Бенито Муссолини - Кристофер Хибберт

Его отвели в офицерскую столовую, которая, как он заметил, была окружена вооруженными карабинерами, и оставили там одного.

Через приоткрытую дверь из соседней комнаты за ним наблюдал офицер, но друг с другом они не разговаривали. Минут через сорок Муссолини вновь вывели к карете «скорой помощи», которая так быстро рванула с места, что Де Чезаре даже забеспокоился, не заболел ли от этого у дуче живот. Однако тот хранил молчание и когда машина приехала в казарму кадетов корпуса карабинеров на виа Льньяно, Муссолини вышел также спокойно, не выразив никакого протеста. Де Чезаре прошептал ему, что столь большое количество вооруженных карабинеров во дворе предназначалось вовсе не для того, чтобы обеспечивать его безопасность, однако Муссолини отказывался в это верить. Даже когда Де Чезаре поместили в другую комнату и он вновь остался один в кабинете начальника училища, он все еще верил, что располагавшиеся в коридорах здания многочисленные карабинеры стоят там именно для того, чтобы оградить его от опасности. Он удивился лишь тогда, когда офицер и несколько человек из охраны сопроводили его в уборную, оставшись у дверей, и затем вновь отвели его в кабинет начальника.

Ему предложили поесть, но Муссолини отказался, словно вид пищи вызывал у него тошноту. И хотя дуче ни на что не жаловался, внешне он выглядел так плохо, что комендант даже решил вызвать врача, чтобы осмотреть его. Немедленно пришел доктор Сантино, который нашел Муссолини «очень бледным, похожим на смерть… пульс у него был вялый». Дуче попросил привести ему парикмахера, и когда тот побрил его, Муссолини, смутившись, извинился за то, что у него не было с собой денег, чтобы заплатить. Но, — сказал дуче, — он запомнит его и когда-нибудь, возможно, сможет отблагодарить его.

В одиннадцать часов вечера он выключил свет и попытался уснуть на предоставленной ему походной кровати. Однако его сильно донимал свет, горевший в соседней комнате, где сидел дежурный офицер и внимательно наблюдал за ним, не отвечая при этом на телефонные звонки, раздававшиеся с завидным постоянством.

2

В это время на улицах Рима собирались группки людей, которые даже после наступления темноты горели желанием обсудить последние слухи. Уже в пять часов на площадях появились вооруженные автоматами солдаты, а местами и легкая артиллерия. При этом почти никто не верил в полуофициальное разъяснение, что эти войска якобы готовятся к отражению парашютного десанта союзников, который ожидался на подступах к столице чуть ли не с мину ты на минуту. Ни до народа, ни до журналистов никакие сведения о происшедшем на заседании Великого совета не доходили. Было известно лишь то, что продлилось оно до утра, и что на нем были приняты важные решения. С наступлением сумерек слухи становились все более определенными и все они уже концентрировались вокруг личности дуче. Говорили, что он умер, улетел в Германию, ушел в отставку и уехал домой в Романыо. Без пятнадцати одиннадцать тысячи людей ждали, собравшись около радиоприемников, ожидаемого сообщения, но радио молчало. Ждали они с беспокойством. Обычно, если программа новостей не выходила в эфир, по радио крутили граммофонные записи, однако на этот раз из динамиков слышалось лишь легкое жужжание и треск. И наконец, с волнением и облегчением, они услышали голос, сообщавший им следующее:

«Его Величество король-император принял отставку с поста главы правительства и главного госсекретаря его превосходительства кавалера Бенито Муссолини и назначает на пост главы правительства и главного госсекретаря кавалера маршала Италии Пьетро Бадольо…»

Для многих этого хватило. Большего они и не ждали. Они выбежали на улицы, чтобы там кричать от радости, петь и танцевать. Муссолини пал, можно было считать, что война окончилась. Они целовались, пожимали друг другу руки, бегали туда-сюда по улице, крича высовывавшимся из окон, что с фашизмом покончено. Они выкрикивали проклятья в адрес Муссолини, напоминая тем самым радостных детей, которым после долгого и вынужденного молчания сказали, что теперь можно и покричать. Они бежали к Квириналу, чтобы приветствовать короля, и на улицу 20 сентября, чтобы приветствовать Бадольо. Люди ворвались в офис «Мессаджеро» и стати выбрасывать из окон мебель, бумаги, телефоны и бесчисленные портреты Муссолини. Они срывали фашистские эмблемы с домов и фашистские значки с груди любого, кто безрассудно отваживался их носить. Приверженцев дуче еще оставалось много. Однако невозможным оказалось найти хоть одну жертву, казалось, все стали антифашистами. Скорца, напрасно ожидавший записки от Муссолини, в отчаянии отправился в штаб-квартиру партии на пьяцца Колонна, где приказал объявить мобилизацию всех фашистов в Риме. «Что-то происходит», — сказал он федеральному секретарю. «Я не знаю, что именно, но чувствую, что нечто серьезное». Однако ему повезло не более, чем Гальбиати с его милицией. На его призыв ответило всего лишь около пятидесяти человек, и даже они не знали, что делать.

Дома некоторых известных фашистов подверглись насильственному обыску, но их хозяев обнаружить не удалось. Помещения некоторых фашистских организаций были подожжены, но огонь скоро потушили. Группа демонстрантов прорвалась в Палаццо Венеция — они кричали, требуя выдачи человека, который угнетал их двадцать лет, однако они воздержались от попытки сломать запертую дверь зала Маппамондо, ограничившись митингом под красным флагом.

Насилия практически не наблюдалось, и жертв не было. Веселье преобладало над жаждой мести. На виа дель Тритоне, пьяцца Колонна, виа Национале и пьяцца дель Пополо толпы народа пели песни и плясали, словно на фиесте. «Фашизм мертв», — радостно кричали они друг другу. И это было правдой. В эту ночь в Риме не погиб ни один человек, который бы пытался защитить его.

Тем не менее большинство людей сидело по домам, пребывая в состоянии разочарования. После объявления об отставке Муссолини было передано заявление Бадольо, в котором сообщалось, что война будет продолжена, а Италия будет верна своим союзникам. Люди, как оказалось, ожидали слишком многого. Немцы по-прежнему оставались в Риме. Может быть, эта война и была «война Муссолини», но закончить ее пока было невозможно. Немецкая армия контролировала большую часть Италии, и германское командование уже приняло меры, чтобы этот контроль превратился в настоящую удавку на горле страны. Казалось, что все надежды на мир рухнули.

Однако были и те, кто помнил, как такое же множество людей, отмечавших столь радостно его падение, когда-то уже наполняло воздух слаженным скандированием «Дуче! Дуче! Дуче!», торжественно заявляя ему о своей верности до гроба. Но только один из этих, внешне преданных, последователей смог отдать последний долг преданности.