Лагерь живых - Николай Берг

Главная смотрит на офицера несколько благосклоннее.

— Хорошо, учтем. Мысль любопытная. Только сейчас уже груз укомплектован. Следующими рейсами. Эту макулатуру еще найти ж надо…

Медсестры уже собрались. Забираем санинструкторов-мальчишек и отчаливаем. Или как оно называется? Если правильно-то, по военно-морскому?

Кроме людей на корыто еще и пару мешков с медикаментами и перевязочным материалом закинули. Что в мешках — коротко докладывает сумрачная тетка, старшая у медсестер. Вроде все, что надо в таких случаях.

Тесно, зато тепло. Приходится еще раз озвучить, что там, на заводе, происходило. Один из санинструкторов в самом вроде неподходящем месте рассказа стал хихикать. Получил от медсестры подзатыльник. Ну, пацан еще совсем…

Коротко инструктирую о том, чтоб заботились о своей безопасности. Они вооружены — у каждого по пистолету, но признаются, что сами не пользовались, знания сугубо теоретические. Надо будет потом попросить Николаича и того же майора, чтоб в плане ответной любезности научили медперсонал пользоваться оружием. Времена, когда медики пользовались неприкосновенностью, — закончились уже давно. Я уж не говорю про уголовников — раньше лепилу обидеть было реально западло, нынче — взятие медиков в заложники уже привычно. Но и патентованные военные стали вести себя не по кодексу чести. Наши, обжегшись на европейском отношении оккупантов к лекарям в Великую Отечественную, сделали выводы. Уже в середине войны каждый медсанбат старался сформировать у себя отделение санитаров из толковых бойцов и всеми правдами и неправдами удерживал их у себя, а заодно разживался неучтенкой — в первую очередь трофейным автоматическим оружием, на что начальство смотрело даже не сквозь пальцы, а вообще глаза ладошками закрывало.

Доходило до того, что в медсанбатах были даже противотанковые пушки, и несколько раз в конце войны медсанбатовские сами подбивали танки и бронетранспортеры немцев и венгров, прорвавшихся в тылы или пробивавшихся из окружений… А если кто что скажет насчет того, что это нарушение правил войны, и тыры-пыры про Красный Крест, тому можно просто напомнить, что больше двухсот наших госпиталей и медсанбатов были вырезаны и расстреляны в первой половине войны — когда еще рассчитывали на то, что против нас воюют нормальные люди.

Братца и Филю подбираем там, где я и предположил — на форте Александра Первого. Черт, хотелось давно тут побывать, читал про него много, а видел только издалека.

Интересная история. Когда его строили — он уже устарел потому, как гладкоствольные пушки уступили место нарезным орудиям. Да и защищал он внутренний рейд Кронштадта, а туда добраться противнику было очень непросто. Потому и поместили в небольшом форте чумную лабораторию. Сильно она напугала человечество, и производство противочумной вакцины считалось делом очень важным. Вот и содержали там лошадей — для получения сыворотки, проводили эксперименты и много чего успели. А что такое чума, видно было по истории болезни Выжникевича. Заведующий Особой противочумной лабораторией Института экспериментальной медицины Владислав Иванович Турчинович-Выжникевич за три дня сгорел от легочной чумы. По тем временам — первоклассно оборудованная лаборатория со строгим режимом и своим крематорием, в котором сжигали все — вплоть до мусора и конского навоза. Из лаборатории в мир выходила только вакцина… И даже пароходик, обеспечивавший связь с Кронштадтом, носил гордое название «Микроб».

Эх, вот будет свободное время — обязательно сюда напрошусь — интересно тут походить. Нет, конечно, похожее видеть доводилось — известный форт Байярд такой же, только поменьше. И в Англии такие же есть, и в Америке… Их еще называли «каменные линкоры» — действительно, на корпус корабля похоже и орудия ярусами…

От всего этого отвлекает братец, залезающий в салон. Кивает и говорит:

— Направление — завод? Помощь беженцам? Медикаменты — наличие?

— Окстись, братец! Тут нет Мутабора, все живые.

— Тьфу. Черт! Момент. Перестройка.

— Как тут устроились?

— Есть тут помещение с печкой. И отчаянный дед — вроде как он бывший лоцман. Согласился остаться, а Мутабор — как собеседник деда вполне устраивает.

— Извините, Мутабор — это тот самый морф? Про которого сегодня говорили?

— Он самый, — отвечает за нас Филя, достаточно плотоядно посмотрев на спросившую медсестричку. Ну да, в его вкусе. Полненькая, светленькая. Самое то. И главное — смотрит восхищенными круглыми глазами.

— Ой, как интересно!

