загнул, его потом делают, – только у дяди Андрея в машине всегда неслабый такой чемоданчик – как у медиков «скорой помощи». Он как-то говорил, что возит его всюду, потому что без него чувствует себя как без рук. Так у него там разве что персонального рентгеновского аппарата нет, а так и прибор для давления, и пузырьки всякие для анализов, и лекарства, и инструменты… Я как-то видел, как он на Бородине его разворачивал, когда кому-то с сердцем плохо стало, – так врач «скорой» ходил и завидовал, как кот вокруг сметаны. Дядя Андрей рассказывал, что чемоданчик этот десять лет формировал и отбирал, чтобы уж на все случаи.

Так вот. Представьте себе, как на местный не избалованный научным прогрессом народ подействует сам вид этих медицинских чудес? Представили? Вот и я тоже. А уж как подумал, что будет, столкнись дядя Андрей у Овчинниковых с их старым семейным доктором… Нет, он дядька хороший, у такого лечиться, наверное, одно удовольствие; но уж больно методы у него… дремучие. Оно и понятно – ни антибиотиков, ни рентгена, ни анализов всяких химических. Недаром он, как просек, что с Николкой, сразу Василь Петровичу заявил, что парень, скорее всего, не выкарабкается. Я разговор этот слышал из-за двери – так Василь Петрович побледнел и прямо весь затрясся, отцу его даже подхватить пришлось. Да я и сам… нет, я ни на минуту не допускал, что мы позволим Николке умереть, но все же стало… не по себе. Очень. Честно говоря, я перепугался, как никогда в жизни не боялся…

Наверное, из-за этого уговаривать Василь Петровича особо даже и не пришлось. После того, что он услышал от доктора, дядя Николки готов был, кажется, хвататься за любую соломинку. Отец заодно убедил его не сообщать о страшном прогнозе супруге – зачем раньше срока ее пугать? И еще – предупредил, что «американский профессор», во-первых, жуть какой продвинутый и использует невиданное в Европе медицинское оборудование и лекарства, а во-вторых, последние пятнадцать лет пользовал пациентов грубых и маловоспитанных, вроде ковбоев и золотоискателей, так что с деликатным обращением у него не очень. Николкин дядя только кивал; ему, похоже, уже было все равно, а вот тетя Оля самую малость напряглась. Она даже порывалась отправить Марьяну за старичком-доктором, но тут мы заранее приняли меры – Яков, хитрая бестия, прислал к врачу какого-то своего приятеля, якобы пригласить его к тяжелому больному куда-то в Замоскворечье. Предполагалось, что этот прохвост часа полтора промурыжит «Айболита» в пролетке, а потом смоется, расплатившись тремя рублями за напрасное беспокойство. Доктор, конечно, будет возмущен, но уж простите – на войне как на войне. В конце концов, мы его же нервы бережем – встреча с разъяренным педиатром из двадцать первого века может оказаться слишком сильным переживанием. А в том, что дядя Андрей выйдет из себя, познакомившись с местными методами врачевания, отец не сомневался.