Я уже собираюсь открыть рот для честного заявления вроде как «ничего интересного, он просто инвалид с изменением еще и обменных процессов», но вижу весьма выразительный взгляд Фили и решаю воздержаться.

Водолаз элегантно и бесцеремонно впихивается рядом с медсестричкой и начинает заливать.

— Как устроились? — спрашиваю братца.

— Нормально. К слову, мясо очень к месту пришлось, не забудь теткам спасибо сказать.

— Слушай, а с чего морф вдруг согласился ехать? То упирался-упирался, а потом вдруг как щелкнуло.

— Да сам не пойму.

— А может, из-за того, что стайное животное человек-то?

— И?

— Ну. Мы его так уговаривали, что он почувствовал себя, скажем, не лабораторным животным, а своим? Так, скажем, обрел компанию?

— Ага. Наша рота — дружная семья. По-моему, плетешь не ту святую. Скорее посчитал, что надоест нам его убеждать — кто-нибудь из политически неграмотных и пальнет. Может, посчитал, что так он будет в большей безопасности. Если в нем будет постоянная надобность, не припомнят художеств под руководством ныне беспокойного вивисектора.

— А может, обещанное тобой руководительское кресло соблазнило?

— Кто знает. Тебя кормили?

— Сожрал пару бутербродов на ходу.

— А про меня забыл, а? Бутерброды с сыром были?

— Гм…

— Ясно. Забыл. Родственничек!

Братец поворачивается к нашим спутникам.

— Месье, мадам и мадемуазель! Я же не манж ну не все сис жур, но жрать хочется как из пушки. Может кто удружить голодному, заброшенному всеми лекарю? Найдется ли у вас капля сострадания или, на худой конец, холодная котлета за пазухой?

— Вы еще забыли сказать, что сами вы не местные и извините, что мы к вам обращаемся, — ехидно замечает старшая медсестра, тем не менее начиная копаться в сумке.

— Так низко я не пал, чтоб попрошайничать по-цыгански. Тем более что основной бизнес на нищенстве держат цыгане-люли. А они вроде и среди цыган — непочитаемы.

— Ладно, держите.

— Вот спасибочки!

В итоге нам насовали провизии — как раз на троих и хватило. Филя, разумеется, мимо не прошел и трапезу с нами разделил.

Правда, поесть спокойно не дали — вопросов было много.

Кронштадтская медицина уже на морфов насмотрелась, причем на разных. Оказалось, что и братца присутствующие знают — он препарировал несколько морфов у себя на новом кладбище, названном в честь большого Пискаревского, где лежит четыреста семьдесят тысяч ленинградцев, умерших в блокаду от голода, холода, обстрела и бомбежек, малой Пискаревкой. Но вот появление более-менее разумного, да еще и выступившего союзником морфа — это их сильно удивило. По-моему, даже посеяло всякие беспочвенные утопии типа вечной надежды людей на практическое бессмертие. Хоть в каком виде, не зря же так были популярны дурацкие фильмы про вампиров. Только бесплатный сыр — как правило, в мышеловке. Причем для второй мыши.

Во всяком случае, по одному морфу судить нельзя. Ну… мне так кажется… Хотя заманчиво, конечно. Потому как вроде жизнь после смерти — и что там — один Мутабор ведает. Но мне так кажется, что тут не будет все так уж просто — пореанимал безнадежного — и вот он встает, говорит: «Благодарность. Доктор. Коньяк. Завтра», и прет домой к радостным родственничкам. Вот что узнать надо точно — осознавал себя мой подопечный сразу или память потихоньку возвращалась? И что там такое было — при дрессировке того же Альманзора. Пряник какой был — ясно, а вот кнут? И ведь был кнут, совершенно точно! Больно уж вивисектор был уверен в том, что морф его боится. Морф, конечно, жульничал, но ведь это показывает, что применяли по нему какую-то неприятность…

— Подходим, приготовьтесь высаживаться! — не оборачиваясь, говорит эмчээсник.

Народ начинает прибирать сумки, а старшая из медсестер раздает брезентовые котомки — точно, в таких были прорезиненные бахилы и рукавицы от ОЗК.

— Это зачем?

— Загажено на территории уже все сильно, а в цехах, где людей три дня держали, — тем более. Без бахил — угадимся сильно, нам же там ходить придется.

А ведь и верно. Добавляю футляр в свою поклажу.

На берегу довольно оживленно. Людей полно, и видно, что грузы кучами. Встречает комендантский патруль из «мореманов». Переваливаем сумки и себя в «маталыгу», к которой нас привели патрули. Медпомощь никому не требуется — командование решило не проводить массовую эвакуацию.